Кимми как раз оставила подарок на кровати и сунула записку в карман куртки, когда услышала крик Ника в гостиной. Запаниковав, девушка бросилась к шкафу, чтобы спрятаться. Еще через несколько секунд Кимми поняла, что это не Ник и Наталья, а Николас и кто-то еще – мужчина постарше.

Стены были тонкими и дешевыми, и Кимми слышала практически все. Вскоре она поняла, что второй голос принадлежал отцу Ника. Теперь она догадалась, почему Ник ездил на такой дорогой машине – он угнал папин автомобиль и проехал на нем через всю страну.

Ник все кричал отцу, чтобы тот забрал свою чертову машину: ведь она ему все равно не нужна. Тогда отец спросил, есть ли у него вообще работа. Да. Может, он употребляет наркотики? Нет. А кто эта девушка, Наташа? Наталья, и я ни за что не оставлю любовь всей моей жизни, чтобы вернуться в Нью-Йорк, где для меня ничего нет.

«Нью-Йорк? – подумала Кимми. – Ник никогда не упоминал, что жил там». Отец Ника заметил, что единственное, на чем он должен сейчас сосредоточиться, это трезвость. Николас снова и снова клялся, что не употребляет наркотики, но его папа, похоже, нашел бутылки из-под вина на кухне, поскольку теперь они ругались еще сильнее. Все было просто ужасно, и Кимми отчаянно хотела сбежать, но знала, что у нее нет выбора, кроме как переждать. Она пыталась не слушать их и думать о чем-то другом, что оказалось очень трудно.

Папа Ника постоянно повторял: «Если ты не вернешься немедленно со мной, то с тобой все кончено, я умываю руки! Можешь забыть о том, чтобы брать деньги или когда-нибудь просить о помощи». Николас рявкнул: «Отвали», – и тогда отец парня действительно сорвался и закричал, что последний курс лечения в реабилитационном центре стоил сто тысяч долларов, которые пришлось взять из сбережений его младшего брата Дастина.

– И знаешь, почему? – спросил мужчина срывающимся голосом. – Потому что твой брат любит тебя, Николас. Дастин любит тебя так сильно, что скорее потратит все деньги, отложенные на университет, пытаясь спасти тебя!

Эта новость не только заставила Ника замолчать, но и заставила Кимми ахнуть так громко, что ей пришлось зажать рот рукой, дабы приглушить звук. «Ник – старший брат Дастина!»

Открытие потрясло Кимми так сильно, что она знала: она не может ждать, чем все кончится. Она должна уйти немедленно. Девушка вылезла из шкафа, открыла окно в спальне, пнула ногой ширму и выбралась наружу. Ее ноги коснулись асфальта подъездной дорожки, и она бросилась бежать. И даже не оглянулась.

Когда Анна прибыла на ежегодные благотворительные скачки в Гринвиче и услышала от Мерфа, что Вронский записался участником от ферм Стаугаса, она решила, что это шутка. Граф несколько раз встречался с ней у той самой яблони (трижды – после уроков), но спокойные прогулки верхом по ровному травянистому полю едва ли подготовили юношу к соревнованию со всадниками, которые тренировались месяцами.

– Просто какое-то безумие. Он не может этого сделать. – Анна взглянула на Мерфа: тот изо всех сил пытался поправить скособоченный бант сбоку металлической трибуны. Она толкнула парня локтем и аккуратно завязала голубую атласную ленту.

– Именно этак я ему и сказал! – ответил Мерф. – Разве нормальный чувак станет участвовать в пробеге? Нет, только этот сумасшедший белый парень. Что ж, ему придется продемонстрировать свою смелость в тимбер рейсинг.

Анна потрясенно вздохнула. Тимбер рейсинг являлся американской версией стипль-чеза, опасного вида конного спорта со строгими правилами. Стипль-чез (или скачки с препятствиями) получил популярность в Америке еще сто лет назад, хотя зародился гораздо раньше в Ирландии и Британии.

Кубок Мэриленда был своего рода суперкубком, игроки преодолевали дистанцию в четыре мили[81] с двадцатью двумя барьерами – заборами, обычно сделанными из дерева, причем различной высоты. Самый высокий барьер достигал пяти футов[82].

Однако сегодняшний заезд представлял собой не такое крупное спортивное событие, хотя и проводился ежегодно в Гринвиче, чтобы собрать деньги для детской больницы. Дорожки достигали четверти длины от классической дистанции, и на ней имелось лишь семь барьеров, самый высокий не превышал двух с половиной футов[83].

Все проектировалось с расчетом на подростков, однако каждый год кто-нибудь получал травму во время скачек.

Чрезмерно заботливый отец запретил Анне участвовать в соревновании, высказавшись о нелепости того факта, что участвовать может любой идиот, а большинство несчастных случаев происходит не из-за тренированных наездников вроде его дочери, но только потому, что глупые мальчишки стремятся произвести впечатление на хлопающих ресницами девчонок.

Анна и Граф по-прежнему общались лишь через текстовые сообщения в игре «Слова», хотя Вронский часто шутил, что им нужно купить одноразовые телефоны.

Сейчас он не ответил на ее звонок, что раздражало Анну. Сначала она думала послать Алексею сообщение, призывающее юношу отказаться от участия в скачках, и даже написала, что лошади придется перепрыгивать через ее труп, если он так уж этого хочет, но воздержалась. Она просто удалила набранный текст. Потом она решила сменить имя Вронского в списке контактов на что-нибудь другое, но сразу же вспомнила о родном брате и печально известном «Брэде», поэтому не смогла заставить себя сделать это.

Не зная, что еще можно предпринять, она открыла приложение с игрой «Слова» и написала, что он должен немедленно позвонить ей. Затем Анна спросила Мерфа, не найдет ли он для нее Графа, чтобы тот встретился с ней, но резко оборвала себя на полуслове. Все присутствующие знали, кто она такая, а значит, были в курсе: она – девушка Александра. Если ее увидят с Вронским, это вызовет подозрения.

«И что теперь делать? – подумала она. – Вот что получаешь за ложь».

Анна понимала, что крутит настоящий роман за спиной бойфренда, но продолжала оправдывать себя: она порвет с Александром, как только он встанет с постели, а это случится не позже, чем через месяц.

Она часто ругала себя. Почему она не сказала Вронскому, что они должны подождать? Но каждый раз, когда она думала о том, чтобы покончить с этим романом, Анна обнаруживала, что абсолютно бессильна. Пламя обоюдного желания было не так легко погасить: оно уподобилось хитрой свече, которую невозможно задуть.

Анна всем сердцем верила, что причина невероятного секса кроется в том, что они безумно влюблены. Как будто химию между ними нужно смешивать и взбалтывать, чтоб она не осела и не стала ядовитой. Никогда она еще не чувствовала себя такой живой и счастливой, как в объятиях Вронского. Если и был какой-то недостаток в их отношениях, то заключался он в том, что чем больше они общались, тем больше им этого хотелось: они уже стали зависимы друг от друга.

Каждое утро, когда Анна брала телефон и проверяла сообщения в игре, она видела: «Доброе утро, красавица! Я хочу тебя, я хочу тебя, я хочу тебя». Вронский старался не говорить о своих бывших, но недвусмысленно намекнул, что происходящее между ними совершенно не похоже на то, что он испытывал раньше. Это были не просто слова, которые он скармливал ей, а чистая правда – его любовь к Анне была беспрецедентной.

С тех пор как они впервые стали близки в ее доме, молодые люди умудрялись видеться практически каждый день, даже если это был всего лишь один час ранним утром перед школой. Вронский стал ночевать в особняке Беатрис и после встреч с ней возвращался на Манхэттен на мотоцикле, тогда как Анна говорила маме, что пойдет в школу пораньше, чтобы успеть доделать домашнее задание.

Подъезжая к дому Беатрис, она видела любовника в конце длинной подъездной дорожки. Поскольку им нельзя было показываться на людях, в поисках укромного места они объезжали весь Гринвич. В первый раз они припарковались на заднем дворе церкви, что Анну не очень обрадовало, но, когда рука Вронского скользнула вниз по ее джинсам, она забыла, где находится.