«На носилках, около сарая…» На носилках, около сарая, На краю отбитого села, Санитарка шепчет, умирая: – Я еще, ребята, не жила… И бойцы вокруг нее толпятся И не могут ей в глаза смотреть: Восемнадцать – это восемнадцать, Но ко всем неумолима смерть… Через много лет в глазах любимой, Что в его глаза устремлены, Отблеск зарев, колыханье дыма Вдруг увидит ветеран войны. Вздрогнет он и отойдет к окошку, Закурить пытаясь на ходу. Подожди его, жена, немножко — В сорок первом он сейчас году. Там, где возле черного сарая, На краю отбитого села, Девочка лепечет, умирая: – Я еще, ребята, не жила… Комбат
Когда, забыв присягу, повернули В бою два автоматчика назад, Догнали их две маленькие пули — Всегда стрелял без промаха комбат. Упали парни, ткнувшись в землю грудью, А он, шатаясь, побежал вперед. За этих двух его лишь тот осудит, Кто никогда не шел на пулемет. Потом в землянке полкового штаба, Бумаги молча взяв у старшины, Писал комбат двум бедным русским бабам, Что… смертью храбрых пали их сыны. И сотни раз письмо читала людям В глухой деревне плачущая мать. За эту ложь комбата кто осудит? Никто его не смеет осуждать! «В слепом неистовстве металла…» В слепом неистовстве металла, Под артналетами, в бою Себя бессмертной я считала И в смерть не верила свою. А вот теперь – какая жалость! — В спокойных буднях бытия Во мне вдруг что-то надломалось, Бессмертье потеряла я… О, вера юности в бессмертье — Надежды мудрое вино!.. Друзья, до самой смерти верьте, Что умереть вам не дано! «Кто-то плачет, кто-то злобно стонет…» Кто-то плачет, кто-то злобно стонет, Кто-то очень-очень мало жил… На мои замерзшие ладони голову товарищ положил. Так спокойны пыльные ресницы, А вокруг нерусские поля… Спи, земляк, и пусть тебе приснится Город наш и девушка твоя. Может быть, в землянке после боя На колени теплые ее Прилегло кудрявой головою Счастье беспокойное мое. От имени павших Сегодня на трибуне мы – поэты, Которые убиты на войне, Обнявшие со стоном землю где-то В своей ли, в зарубежной стороне. Читают нас друзья-однополчане, Сединами они убелены. Но перед залом, замершим в молчанье, Мы – парни, не пришедшие с войны. Слепят «юпитеры», а нам неловко — Мы в мокрой глине с головы до ног. В окопной глине каска и винтовка, В проклятой глине тощий вещмешок. Простите, что ворвалось с нами пламя, Что еле-еле видно нас в дыму, И не считайте, будто перед нами Вы вроде виноваты, – ни к чему. Ах, ратный труд – опасная работа, Не всех ведет счастливая звезда. Всегда с войны домой приходит кто-то, А кто-то не приходит никогда. Вас только краем опалило пламя, То пламя, что не пощадило нас. Но если б поменялись мы местами, То в этот вечер, в этот самый час, Бледнея, с горлом, судорогой сжатым, Губами, что вдруг сделались сухи, Мы, чудом уцелевшие солдаты, Читали б ваши юные стихи. Поклонись им по-русски С ветхой крыши заброшенного сарая Прямо к звездам мальчишка взлетает в «ракете»… Хорошо, что теперь в космонавтов играют, А в войну не играют соседские дети. Хорошо, что землянки зовут погребами, Что не зарево в небе – заря, И что девушки ходят теперь за грибами В партизанские лагеря. Хорошо… Но немые кричат обелиски. Не сочтешь, не упомнишь солдатских могил. Поклонись же по-русски им – низко-низко, Тем, кто сердцем тебя заслонил. Прощание Тихо плакали флейты, Рыдали валторны, Дирижеру, Что Смертью зовется, Покорны. И хотелось вдове, Чтоб они замолчали, — Тот, кого провожали, Не сдался б печали. (Он войну начинал В сорок первом, комбатом, Он комдивом закончил ее В сорок пятом.) Он бы крикнул, коль мог: – Выше голову, черти! Музыканты! Не надо Подыгрывать смерти! Для чего мне Рапсодии мрачные ваши? Вы играйте, солдаты, Походные марши! Тихо плакали флейты, Рыдали валторны, Подошла очень бледная Женщина в черном. Все дрожали, дрожали Припухшие губы, Все рыдали, рыдали Военные трубы. И вдова на нее Долгим взглядом взглянула: Да, конечно же, Эти высокие скулы! Ах, комдив! Как хранил он Поблекшее фото Тонкошеей девчонки, Связистки из роты. Освещал ее отблеск Недавнего боя Или, может быть, свет, Что зовется любовью. Погасить этот свет Не сумела усталость… Фотография! Только она И осталась. Та, что дни отступленья Делила с комбатом, От комдива в победном Ушла сорок пятом, Потому что сказало ей Умное сердце: Никуда он не сможет От прошлого деться — О жене затоскует, О маленьком сыне… С той поры не видала Комдива доныне. И встречала восходы, Провожала закаты Все одна да одна — В том война виновата… Долго снились комдиву Припухшие губы, Снилась шейка, Натертая воротом грубым, И улыбка, И скулы высокие эти… Ах, комдив! Нет без горечи Счастья на свете!.. А жена никогда Ни о чем не спросила, Потому что таилась в ней Умная сила, Потому что была Добротою богата, Потому что во всем Лишь война виновата… Чутко замерли флейты, Застыли валторны, И молчали, потупясь, Две женщины в черном. Только громко и больно Два сердца стучали В исступленной печали, Во вдовьей печали… |
