Лампа, при свете коей я переписывал рукопись, не горела, как и светильники в коридоре, однако стоило мне нащупать в темноте секретер, под руку подвернулась палочка воска. Тут-то я и вспомнил о золотой свече, на которой растапливал воск, – о свече, зажигавшейся от нажатия кнопки. Хранилось сие хитроумное устройство в одном отделении с воском, в специальном гнезде, однако на прежнем месте его не оказалось. Вскоре я обнаружил его среди прочего хлама на откидной доске для письма.
От первого же прикосновения к кнопке свеча вспыхнула ярким желтым огнем, осветив разгромленную каюту. Вся моя одежда, разбросанная по полу, оказалась распорота, разодрана по швам. Чей-то острый клинок от края до края взрезал матрас. Среди клочьев одежды в беспорядке валялись перевернутые, опорожненные ящики секретера и книги, и даже сумки, в которых мои пожитки доставили на борт, были располосованы в лоскуты.
Поначалу я было счел все это обычным вандализмом, учиненным кем-либо из моих ненавистников (а на Урд таковых имелось немало), не заставшим меня во сне и таким образом выплеснувшим накопленную ярость. Однако недолгие размышления привели меня к иному выводу: разгром в каюте казался слишком уж обстоятельным. Почти сразу же после того, как я покинул апартаменты, в каюту кто-то проник. Несомненно, иеродулы – ведь их время течет вспять, навстречу привычному для нас току времени – предвидели его появление и послали за мной стюарда, главным образом, ради того, чтоб я не столкнулся со злоумышленником нос к носу. Обнаружив мое отсутствие, неизвестный злоумышленник принялся обыскивать каюту, причем искал нечто совсем небольшое – то, что легко спрятать хоть в воротнике рубашки.
За чем бы он ни явился, сокровище у меня имелось всего одно – врученное мастером Мальрубием письмо, удостоверяющее, что я законный Автарх всея Урд. Грабежа я не ожидал, а посему прятать его даже не думал – попросту сунул в ящик секретера среди прочих бумаг, прихваченных с Урд, и, разумеется, письмо оттуда исчезло.
Выходя из моих апартаментов, грабитель столкнулся со стюардом, а тот, должно быть, заподозрил неладное и остановил его. Этого так оставлять было нельзя, поскольку стюард смог бы после описать мне грабителя. Грабитель обнажил оружие, стюард, защищаясь, выхватил складной нож, но, увы, не успел его даже раскрыть. Я, разговаривая с иеродулами, услышал его крик, однако выбежать за порог – и столкнуться с грабителем – мне помешал Оссипаго. Здесь все было предельно ясно.
А вот далее следовало самое странное во всем этом происшествии. Обнаружив тело стюарда, я попытался оживить его, воспользовавшись вместо настоящего Когтя Миротворца шипом с кустов на берегу Океана. Из этой затеи ничего не вышло, однако все прежние попытки воззвать к неведомой силе, которой я повелевал, обладая подлинным Когтем, тоже завершились ничем. (Первой такой попыткой, кажется, было прикосновение к даме, заключенной в наших подземных темницах, любительнице обставлять комнату мебелью из похищенных детей).
Все эти неудачи, однако ж, не повлекли за собой никаких катаклизмов, подобно словам не из числа слов власти: слово произнесено, а двери просто не отворяются, и делу конец. То же самое выходило и с моими стараниями: прикосновения попросту не приводили ни к исцелению, ни к ресусцитации.
На этот же раз дело обернулось совсем по-другому. Оглушило меня так, что дурнота и слабость не отпускали до сих пор, а я даже не догадывался, что, собственно, произошло… но это, как сие ни противоречиво, вселяло надежду. По крайней мере, произошло хоть что-то, пусть даже едва не стоившее мне жизни.
Что б ни случилось, в результате я лишился чувств, а вокруг стало темно, хоть глаз выколи. Осмелевший грабитель вернулся. Вернулся и, услышав мой крик о помощи (на каковой любая благонамеренная особа откликнулась бы непременно), рассудил, что со мною самое время покончить.
Все эти мысли промелькнули в голове куда быстрее, чем я их описываю. Набирающий силу ветер крупица за крупицей, зерно за зерном уносит нашу новую землю к ушедшим под воду землям Содружества, но, прежде чем удалиться в беседку и лечь спать, я напишу еще кое о чем, а именно – о единственном дельном выводе, к которому все они привели. Возможно, подумалось мне, грабитель, раненный выстрелом, еще лежит в коридоре, а если так, его неплохо бы расспросить и о движущих им побуждениях, и о сообщниках, буде таковые имеются. Загасив свечу, я как можно тише отворил дверь, выскользнул за порог, замер, прислушался и рискнул зажечь ее снова.
Враг мой исчез, но в остальном за дверью все осталось по-прежнему. Убитый стюард лежал замертво, рядом валялся его складной нож. В освещенном желтым колеблющимся огоньком коридоре не было ни души.
Опасаясь, как бы свеча не прогорела или не выдала меня, я погасил ее снова. В ближнем бою найденный для меня Гунни охотничий нож казался куда удобнее пистолета. Вооружившись ножом, а свободной рукой касаясь стены коридора, я осторожно двинулся вперед, на поиски апартаментов иеродул.
Сопровождаемый Фамулим, Барбатом и Оссипаго, я не обращал внимания ни на расстояние, ни на направление, но помнил каждую пройденную дверь и почти каждый сделанный мною шаг. Конечно, путь занял куда больше времени, чем в первый раз, однако нужную дверь я (во всяком случае, по собственным ощущениям) отыскал без ошибки.
На стук в дверь отклика не последовало. Прижавшись к ней ухом, я не услышал за дверью ни шороха и постучал вновь, громче, и вновь ничего не добился. Тогда я забарабанил в дверь рукоятью ножа.
Когда и это не принесло результата, я прокрался сквозь мрак к дверям справа и слева (хотя та и другая от первой отстояли далековато, а я был уверен, что обе – не те), постучал в них, однако на стук снова никто не ответил.
Вернуться к себе в каюту означало бы напрашиваться на новое покушение, и я от всего сердца поздравил себя с тем, что загодя подыскал еще одну. Все бы хорошо, вот только единственный известный мне путь к ней вел мимо двери в мои апартаменты. Помнится, изучая историю предшественников и воспоминания тех, чьи личности слились воедино с моей, я был поражен, сколь многие из них лишились жизни, повторив некий рискованный поступок – к примеру, лично возглавив последнюю победную атаку, либо инкогнито нанося прощальный визит какой-нибудь пассии в городе. Воскресив в памяти дорогу к матросским кубрикам, я рассудил, что смогу догадаться, в какой части корабля находится новое пристанище, и решил, пройдя коридором, свернуть, где удастся, в сторону, обогнуть прежнюю свою каюту, затем вернуться назад, в коридор, а там уже следовать к цели.
Изрядно утомившие меня блуждания по кораблю я, дабы не утомлять оными и тебя, гипотетический мой читатель, описывать здесь не стану. Довольно будет упомянуть, что со временем я отыскал трап, ведущий на нижний ярус, и коридор, вроде бы пролегавший прямо подо мною покинутым, но вскоре завершившийся еще одним трапом, ведущим вниз, в темный, как подземелье, лабиринт галерей, мостков, лесенок и узких проходов. Здесь пол под ногами заметно подрагивал, а воздух с каждым шагом вперед становился все более жарким и влажным.
Довольно долгое время спустя знойный сквозняк принес с собой едкий, до боли знакомый запах. Столь часто похвалявшийся безупречной памятью, я двинулся дальше, вынюхивая дорогу, словно ищейка-браше, и так – едва не вопя от восторга при мысли о знакомых местах после долгих странствий во мраке, пустоте и безмолвии, – казалось, прошел не менее лиги.
Увидев вдали проблеск неяркого света, я вправду не сумел сдержать торжествующего вопля. За многие стражи блужданий во чреве корабля глаза мои настолько привыкли к темноте, что, при всей слабости этого проблеска, я сумел разглядеть и неугомонный пол под ногами, и замшелые стены вокруг – и, спрятав нож в ножны, помчался вперед во всю прыть.
Вскоре я оказался среди округлых клочков земли, служивших средой обитания примерно сотне зверей. Запах привел меня в зверинец, где содержали аппортов, а свет мерцал в загородке, отведенной одному из них. Подойдя ближе, я обнаружил внутри того самого косматого зверька, которого помог изловить. Зверек стоял на задних лапах, опершись передними о незримую ограду, не позволявшую ему улизнуть. Вдоль брюха его мелкой рябью бежали вверх сполохи фосфорического сияния, а ярче всего светились передние лапки, удивительно похожие на человеческие ладони. Стоило мне заговорить с ним, точно с любимым котом по возвращении из долгого путешествия, зверек совершенно по-кошачьи обрадовался моему появлению – прижался мохнатым телом к невидимой стене, замяукал, не сводя с меня молящего взгляда.
