- Это из мультфильма. – говорит Шизука, но не вырывается из моих объятий.

- Лили и Стич. Хороший мультик. Там тоже был такой… синий монстрик. Орудие убийства. Образец шесть два шесть.

- Твой снайпер устал… - указывает Шизука: - но она все равно бы не успела.

- Я знаю. Я подменил ей дротик в винтовке. Ты бы успела уйти.

- Но… зачем? Разве ты не продумал это все? Разве у тебя не было плана?

- У меня не было плана. Я не знал, что делать. Я знал только одно – что я не могу тебя убить сегодня. То есть… я мог бы – физически это легко. Но на этой планете нет такой силы, чтобы заставила меня это сделать. Я – верю в тебя. И если случилось бы так, что я ошибся, то и в самом деле – лучше бы мне умереть с моей глупой верой в тебя.

- Ты идиот. Я могла тебя убить.

- Не могла. Ты даже кинжалом полоснула, а не пырнула. Ты у нас – мягкая и пушистая. О! Ты у нас цундере!

- Не смей!

- Ну точно! Вся такая грозная и насупленная, а на самом деле – с добрым сердцем…

- Прекрати немедленно!

- Шизука цундере. В глубине сердца ты любишь людей. Просто не знаешь, как сделать им приятно. А ты оставайся, мы с Кексиком покажем, как именно сделать нам приятно… ты знаешь, что у нее своя Красная Комната есть в Токио?

- Отстань!

- Все. Я не могу больше смеяться. А то опять швы разойдутся…

Глава 19

Знакомый потолок на месте и приветствует меня, едва я открываю глаза. Привычный едва слышный шум кулеров и механизмов извещает меня о том, что я по-прежнему в Логове Злодейки. Как-то быстро все здесь стало таким знакомым и родным, быстро я привыкаю к смене декораций, тем более что в Логове – удобно. Все есть, никуда выходить не надо, тут и холодильники, забитые чем попало – от продуктов, которые необходимы для выживания во время зомби-апокалипсиса, а также медикаменты и какие-то колбочки (надеюсь это не герпес, скрещенный с Эболой). В Логове есть даже душевые, правда там здорово неудобно – это ж реально бывший завод и мыться одному в большой душевой – холодно и неуютно. Зато есть джакузи, которую привезли и установили прямо в цехе, неподалеку от входа и я как-то самолично видел, что здоровенный ротвейлер (то ли Добер, то ли Пинчер – я их не различаю, а Рыжая вообще зовет их Правый и Левый) – лакает воду прямо оттуда, своим огромным как лопата, розовым языком. При всей своей целеустремленности и собранности на своих целях, Кексик все же умудряется быть совершенно безалаберной в бытовом плане.

И это уютно. Я приподнимаюсь на локте, вернее – пытаюсь приподняться и тут же падаю назад, шипя от боли. Вот же… надо было ей так глубоко порезать… поворачиваю голову и смотрю на Шизуку. Она спит и лицо у нее, как и положено у молодой спящей девушки – безмятежно и спокойно. Всем бы так спать.

Некоторое время я изучаю ее безмятежное лицо и полуоткрытый рот, ее худые плечики, констатирую почти полное отсутствие груди и аккуратно, медленно – все же приподнимаюсь на локте, стараясь не напрягать спину.

- Сильно болит? – спрашивает Бьянка, которая приподнимается на локте, с другой стороны, от лежащей между нами Шизуки: - у меня обезболивающее есть.

- Почему-то я не удивлен – отвечаю я: - припомню я тебе эти фокусы с медикаментами. Ты ж клятву Гиппократа давала!

- Не давала – качает головой Бьянка: - неа. Однако и не нарушила тоже – если бы даже давала. Тебе вот на пользу немного боли испытать… меньше дури в голове будет, кроме того – ты так дольше держишься во время секса. С одной стороны – боль, а с другой – удовольствие. Huzzah!

- Ладно – я решаю не спорить с человеком, у которого мозг работает иначе чем у меня. Сперва надо первый контакт установить и язык общий выработать, а то мы с ней явно про разные вещи говорим. Меня больше занимают отвлеченные вещи, а именно – что там с прошлым нашей Шизуки и почему у нее опекун из полиции и где ее настоящие родители и почему она про семью свою никогда ничего не говорила. Или там – что я буду дома говорить про спину, и как долго я это смогу скрывать? С учетом того, что у нас дома все ходят в одежде (некоторые – в вызывающей, но все же одежде) – наверное смогу какое-то время. Тут главное, чтобы ничего не загноилось и все зажило, но в ком-ком, а в Кексике я могу быть уверен, она все сделала как положено, зашила слоями, на всю глубину раны, да еще какими-то модными биоразлагаемыми нитками. И без анестезии, да. Кроме того, меня занимает факт того, что делать с Кэтрин Мендозой, которая уже по факту проиграла одну дуэль, но сдаваться не собирается. Еще мне охота встретиться с Натсуми, потому что… ну просто охота встретиться и все. Провести тихий вечер, наполненный намеками и «интересными фактами», придумать что-нибудь, чтобы она прожила еще один замечательный день жизни. Ах, да, Косум со своим общежитием…

- Она красивее так. – задумчиво выдает Бьянка, разглядывая спящую Шизуку: - и лицо у нее расслабленное становится и тело… одежду она всегда мешковатую и темную носит. А тут – она поглаживает Шизуку прямо по ее отсутствующей груди, и та вздрагивает во сне и что-то бормочет.

- Обязательно было … вот так? – спрашиваю я Бьянку, хотя уже знаю ответ.

- Конечно обязательно – кивает та, оправдывая мои ожидания. Есть у Кексика такая черта – считает себя правой всегда и везде. В большинстве случаев это так и есть, но все могут ошибаться, а у нее сомнений нет в принципе и однажды это может ее нехило так подвести.

- Когда у человека такой катарсис, переосмысление ценностей, весь этот когнитивный диссонанс в крайней степени – никак нельзя человека на произвол судьбы бросать – говорит она, продолжая поглаживать Шизуку: - это жестоко и непрактично.

- Так, насчет жестокости я понимаю, а непрактично – это откуда? – вяло удивляюсь я, откидываясь на подушку. Зрелище того, как Бьянка поглаживает спящую Шизуку и как с нее сползает простыня все ниже – не вызывает у меня таких ярких чувств, какие должно было бы. Потому что чертова спина болит как скотина, у меня такое ощущение, что я теперь как черепаха, словно спина коркой покрылась и застыла в таком положении. А еще потому что вчера мы с Бьянкой сделали с Шизукой все что только могли, а возможно даже немного больше.

- Непрактично – потому что человек с таким устройством психики все равно найдет себе предмет фиксации. Ээ… как это у вас, у молодежи – на чем заморочиться.

- У молодежи? Ты старше меня всего на… три года?

- На пять лет – поправляет меня Бьянка, начиная пощипывать сосок. Шизука приоткрывает рот и начинает издавать какие-то странные звуки – словно птичка, не думал, что у нее такой высокий голос.

- Все равно ты молода и красива и не имеешь права выступать с точки зрения старшего поколения. Кто тут старый и умудренный опытом – это я. – трудно подбочениться, когда ты лежишь, но я попытался. Чертова спина.

- Как старый и умудрённый человек ты должен понимать, что дать этой вот, молодой особе зафиксироваться самостоятельно я не могла. Мало ли куда ее потом переклинит… ладно если она марки начнет собирать, а вдруг как ей понравиться тринитротолуол выплавлять в домашних условиях? Искусство – это взрыв! В общем ты, конечно, долбанутый, мало того, что ей нож дал и спиной повернулся, так еще и мне дротик в винтовке подменил. Я сперва злилась, а потом поняла – это же ты, ты всегда такой был – не такой как все. И как всегда – ты оказался прав. Ты перевернул ее мир с ног на голову и встряхнул… но этого мало, мой puddin’, необходимо потом все расставить по местам… взять ее за голову и сказать, слушай сюда, малышка, вот дивный новый мир и вот правила этого мира. Вот эти все – твои враги, а вот эти – твои друзья, а еще у тебя есть хозяин и ты должна служить ему, забыв себя. Потому что на место той пустоте внутри – я поместила чувство долга. Служение. Долг. Как там твоя Сора говорит – смерть легче пуха, долг тяжелее свинца. – Кексик наклоняется и целует Шизуку, накрывая своими губами ее маленький, темный сосок.