Значит, собственный домик, как и у многих еще в этом городе. Пианино стоит; наверное, Света играет: пальцы у нее длинные, как говорится — музыкальные. Полки с книгами во всю стену.
Кима вдруг охватило непонятное чувство стыда. «Ну, зачем я сюда пришел? Чтобы покрасоваться: глядите, дескать, какой я герой… А они поймут это, нет-нет, пора уходить, сейчас же, немедленно…»
Окошко с улицы пронзил яркий луч фары, послышалось фырканье автомобиля.
— «Скорая» приехала, — сказала Света. — Папа, выйди к ним, а мы сейчас… еще немножко йода…
— Большое спасибо, Света, за ваши заботы, — сказал Ким. Он обрадовался, что приехала «скорая», и появился благовидный предлог уйти. — Только я думаю, после ваших рук врачам уже нечего будет делать. Еще наорут — зачем вызывали…
— Будет и им работа, — ответила серьезно девушка.
На улице, возле машины с красным крестом, она сказала отцу:
— Папа, я тоже поеду — провожу Кима до больницы.
— Может быть, я? А ты ложись, отдыхай…
— Нет. Я все равно не засну… Ты не беспокойся. У них будет еще какой-нибудь вызов — и подбросят. Верно, товарищ шофер? — наклонилась она в окошко к молодому водителю.
Тот, растерявшись, пообещал.
Ким начал было отговаривать Свету от этой поездки — мол, я не ребенок, доберусь один, — однако девушка уже сидела в машине. И хотя ему было неловко перед врачами и водителем, но вместе с тем была и радость, была даже гордость, от того, что едет рядом с такой красавицей.
Иногда их взгляды скрещивались в зеркальце шофера, — но сразу же разбегались в непонятном еще и возникшем вдруг испуге.
Уже в больнице, когда зашивали рану, Ким весело перешучивался с женщинами — врачами: мол, вы там поаккуратней стяните кожу, чтобы лицо мое не перекосилось, ведь когда-нибудь и жениться настанет пора, невесту выбирать, так чтоб и ей — не с горя…
На той же «скорой» его доставили прямо к общежитию.
Прощаясь, Светлана сказала весьма деловито:
— Похоже, что вам еще предстоит встреча с этими типами, которые вчетвером охотятся за пятеркой… Я имею в виду официальную встречу. Так не забудьте позвать и меня. Не только как потерпевшую, но и как журналистку — мне это интересно.
— Ладно. Обязательно приглашу.
— Я работаю в «Юности Севера». Отдел культуры. Спросите Свету Туробову.
Машина умчалась, ее красные огни скрылись за поворотом.
2
Генка спал на кровати одетым, в свитере, положив ноги в ботинках на стул. Едва Ким открыл дверь, он вскочил, сна как ни бывало, сказал сердито:
— Долгонько ты нынче. И не предупредил даже… Что, Элька впилась — не вырвешься?
Но тотчас заметил повязку на лбу друга. И лицо Генки, измятое во сне, заострилось в тревоге.
— Никак дрался?!
— Пришлось выручать одну девицу, которую торэ-йорэ пытались обчистить…
— Какие торэ-йорэ?
— Ну, так у нас шустрых юнцов зовут… — Ким в нескольких словах рассказал о случившемся, швырнул на стол свинчатку.
— Фью-у! — присвистнул Генка Игнатов. — Легко же ты отделался… Такие торэ-йорэ могли и убить. Надо бы найти на них управу!
— Что-нибудь придумаем, — сказал Ким, укладываясь в постель. У него сильно болела голова, будто раскалывалась пополам, особенно левая сторона от скулы и выше.
— Ким, а кто они такие? Ну, эти, сегодняшние… Впервые на такое дело пошли? Или уже привычные к крови, как медведь-шатун?
— Разузнаем. Вот тогда и решим, что с ними делать. — Ким обеими руками сжал виски. — Башку совсем раздирает…
— Может, погреть?
— Давай попробуем.
Гена включил рефлектор: большой сверкающий глаз вскоре заполыхал цветом спелой земляники. Ким подставил голову. Почувствовал жар и жженье. Но боль не утихала, а лишь перемещалась, блуждала.
— Не помогает? — беспокоился Гена.
— Нет… будто сверлит.
— У-у, сволота! — сжав кулак, Генка погрозил невидимым врагам.
— В кармане куртки — лекарство, в больнице снабдили… дай-ка его.
Выпил сразу три таблетки анальгина.
— Ты, Кимка, лишнего не пей, а то заснешь — и не проснешься, привет…
— Проснусь я. Вот заснуть бы.
Вскоре боль оставила висок и, слабея, равномерно разошлась по всей голове. Порой зажимало череп, будто стягивали стороны на болтах, а потом слабили гайки. Снова полегчало.
— Отпускает?
— Да, маленько…
— У тебя, наверное, сотрясение мозга.
— Молодец. Врач такой же диагноз поставил, что и ты.
— На больничный сядешь. Учебу запустишь.
— Догоню.
— В ближайшее время один по городу не ходи: могут выследить — и прижать в темном уголке… Мы тебя будем встречать после уроков и провожать.
— Так ведь я, Ген, не девчонка, не барышня.
— Я лучше соображаю, как надо. А Эля пускай на автобусе ездит.
— Знаешь, Гена, та девушка, за которую я заступился на улице, она в газете работает.
— Да ну! — поразился дружок. — В молодежке?
— Там. Велела позвать ее, когда будут разбираться с этими… впрочем, она — потерпевшая, и так вызовут.
— Интересно! Может, она про все это в газете напишет? И про тебя тоже.
— Не знаю, стоит ли…
— Обязательно надо. Прежде всего, об этих торэ-йорэ: чтобы дать им по рукам, чтобы перестали наш город срамить и людей тревожить… А не испугается она написать?
— Похоже, что не из трусливых.
— Мы ей тоже охрану можем организовать, Кимка, на общественных началах.
— Можно, конечно. Лично я готов.
— Дела-а… Ну, хватит болтать. Будет и завтра день. Тебе сейчас непременно нужно заснуть.
Гена погасил свет, лег, притих.
Надо заснуть. Обязательно надо. Надо отключиться от всяких дум, как бы важны они ни были. Надо совсем перестать шевелиться, расслабить каждую мышцу, вот так. Опять голову пошло сверлить. Все вертится, как водоворот в омуте, дыра перемещается туда-сюда…
Когда Киму было тринадцать лет, они с дружком решили по весне сбежать из дому. Собирались добраться на своем плотике — из реки в реку — до Черного моря, а там наняться юнгами на какой-нибудь корабль, который плавает во все страны мира. Для начала — Гонолулу, Буэнос-Айрес, Рио-де-Жанейро… Из нескольких бревнышек соорудили плот, принесли еды и воскресным утром, в самую рань, оттолкнулись, поплыли. Но был паводок, и большая стремительная вода сразу же кинула их в водоворот, раскрутила плотик, будто волчок. А к берегу уже не вернешься — шесты не достают, хоть плачь… Долго же их вертело в той омутине. До сих пор еще, даже с закрытыми глазами, видишь похожие на воронки жуткие темные дыры… Слава богу, плотик сам собой прибился к берегу. Поплакали и перестали. Вместо океана пришлось потом довольствоваться усохшей Сысолой…
«Эля небось седьмой сон уже досматривает… Если б не пошел ее провожать, все иначе бы вышло. Рассказать ли ей об этом ночном происшествии, о Светлане?.. Ох, проклятый водоворот, опять крутит… В школу завтра не пойду. Эля навестит в общежитии… И работать едва ли смогу… А вдруг кто-нибудь подумает, что по пьянке случилось, по голове стукнули?.. Как черны и горячи глаза у этой Светланы. А брови похожи на крылья ласточки, будто взмывают в небеса… Значит, она решила не обращаться в милицию? А могла бы, имеет полное право… Вчера в полдень уже позвякивала капель. Скоро весна… И мои мысли похожи на эту капель: вытекают по капельке из тающего на крыше снега… Надо заснуть, пересилить себя и заснуть. Но легко сказать это, а смоги вот усни… А Генка — тот может, вон как храпит…»
Ким нащупал на столе пакетик, принял еще таблетку анальгина. Лекарство опять притупило боль, но взамен откуда-то сразу же и еще яростней набросились думы.
«Меня когда-нибудь вовсе пристукнут за эту готовность спасать любого и каждого. Долго ли живу в городе, а уже не первый раз мучаюсь по этой причине…»
А как он стремился сюда, в город! Думал: коли силушка есть и разумом бог не обидел — всего достигну. Подучусь, стану большим человеком, а став знатным, известным, много добра сделаю людям… Но город пока не больно-то жалует Кима… С первого дня все и началось. Только приехал сюда из тайги — вдруг страшная боль в животе. Знакомые думали, что он надорвался, стали трясти, вытягивать, править. Но боль обострялась. Вызвали «неотложку», в больницу отправили. Там бултыхнули в ванну и сразу же — на операционный стол. Аппендицит оказался. Доктор потом сказал: «Не попади ты нынче в больницу, все, конец, ничем не помочь…» «Значит, спас меня город! — радовался тогда Ким. — Он бережет меня для больших дел, и потому не дал умереть!» Ким поступил в вечернюю школу, в девятый класс, для этого пришлось сдать два экзамена: много времени прошло после восьмилетки, может, все уж и позабыл начисто… Но сдал хорошо.
