– А если такой человек, как я, найдет человека, влияющего на историю – разжигающего войны, или наоборот, – неважно, – ну, делает что-то великое, – я могу влиять на его решения тоже?

– Это было бы потрясающее открытие. Мы предполагали, возможно, что можем его сделать. И в этом отчасти была суть исследования, можно ли повлиять на что-то великое, в прошлом или настоящем, воздействуя энергетически на людей такого толка. Но получается такая интересная зависимость – чем сильнее у человека энергетика, чем важнее его влияние на окружающих, тем сложнее повлиять на него извне. На людей больших, крупных лидеров, повлиять практически невозможно. То есть, получается, что чем менее заметен человек в истории, чем менее значим, тем легче нам, вам, участвовать в его состоянии, эмоциональном, психологическом.

– А смысл влиять на таких людей? Что это даст? Зачем это вам?

– Возможно, это тоже может повлиять на ход событий. Но пока считайте это наукой ради науки, мы как будто копаем клад, который точно есть, но не знаем, где он и что там. Именно поэтому эта программа очень хорошо финансируется.

Из столовой они проследовали по широкой винтовой лестнице на 3 этаж, откуда попали через красивую белую дверь с витражами в огромную комнату, которая оказалась кабинетом Германа. Она была тоже вся отделана витражами, шелковыми гобеленами с кистями и какими-то мягкими панелями размером с дверь, подобных которым Яна раньше не видела. Ее снова поразило роскошное убранство комнаты, неуместное здесь.

На столе уже лежали два скромных листка с распечатанным текстом. Герман прочитал их содержимое, не смог сдержать улыбки, победно посмотрел на Яну.

– Я поздравляю вас. И себя. Вы прошли. Вы очень подходите для нашей программы. По крайней мере, объективное исследование говорит так. Осталось пройти тест на восприятие. Он самый важный. И сложный. Но мне почему-то кажется, что вы его пройдете. Организуем его прямо сейчас.

Яна устала, ей хотелось спать, она не привыкла так долго сосредотачиваться на одном деле, но выбора у нее не было, и она просто послушно кивнула в ответ.

Герман взял Яну за руку и внимательно посмотрел ей в глаза. Ей почему-то на секунду показалось, что он сейчас ее поцелует. У нее даже в позвоночнике защекотало от этого предвкушения, но он этого не сделал.

– То, что вы сейчас сделаете, будет странно. Я не буду рассказывать заранее, что вы должны сделать, иначе ничего не получится. Я вас попрошу только ничему не удивляться. Совсем. И довериться своей интуиции. Для этого надо просто сосредоточиться, отключиться от всех мыслей и расслабиться.

Он так внимательно смотрел ей в глаза, словно хотел пронзить ее своим ледяным проницательным взглядом. Как будто пытался впечатать ей в мысли свои слова о том, как это важно. Яне показалось это излишним, словно она маленькая девочка и не понимает слова «важно».

Она снова послушно кивнула, как загипнотизированная, не зная, как еще можно отреагировать.

Они прошли по длинному коридору, оформленному в стиле эрмитажного театра, и зашли в кабинет с белыми стенами, наполненный датчиками, мониторами, сенсорами. Там сидела потрясающе красивая девушка в белом халате. Она была красивая, как кукла, как произведение искусства. Ей хотелось любоваться. Казалось кощунством заставлять ее делать что-то еще, кроме того, чтобы просто красиво сидеть. Любая другая работа, где надо по-настоящему что-то делать, была не для нее. Еще Яна подумала, что эта девушка, наверное, очень любит красиво проходить по красивому коридору с ангелами, или входить на работу по невысокой мраморной лестнице. Неприлично представить ее работающей в некрасивом месте, типа того, где Яна работала раньше. Несмотря на то, что Яна еще не огласила свое намерение уволиться на работе, она уже эту работу вспоминала как бывшую, и от этой мысли ей было очень приятно.

Яну усадили в кресло, девушка очень подробно расспросила ее о самочувствии, о гормональных перепадах, проверила давление, послушала сердцебиение. Затем она протянула Яне два широких браслета – тяжелых, массивных, с камнями чистыми, прозрачными, похожими на бриллианты. Яна никогда не видела таких больших бриллиантов, поэтому решила, что это просто стекло. В принципе, ей было все равно. Яна их надела. Браслеты упруго холодили запястья, сжимали их, она чувствовала, как пульс бьется о внутреннюю поверхность металла, общаясь с ней какими-то волнами.

Возможно, благодаря браслетам, или всей этой странной обстановке, она почувствовала внутри себя точку силы, которая перекатывалась в ней, как маленький шарик, смешила и радовала. Она больше не чувствовала себя такой уставшей, ее охватила весёлость от ощущения могущества. Этот шарик, перекатываясь, то раскрывался цветком, то сворачивался в шарик снова, она чувствовала его почти материально, и вот он занял место в верхней части живота, где-то около солнечного сплетения. Там он раскрылся, как цветок лотоса, она почувствовала равновесие и радостное спокойствие от его присутствия. Яна раньше никогда не чувствовала себя так цельно, так правильно.

– Я вижу, вы готовы, – услышала она голос Германа. Он звучал отрешенно, словно не с ней разговаривал, а с монитором.

– Вроде да, – ответила Яна, слегка похолодев.

– Тогда начнем. Сейчас Ева отведет вас в соседнюю комнату, где вас ничто не будет отвлекать. Там вашей задачей будет расслабиться и сосредоточиться на какой-то одной мысли, отвергнув абсолютно все другие. Совсем все. То есть, просто выключить мыслительный процесс. Главное – представьте себе что-то одно, не очень интересное, и просто смотрите на эту мысль. Дайте остальным разбежаться. Далее произойдет то, что произойдет. Возможно, ничего. Возможно, вы что-то почувствуете или увидите, я не знаю.

К Яне подошла Ева, пригласила ее пройти в еле заметную дверь справа от входа в кабинет.

Там находилась еще одна комната, крошечная, с абсолютно черными стенами, обитыми мягкими поролоновыми пирамидками. В середине комнаты стояло большое мягкое кресло, в которое Яне было предложено сесть. Она погрузилась в него как в теплую ванну и подумала, что это, наверное, самое удобное кресло в мире. Оно обнимало и поддерживало ее в положении сидя, не будучи ни жестким, ни мягким, а ровно таким, как надо.

Ева доверительно посмотрела на нее.

– Сейчас я выйду на несколько минут и прикрою дверь. Постарайтесь расслабиться и сделать то, о чем просил вас Герман. После чего мы сами к вам зайдем и все обсудим.

Яна кивнула. Она чувствовала в себе такую силу и легкость, ей было так комфортно, что она представила, что она воздушный шарик, которому легко и весело обитать в этом кресле. Она не знала, что должно получиться, но знала, что получится обязательно.

Ева вышла, оставив за собой легкий запах свежести и духов. Яна попыталась придумать, на чем же сосредоточиться, чтобы все лишнее отогнать. Она представила себе ромашку на фоне голубого неба, и стала мысленно рассматривать ее, считать лепестки, крутить. Какое-то время ничего не происходило, потом она увидела эту ромашку у себя на коленях. Не абстрактную, а вполне материальную, с одним коротким лепестком и муравьишкой, бегущим по стебельку. Она почувствовала запах сена и травы, теплого ветра, речной слегка гниловатый запах тины от озера. Она сидела на какой-то доске, или скамье, на улице, рядом со стеной крестьянского дома.

Она поняла, что она больше уже не Яна. Она – кто-то другой. Нервически в груди подскочило сердце. «Получилось», – подумала она, словно знала, что должно было получиться. Словно бы ранее уже получалось.

Она знала, что это – ее дом, она там живет. Она рассматривала ромашку и свои руки, которые были уже не ее руки, а руки какой-то женщины – красные, натруженные, исцарапанные, с обломанными ногтями. Дышать было тяжело, больно, по щекам катились теплые слезы градом; как во сне, она ощущала, как они катятся по носу и крупными каплями падают ей на юбку.

Из дома раздавались крики, рыдания, и чей-то громкий, визгливый вскрик выделялся и снова терялся в общем хоре отчаяния. Яна сосредоточилась на воспоминаниях этой женщины, которые пришли сами, незвано, нахлынули на нее, задушили своим обилием, неделикатно заполонили голову и все вокруг. Они были густы, путаны, образны. Это были обрывочные картинки из жизни, эмоции, оглушившие ее своей силой и прямотой, потом они отхлынули, словно бы уложившись в голове и никого больше не трогая. Яна поняла, что руки принадлежат простой крестьянской женщине. Сегодня ночью у нее умер муж. Пару дней назад он полез зачем-то на крышу, не удержался, упал и очень сильно ударился головой и спиной. Его принесли домой. Все видели, что исход предрешен и никто не пытался даже его лечить. Смерть была тихая и предсказуемая. В голове обладательницы рук была грусть и растерянность, страх за собственное будущее, которое раньше было таким ясным, день за днем, теперь приобрело размытые очертания.