Пусть даже лежащий навзничь с моим кинжалом у горла, Пурн смерил меня взглядом, полным презрения. Взгляд этот мне был прекрасно знаком: сколько раз на моих глазах ломали таких молодчиков…

– Возиться с тобой мне недосуг, – сказал я, кольнув его кинжалом ровно настолько, чтоб пустить кровь. – Не станешь отвечать, так и скажи: прирежу тебя, и делу конец.

– В схватке с рыскунами. Ты сам там был и все видел. Ну да, не отрицаю, бросился на тебя. Так и есть. Думал, ты тоже из них. В компании с этим рыскуном, – пояснил он, покосившись на Зака, – тебя всякий бы за ихнего принял. Но на тебе ж ни царапины, ни синяка…

– …как сказал удав кролику. Подобными присказками один мой знакомый постоянно сыпал, а звали его Ионой. В моряках служил, как и ты, и приврать при случае, точно так же, как ты, не гнушался. Когда мы с Заком вступили в бой, твоя рука уже была перевязана. Сними-ка повязку.

Пурн нехотя размотал бинты. Очевидно, рану его обработал умелый лекарь из того самого лазарета, о котором поминала Гунни, но, несмотря на аккуратные швы, происхождение раны не оставляло ни малейших сомнений.

Стоило мне склониться пониже, чтоб разглядеть ее, Зак, тоже согнувшись в поясе, оскалил зубы на манер дрессированной обезьяны. Тут мне и сделалось ясно, что дикие домыслы, которые я все это время столь старательно гнал из головы, есть чистая правда: Зак и есть тот самый косматый, прыгучий аппорт, изловленный нами в трюме.

Дабы скрыть охватившее меня замешательство, я водрузил на грудь Пурна ногу и рявкнул:

– Отчего ты пытался убить меня?

Случается, люди определенного склада, осознав неизбежность смерти, теряют перед ней всякий страх. Так вышло и с Пурном, и перемена отразилась на его лице: он словно открыл глаза.

– Оттого, что знаю тебя, Автарх.

– Значит, ты – один из моих подданных и на борт взошел со мной вместе.

В ответ Пурн кивнул.

– И Гунни?

– Нет, Автарх, Гунни из старослужащих. Она тебе не враг, если ты так подумал.

К немалому моему изумлению, Зак поднял на меня взгляд и кивнул.

– Об этом я, Пурн, знаю несколько больше, чем ты.

– Я так надеялся, что она поцелует меня, – будто ничего не расслышав, продолжал он. – А ты ведь даже не знаешь, что это здесь означает.

– Она поцеловала меня при первой встрече, – сказал я.

– Я видел, и твое незнание обычаев заметил сразу. На этом корабле каждому новичку полагается обзавестись парой – любовницей либо любовником из тех, кто служит давно, чтоб его посвятили в обычаи на борту. Поцелуй – знак.

– Как известно, женщина вполне может и поцеловать, и убить, и одно другому нисколько не помешает.

– Гунни не из таких, – возразил Пурн. – Ну, я так думаю.

– Но ты готов был убить меня из-за нее? Ради ее любви?

– Я нанялся в рейс, чтобы покончить с тобой, Автарх. Ведь всем известно, куда ты отправился и что задумал, если удастся, привести в мир Новое Солнце, перевернуть Урд вверх дном и погубить всех до единого.

Неописуемо ошеломленный не только его словами, но и очевидным чистосердечием, я отступил на шаг. Пурн тут же вскочил на ноги. Зак немедля метнулся к нему, но, хоть и достал длинным клинком плечо несостоявшегося убийцы, рана оказалась неглубока, и тот зайцем умчался прочь.

Зак был готов, точно гончая, броситься за ним следом, однако, услышав мой оклик, остался на месте.

– Убью его, если снова попробует лишить меня жизни, – пояснил я. – Однако преследовать человека, убежденного, будто вершит правое дело, по-моему, не годится. Похоже, мы оба на свой лад стремимся спасти Урд.

Зак в недоумении поднял брови и весьма выразительно пожал плечами.

– Ну, а теперь надо бы разобраться в тебе. Ты беспокоишь меня куда сильнее, чем Пурн. Разговаривать ты, вижу, умеешь.

– Зак говорить! – с энергичным кивком подтвердил он.

– И понимаешь, что говорю я.

Зак снова кивнул, но на сей раз вовсе не так уверенно.

– Тогда признайся честно. Не тебя ли мы с Пурном, Гунни и остальными ловили в грузовом трюме?

Зак, вытаращив глаза, замотал головой и отвернулся от меня в манере, красноречиво свидетельствующей, что этого разговора он продолжать не желает, но я не сдавался.

– Больше скажу: это ведь я изловил тебя. Изловил, но не убил, а чувство благодарности тебе, очевидно, не чуждо. Поэтому, когда Пурн напал на меня со спины… Зак! Зак, вер-нись!

Сорвавшись с места, Зак, как и следовало ожидать, бросился наутек, и угнаться за ним при моей-то увечной ноге не стоило даже надеяться. Из-за каких-то причуд корабля он еще долго оставался в поле зрения, появляясь с одной стороны лишь затем, чтоб вмиг исчезнуть в другой, а негромкое шлепанье его босых пяток какое-то время доносилось до меня даже после того, как сам Зак окончательно скрылся из виду. Все это живо напоминало один давний сон, сон о мальчишке – как и я, сироте, носящем то же имя, что и я сам, и ту же одежду, какую сам я носил в ученичестве, бегущем стеклянными коридорами: ведь в том сновидении маленький сирота Севериан отчасти играл мою роль, и лицо Зака, казалось, тоже приобрело некое сходство с моим, удлиненным и узким.

Однако на сей раз все это мне отнюдь не пригрезилось: сна – ни в одном глазу, в крови – ни капли дурмана… На сей раз я попросту заплутал где-то в извилистых лабиринтах корабельных палуб. Что же за существо этот Зак? Пожалуй, не из зловредных, хотя многие ли из миллионов видов, населяющих Урд, можно назвать зловредными хоть в сколь-нибудь буквальном смысле? Альзабо – да, это уж точно, и летучих мышей, пьющих кровь, и, может быть, скорпионов, да еще змей под названием «желтая борода» вместе с прочими ядовитыми змеями, да еще вид-другой… общим числом – дюжина или две среди множества миллионов. Как выглядел Зак при первом столкновении в трюме? Желтовато-коричневый, сплошь в густых лохмах, ничуть не похожих на шерсть или перья, четвероногий, бесхвостый, а также, вне всяких сомнений, без головы. К нашей второй встрече, в зверинце, он обзавелся шерстью, притупленной сверху головой и грубо очерченной мордой, и я машинально счел изначальное впечатление ошибочным, не потрудившись даже как следует припомнить первую встречу.

На Урд живут ящерицы, принимающие окраску всего, что бы их ни окружало – в листве становящиеся зелеными, среди камней серыми и так далее. Однако все это не для того, чтоб изловить жертву, как вполне можно подумать, а чтобы прятаться от зоркого взгляда птиц. А если так, разве не мог какой-нибудь иной мир породить на свет зверя, способного принимать облик других живых существ? Тогда природное, если можно так выразиться, его обличье может оказаться много чудней, непривычнее четвероногого, почти шарообразного создания, с которым я нос к носу столкнулся в трюме! Как правило, хищники не охотятся на себе подобных… а коли так, что же убережет жертву от гибели лучше внешности хищника?

Вот человеческие существа, должно быть, доставили зверьку немало трудностей: тут тебе и разум, и речь, и даже разница между волосами на голове и одеждой на теле. Вполне вероятно, космы наподобие узких лент, покрывавшие его вначале, являли собой первую попытку изобразить одежду, предпринятую, когда Зак еще полагал, будто одежда – неотъемлемая часть тела преследователей. Вскоре он осознал ошибку, и, не выпусти его мутники на волю вместе с прочими обитателями зверинца, со временем в загородке Зака обнаружился бы нагой человек. Теперь он практически и стал таковым, и вдобавок обрел свободу, а в его бегстве от меня нет ничего удивительного: инстинкт, велящий бежать от представителя имитируемого вида, разоблачившего его маскарад, наверняка заложен в подобного зверя природой одним из первых.

Размышляя обо всем этом, я двинулся вдоль коридора, где был оставлен Заком. Вскоре коридор разделился натрое, и я ненадолго остановился, не зная, которое из ответвлений выбрать. Казалось, резонов предпочесть одно двум другим нет, и я наугад свернул в левое.