Круз говорил мягко, осторожно – так, словно разговаривал с ребенком:
– Фред, я ни на секунду не рискнул бы, если бы считал, что Валери здесь может что-то угрожать. Адела Седдон не одна из моих любимиц, да, но ее шоу весьма популярно. К тому же идет оно по сети, сразу по нескольким каналам. Если Адела говорит, что будет вести себя прилично, нам следует рискнуть.
Валери прикоснулась к плечу Хэнди.
– Все хорошо, Фред. Я доверяю Артуру. Я справлюсь.
Круз улыбнулся ей.
– К тому же это прямой эфир, а не сделанная заранее запись, как обычно у нее бывает. Это гарантия того, что она будет вести себя прилично. С записью – проще для нее. Если кто-то из гостей выставляет ее в нехорошем свете, они просто отправляют пленку в мусорную корзину. Но прямой эфир – ей придется быть милашкой, иначе ее порвет в клочья журналистская братия. Логично?
Хэнди явно сомневался.
– Артур, здесь какой-то подвох, но у меня сейчас не хватает сил, чтобы его обнаружить. И кроме того, – он указал на мигающий красный свет на стене – Валери вот-вот войдет в Долину Смертной Тени…
К ним подошел менеджер программы, забрал Валери и повел ее в павильон, где студийная публика встретила ее аплодисментами. Она устроилась на одном из двух удобных кресел и стала терпеливо ждать прибытия Аделы Седдон.
Когда она появилась и уверенным шагом прошла к своему месту, где сразу же принялась перебирать бумаги (скорее всего, с информацией о Валери Лоун), публика снова разразилась аплодисментами.
Адела Седдон не потрудилась хотя бы кивнуть. Были даны все необходимые сигналы, и сразу же диктор за кадром отбарабанил свой текст.
Публика снова захлопала в ладоши, а на студийных мониторах появилась снятая крупным планом Адела Седдон.
– Сегодня вечером, – начала Адела Седдон с улыбкой (или скорее, гримасой, искривившей ей рот) – мы ведем передачу в прямом эфире, не в записи. Причина тому – мой сегодняшний особенный гость, гранд-дама американского кино, которая согласилась только на прямой эфир, чтобы быть уверенной в честном и нередактированном интервью…
Хэнди, повернувшись к Крузу, прошипел:
– Я тебе говорил, она – бомба с говном!
Круз молча отмахнулся от него.
– …на экранах кинотеатров мы не видели ее уже восемнадцать лет, но она вернулась, чтобы сняться в новой ленте Артура Круза «Западня». Поприветствуем мисс Валери Лоун!
Публика приплясывала, выла и орала. Валери была настоящей леди. Она скромно улыбнулась и кивнула в знак благодарности.
Аделе Седдон такая реакция зала была явно не по душе. Она заерзала в кресле.
– Сейчас она достанет стилет, – простонал Хэнди.
– Заткнись! – рыкнул Круз. Он был не слишком рад тому, что происходило.
– Мисс Лоун, – сказала Адела Седдон, слегка повернувшись к нервничающей актрисе, – а почему вы избрали именно этот момент, чтобы выйти из забвения? Вы думаете, что поклонники вашего актерского стиля все еще живы?
«О Боже, – подумал Хэнди, – началось».
ОТРЕДАКТИРОВАННАЯ РАСШИФРОВКА ШОУ СЕДДОН «ГЛЯДЯ ВНУТРЬ» / 23–11–67 (с пометкой «к удалению»).
ВАЛЕРИ ЛОУН: Я не понимаю, что вы имеете в виду, говоря «мой актерский стиль».
АДЕЛА СЕДДОН: Ну бросьте, бросьте, мисс Лоун.
ВЛ: Но я действительно не понимаю.
АС: Что ж, я уточняю. Стиль 1930-х, сентиментальный и помпезный.
ВЛ: Я и не знала, что это был мой стиль, мисс Седдон.
АС: В последней рецензии на вашу работу, которой, к слову, исполнилось восемнадцать лет, на фильм «Жемчужина Антильских островов», где вы снимались с Джоном Холом, вы, как пишет автор рецензии, предстали «как тающий леденец микроскопического таланта, рыдающий по свистку и постоянно размахивающий руками». Мне продолжать?
ВЛ: Если это доставляет вам удовольствие.
АС: Я появляюсь здесь дважды в неделю не ради собственного удовольствия, мисс Лоун. Я вынуждена доискиваться до правды. Я сижу здесь с чудаками и чокнутыми, с людьми, которые позорят нашу великую страну, и я позволяю им высказаться, не перебивая, потому что твердо верю в Первую поправку к Конституции наших Соединенных Штатов Америки, где каждый имеет право высказать свое мнение. Даже если это означает, что они имеют право выставлять себя идиотами перед семьюдесятью миллионами зрителей, но это уже не моя вина.
ВЛ: Какое это имеет отношение ко мне?
АС: Ваше право думать, что я тупица, мисс Лоун, только уж будьте добры, не разговаривайте со мной как с тупицей. Правда в том, мисс Лоун, что все это имеет отношение именно к вам.
ВЛ: И вы уверены, что в состоянии видеть правду?
(Публика аплодирует.)
АС: Я в состоянии видеть, что у нас множество отыгравших свое старых актрис, которые настолько продажны и эгоцентричны, что упорно отказываются признавать свой возраст, и продолжают водить публику за нос, цепляясь за иллюзию сексуальности.
ВЛ: Вам не стоило бы так открыто говорить о своих проблемах, мисс Седдон.
(Публика аплодирует.)
АС: Я вижу, что выход на пенсию не ослабил вашего остроумия.
ВЛ: И не сделал меня невосприимчивой к змеиным укусам.
АС: Вы начинаете защищаться, слишком яростно и слишком рано, в самом начале игры.
ВЛ: Я не знала, что это игра. Я думала, речь идет об интервью.
АС: Это моя гостиная, мисс Лоун. Здесь мы называем это игрой, и мы играем в нее по моим правилам.
ВЛ: Понятно. Суть не в том, как вы играете. Главное в том, кто выигрывает.
АС: Может, для разнообразия поговорим о вашем новом фильме?
ВЛ: Это была бы освежающая перемена.
АС: Правда ли, что Круз нашел вас там, где вы разливали спиртное – в придорожной забегаловке?
ВЛ: Не совсем. Я была официанткой в закусочной.
АС: Вы, наверное, думаете, что процесс жарки картошки фри в течение восемнадцати лет должным образом подготовил вас к тому, чтобы взяться за серьезную роль в серьезном фильме?
ВЛ: Нет, но я думаю, что пятнадцать лет работы в кино меня к этому подготовили. Хорошая актриса, мисс Седдон, как хороший врач. Она имеет право требовать высоких гонораров не за то невеликое время, которое она посвятила съемкам в фильме, а за все предшествующие годы, те годы, когда она училась ремеслу, чтобы сыграть роль на профессиональном уровне. Ведь вы платите врачу не просто за то время, которое он вам посвятил в часы приема, но за все годы, потраченные им на то, чтобы научиться профессии.
АС: Очень философская мысль.
ВЛ: Это очень точная мысль.
АС: Здесь напрашивается вопрос.
ВЛ: Полагаю, вам этого хотелось бы…
АС: Не кажется ли вам, что актрисы – просто эгоцентричные детишки, притворяющиеся всю жизнь?
ВЛ: Мне было бы очень трудно считать такую мысль даже отдаленно похожей на правду. Я удивлена, что вы сказали все это, даже не покраснев.
АС: Меня сложно заставить покраснеть, мисс Лоун. Почему бы вам не ответить на вопрос?
ВЛ: Я думала, что уже дала ответ.
АС: Он меня не удовлетворил.
ВЛ: Я понимаю, что ваша неудовлетворенность делает вас не слишком счастливой, и потому я…
(Публика аплодирует.)
– …и потому я не хотела бы вас расстраивать еще больше. Что ж, я отвечу на вопрос более развернуто. Я считаю, что работа актера в лучшем ее виде – это благородное занятие. Если роль вытекает из желания показать жизнь такой, какая она есть, а не просто провести энное время перед камерой за энную сумму денег, тогда эта работа становится столь же важной, как труд учителя или писателя, потому что она кристаллизует мир для публики; она сохраняет прошлое, она позволяет людям, живущим довольно ограниченной жизнью, исследовать мир, с которым они, возможно, никогда не соприкоснутся…
АС: Сейчас мы уйдем на короткий перерыв, на рекламу.
ВЛ: И, если не возражаете, я предпочла бы не обсуждать мою личную жизнь.
АС: У «звезды» не бывает личной жизни.
ВЛ: Ваше мнение может быть и таким. Но я его не разделяю.
АС: У вас есть особые причины для того, чтобы не говорить о мистере Ромито?
