Зря я это написал. Она прислала сообщение попроще: «сладких снов». Ну, теперь-то я точно на кондитерской фабрике спать должен! Пишу в стиле озабоченного шалуна: значит, положишь рядом? Заметьте, стараюсь писать без смайликов! Она, конечно, спрашивает, на что это я намекаю. На адский секс, дура! Я скромно ответил, что намекаю только на сладкие сны. Она смеется:;). Престарелая королева флирта, мать её ети. Это уже что-то из «Крематория». Так же она ссылается на то, что устала и хочет спать. Я же пишу (хрен она от меня теперь отвертится), что спать вредно. А то приснюсь ей я злой и с костылями. Она пишет, что это очень мило. Я пишу: «ну не так уж это мило». Два раза пришлось писать, а то до неё не всегда целиком смс доходят. Только не понятно, до чего именно, до аппарата или до неё самой. Вторым предложением в сообщении я написал, что мой вид прекрасно действует, как хорошее слабительное, ты готова к новым ощущениям? Она пишет, что готова, но не к таким и не сейчас. Она устала и хочет спать. Я пожелал спокойной ночи и романтично-брутальных снов.

Не надо было заводить этих разговоров, теперь опять думать, вспоминать. Но появилось на душе что-то светлое, или просто боль отступила.

Образы. 1\3.

Путник всё так же лежит. Слабость сильно давит на него свинцовым одеялом.

И откуда-то взялась эта боль и ломота в теле. Невозможно ползти. Руки не слушаются, дрожат. А ноги бессмысленным балластом неподвижно лежат рядом, такое ощущение, что отдельно от тела. Вдали что-то показалось. Новая группа путников?

Нет. Это вернулась Лихорадка со своими сестрами и братьями. Двадцать или тридцать этих глупых созданий надвигались прямо на меня. Старая, теперь одноглазая, знакомая решила мне отомстить. Вот так-то.

Они идут не спеша. Предводительница этого стада улыбается мне. Ну, хоть она мне рада. Что теперь будет. Они замучают меня на смерть. Будут щекотать, шипаться, выдирать куски кожи и мяса. Я в бреду от страха.

Они принялись за меня.

Меня окружили эти уроды. Всё думали, с чего бы им начать. А Лихорадка облизывала свои грязные пальцы и зырила своим единственным глазом. В её взгляде не было ненависти или злости. И это меня удивило. В её глазах была только радость. Ух ты, моя милая! Мне это стало противно. В моих руках, по-прежнему, была дубина. Я держал её наготове, хоть и понимал, что она не поможет.

Боль притупилась, на её смену пришел страх. Ах, если бы с помощью этой дубины я мог бы покончить с собой! Я бы это обязательно сделал. Кстати, я тоже на них не злился. Я даже расслабился, когда пауза затянулась.

И вот Лихорадка сделала шаг ко мне. Второй. Была какая-то в ней неуверенность. И тут я, как ни в чем не бывало, с помощью дубины, на одних руках, поднялся на ноги. Меня шатало. Я крепко вцепился в деревяшку. Лихая остановилась. Улыбка спала с её уродливого лица. Я сказал:

— Привет!

Вот тут в её глазах появилась злость. И она прокричала, сильно коверкая слова:

— Ты все равно упадёшь!

Но я не падал. Я держался и видел, как ее друзья безучастно начали расходиться. Теперь я уже не боялся. Я только чувствовал сильную усталость. Лихорадка смотрела на меня с ненавистью. И я заметил, что как минимум на голову выше её. И всей её родни. Неужели только этот факт напугал их? Или они нападают только на беспомощных? И вот я стоял и улыбался. Боль в ногах усилилась, а рук я почти не чувствовал. Лихорадка осталась один на один со мной. Я попытался сделать шаг навстречу ей. И у меня почти получилось, и я даже не упал. Лихая отскочила от меня как ошпаренная.

— Уходи. Ты не любишь звезды…

Сказал я ей. И она ушла. Так ни разу не оглянулась.

Я стоял один. Впервые за столько дней. Ветер катал пыль вокруг меня. Я уже больше не был пылью. Я стоял на ногах. Мне захотелось идти, хоть и клонило больше ко сну. Я сделал шаг, ещё, и ещё. И упал. На сегодня достаточно. Вечер чернил небо. Я уснул с дубиной в руках. Было прохладно.

Утром путник собрался с силами. Он больше не ждал лихорадку. Он попытался её забыть. Он просто понял, что если и дальше будет лежать, то умрет от холода. Осень всё-таки. Холодает с каждым днем. И вот, пережив несколько бессоных ночей, он снова пытается встать. Его борода и брови покрылись инеем. Изо рта валил пар. Сегодня особенно холодно. Ноги совсем замерзли. Земля холодна, как смерть. И вот он, с помощью дубины, которая в его руках с тех пор, как Лихорадка с друзьями ушла восвояси, он пытается подняться. Палка скользит в холодном песке, он падает, в глаза попадает пыль, текут слезы, но он снова пытается подняться. И вот на руках уже мозоли. В голове только боль и ругательства. Холодный ветер иногда подгоняет порывами в спину. Теперь подняться важнее всего в жизни. Скрипя зубами он поднимается.

Я поднимаюсь.

И потихоньку идёт вперед, опираясь на палку. Ноги дрожат, не слушаются. Почему-то все это путник проделывает не сказав ни слова. Только тяжело дыша, подавляя боль и невесть откуда взявшуюся усталость, он идет…

Я иду. На тот самый огонёк, что светит вдалеке. Мне и только мне. И я дойду, хоть и не знаю, что там.

6, 7, 8. 09.

Всё воскресенье я лежал на кровати и ничего не делал. «Овощной» день. Вроде бы, я даже забыл поесть, курить на балконе не забывал. Из хорошего за день — я пришёл к выводу, что мне уже не хочется получать глупые сообщения от Ульяны. Впрочем, весточки от Аси я тоже не ждал, хотя чувствовал себя немного обязанным в том, что должен был ей что-то написать или, лучше, позвонить. Мне этого не хотелось. Я чётко понял, что мне с ней скучно. Единственное, что меня интересовало, так это её возраст. Она была немного старше, но на сколько немного мне было непонятно. Из плохого за день — я понял, что мне смертельно скучно и не хочется абсолютно ничего.

Такую пустоту я осознал только тогда, когда представил, что бога нет. Представил, привёл какие-то свои доводы, утвердился в своей правоте. И стало пусто. Столько лет жил и чувствовал Его постоянное присутствие где-то рядом. Будто Он всегда наблюдал за мной и не давал откровенному злу и лютой несправедливости ворваться в мою жизнь. Я чувствовал Его, но не понимал, как с Ним начать общаться, дружить. Просто приветливо помахать Ему рукой, точно зная, что Он в этот момент не отвернулся, отвлёкшись на какого-нибудь бедолагу, просящего помощи. Обратная связь отсутствует напрочь. Мне стало неуютно от того, что я верил в какое-то высшее существо, карающее за грехи и поощряющее за добрые дела. Мои глаза открылись не тогда, когда я стал видеть несправедливость, а тогда, когда я начал её осознавать, анализировать. Чужие биографии, истории из жизни, рассказы знакомых, сводки новостей, болезни детей, бессмысленные войны, безумные несчастные случаи… всё так нелепо и не логично, что не чувствуется участие бога в этом. Так слово «бог» в моём сознании стало печататься с маленькой буквы. А как я когда-то обижался на бога! Это так глупо, это всё равно, что ругать ветер за то, что он ветер и дует мне прямо в глаза, заставляя их слезиться. С балкона, вместе с моим брошенным вниз бычком улетела часть меня, отвечающая за религиозную ответственность. Но я не перестал уважать людей, сохранивших в себе бога, прославляющие его имя в своих правильных, справедливых поступках. Те, кто продолжил любить бога, не оставляя свечек в церквях, а оставляя в чужих сердцах воспоминания о своей уместной доброте, в порывах души сделать мир лучше. Бросив вниз окурок я ещё сделал немного хуже этот мир, как и все вокруг. Почти, все, наверное. Может быть, вера в хороших людей такая же, как и вера в бога, бессмысленная? Бросив окурок вниз, я потерялся во Вселенной, в которой я оказался совершенно один. Один. Никому нет до меня дела, никто не влезет в мою душу, поняв меня. Поняв меня настолько, как мог бы понять сам себя я, взглянув на себя со стороны. У Ильи Кнабенгофа есть хорошие мысли по этому поводу, которые изложены в его творчестве. И я их придерживался до сегодняшнего дня, пока бог не покинул меня, оставив наедине с огромным злым миром, с людьми, с самим собой. Не бог меня покинул, а я его отпустил из себя. Как что-то ненужное. Нет, я не перестану делать хорошие поступки, не перестану помогать нуждающимся, не перестану служить справедливости в разумных пределах. Просто я буду это делать не ради бога, а ради того, чтобы в этой огромной бочке дёгтя, да даже не дёгтя, а отборного такого дерьма, было немного мёда. Мёда, мать его. Капельку хорошего, что разбавит эту кромешную тьму. Я останусь собой, без каких-то потайных высших смыслов. Останусь, если не перелезу через перила балкона и не прыгну вниз. Равнодушие к жизни и смерти пришло с уходом из сердца бога. Никто никому, по сути, не должен помогать, в этом одиночество мира людей. Потому что никто не знает, как эту помощь оказать правильно. Нужно просто жить, делать этот мир лучше своим присутствием в нём, и никак иначе. Вся человеческая деятельность сводится к одному простому знаменателю, отражающему всю суть этой деятельности, то, ради чего она, собственно говоря, и существует. Всем всё, думаю, понятно. Всё для поддержания своего существования в достаточной степени в рамках общего баланса, не важно где это идёт в ущерб, а где льётся с избытком. Общий итог всё равно составляет стопроцентную неделимую сумму. В общем, существуем мы ради себя.