— Ладно, хватит, — оборвала девушка.
Но человек никак не хотел, чтобы о нем думали дурно:
— Хотя, конечно, выйти тоже опасно: улица — что яма, ни одного фонаря поблизости. Тут шпане воля вольная… Неделю назад мужика ножом пырнули. Сперва, говорят, насчет денег обшаривали. Потом вот так же кто-то нагрянул. Тогда эти гады перочинным ножом его в спину — три раза — и скрылись. Легкое продырявили. А за что?.. Может, эти самые и были! — и замахнулся на парня.
— Не я… — прохрипел парень, не поднимая головы.
— Говорю же: раздолье тут всякой шпане. А милиция не больно-то здесь показывается — ей тоже темно… Вот только если кто-то из здешних выпьет лишку да на жену погромче рявкнет…
Киму не хотелось слушать разговорившегося мужика. После вспышки и напряжения тело вдруг обмякло, налилось усталостью. Теперь лечь бы! Теплая постель в этот миг казалась ему пределом мечтаний.
— Вон в том доме есть телефон, позвоните в милицию, — предложил тот, что помоложе. — Пускай приедут и заберут.
От этих слов парень вздрогнул.
— Отпустите меня, — сказал жалобно. Повернулся лицом к Киму и — ему одному — полушепотом: — Не звоните. Отец убьет меня… Давай как-нибудь так уладим.
Ким даже присвистнул в ответ:
— Гляди-ка! Ну и ну… Ладно. Давай документ — и убирайся. Есть паспорт?
Парень молчал, понурив голову. Тогда Ким распахнул его куртку на меховой подкладке, сам сунул руку за пазуху, достал паспорт, сказал не без насмешки:
— Приличный грабитель, документ при себе держит… Не бойся, не потеряю. А если раньше понадоблюсь найдешь на заводе.
— Я знаю тебя, — вздохнул парень.
— Ну?.. Тем лучше. А теперь мотай отсюда, догоняй своих обормотов. И молись, чтоб в моей голове, которую ты проломил, добрые мысли взяли верх над злыми…
Парень, сообразив, что легко отделался, решил и вовсе скинуть вину с плеч. Завернул к поленнице, принес оттуда отнятую у девушки сумку, сказал, не поднимая головы:
— Деньги успели вытащить… но не я…
— Богата ли пожива? — спросил Ким.
— Пять рублей. Кажется, пять…
— И ради той пятерки готовы были человека убить? С кастетом ходишь? Может, еще и нож был — говори, был или нет?
— Не было…
— Кому верите? — опять встрял мужик. — Не отпускайте его — звоните в милицию.
— Ладно, теперь далеко не сбежит: паспорт у меня.
— Отдай обратно, а? — сказал парень, опять полушепотом и как бы намекая, что лучше отдать, а не отдашь — потом раскаешься.
Но Ким будто и не заметил этой тихой угрозы:
— Вместе с дружками придешь за своим паспортом. И за кастетом тоже. Торжественно вручим — на собрании…
— Я работаю в редакции газеты, — сказала вдруг деловым тоном девушка, — если понадоблюсь, спросите Светлану Туробову. Запомнили? Туробова…
Когда парень, понурив голову, сгорбившись, поплелся прочь, она спросила:
— Вам, кажется, плохо?
— Чуть-чуть… — А говоря по правде, Ким еще чувствовал на голове тяжелый ком свинчатки.
— Знаете что? Пойдемте к нам!
— Зачем же… Я лучше к себе домой. Добреду как-нибудь…
— Нет-нет, пойдемте! Здесь совсем близко. Хоть йодом зальем, чтобы не было заражения крови.
— Ну, разве что йодом…
Девушка взяла Кима под руку, напоследок оглянулась на истоптанный снег, сказала грустно:
— А утром люди заметят кровь на снегу. И сразу поймут: опять ночью преступники подстерегли жертву — и опять, наверное, ушли безнаказанно…
— Может, засыпать? — предложил Ким.
— Нет. Пошли.
Шагали молча, потом девушка снова заговорила:
— Я уже назвалась — меня зовут Светой.
— А меня Кимом.
— Ким… Теперь редкое имя. Его наши комсомольские дедушки придумали. Спасибо вам, Ким.
— За что?
— А кто знает, что бы эти мерзавцы сделали, если бы не вы… Вы что, правда — лейтенант?
— Такой же, как вы полковник, — рассмеялся Ким. — Я на механическом заводе работаю.
— Но вы так уверенно командовали…
— Сам не знаю, как получилось. Хотел навести страху.
— Вам это удалось. А вы сами — очень смелый человек.
— Если честно — не уверен… ведь сначала… одним словом, пришлось подхлестнуть себя.
— Вы ведь не могли знать, что тут происходит, кто такие, сколько их…
— Говорю же: сначала сам испугался. Впрочем, это нормально — чувство самосохранения. Просто его иногда нужно преодолеть… А совсем бесстрашным я бываю разве что во хмелю.
— Теперь-то трезвы?
— Трезв. Но слышать равнодушно крик женщины — не могу, нет…
— Вот как! — удивилась Света. — А если бы кричал мужчина?
— Тогда не знаю, — улыбнулся Ким.
— Однако драться вы горазды.
— Умею маленько. Боксером был.
— Таких великанов разве берут в боксеры?
— Берут. Высшая весовая категория.
— Такими ручищами, да еще если надеть боксерские перчатки… пожалуй, и медведя можно свалить.
— Не знаю, не пробовал. А люди иногда валятся, — в нокаут… только перчатки совсем не для этого.
— Вы сказали, что были боксером? А теперь?
— Пришлось оставить ринг. Подвернул как-то палец, травма — всякий раз стал ушибаться.
— Теперь не ушиблись? — В голосе девушки слышалась забота.
— Кажется, нет.
Навстречу им шагал какой-то мужчина.
Ким невольно напрягся опять, готовый к обороне.
— Папа? Это ты? — вдруг радостно воскликнула девушка.
— Света?! — сразу же отозвался встречный.
По голосу его можно было догадаться, что человек уже сильно переволновался, и лишь теперь, увидев дочь живой и здоровой, немного успокоился.
— Ждали, ждали… дай, думаю, хоть до автобусной остановки добегу.
— О, теперь я под надежной охраной! — совсем повеселела Света, и отзвука пережитого испуга уже не было в ее голосе. — Папа, это — Ким. А моего папу зовут Николаем Васильевичем… — Она умолкла, будто соображая, надо ли сразу сообщать о происшедшем.
Но отец и сам почуял неладное. А пожимая руку Кима, наверняка заметил на лице юноши след сочащейся крови.
— Что случилось? — тревожно спросил Николай Васильевич.
Света на ходу рассказала вкратце.
— Вот черт… Развелось шпаны… Света, милая, я же тебя просил: не ходи ты одна в такой поздний час!
— Но, папа, что же мне по вечерам, так и сидеть у телевизора? Еще успею, когда выйду на пенсию… — Голос девушки был по-прежнему весел, и Ким понял, что она и впредь не будет вечерами спешить домой.
А город вокруг спал спокойным сном. В чистом зимнем небе плескались звезды.
Они открыли калитку, взошли на высокое крыльцо, миновали сени.
В просторной комнате, светлой и теплой, их встретила бабка, старенькая, вся в морщинах, но, судя по всему, еще довольно крепкая. Костлявой узловатой рукой подперла щеку, обратилась к Свете с жалобой и укором:
— Совсем извелись, дожидаясь… Уж я и говорю: Коля, выйди-ка, взгляни, не случилось ли чего…
— Что же со мной может случиться, бабуля? — ответила Света, прижимая к груди старушку.
— А молодец этот зачем пожаловал?
— Он с автобуса спрыгнул, поскользнулся и упал. Вот я и привела его… — затараторила Света, делая глазами знак мужчинам, чтобы молчали. Сама же быстро разделась, пошла за аптечкой.
— Эх, милок, чего же ты так скачешь? Не белка ведь… — проворчала бабуля, зорко снизу вглядываясь в окровавленное лицо Кима. Похоже, что она не очень-то верила их словам.
— Мама, ты ложись, мы тут сами разберемся, — сказал Николай Васильевич.
— Ладно, ладно. Ужин на кухне, на столе, — ответила бабка. — Надо же эдак свалиться… Полезу, ино, на печку.
Света вернулась, еще раз осмотрела голову Кима.
— Папа, позвони в «скорую помощь».
Кусочком ваты, смоченной в теплой воде, она снова протерла рану. Руки девушки были мягкие, прохладные и очень нежные. Киму даже захотелось, чтобы она как можно дольше не убирала их от его лица.
Теперь, при ярком освещении, когда девушка сбросила свою искристую черную шубку и белую шапочку, Ким разглядел ее узкое лицо, белизна которого была подчеркнута смолью коротко остриженных волос, — лицо это показалось ему даже как будто знакомым, но он никак не мог вспомнить — где и когда его видел. Он оглядел комнату.
