– Прошу вас отпустите, – умоляю я и пытаюсь вывернуть запястье из толстых пальцев. Каждый раз, когда я предпринимаю попытку к бегству, он только сильнее сжимает руку, заставляя хныкать от боли.

– Ты тиснула у меня двадцатку! Я покажу тебе как воровать! – басит он.

Здоровый жлоб тащит меня сквозь толпу радостных людей, что готовятся к сочельнику, и плевать хотели на такой мусор, как я. Никто и пальцем не пошевелит, чтоб помочь бродяжке, которую насильно уводит мужик, не вызывающий доверия.

– Я клянусь, что ничего не брала, – мямлю я сквозь слезы.

– Я отучу тебя воровать раз и навсегда, – говорит он угрожающе.

– Прошу вас, только не копы, – умоляю я.

Я на три головы ниже, и ноги у меня не такие длинные. Я стараюсь поспевать, но всё же спотыкаюсь и падаю. Наледь на дороге счесывает кожу на коленях, и я вскрикиваю от боли. Он оборачивается и одаривает меня презрительным взглядом. Его глаза налиты кровью и безумием, а ноздри раздуты, как у быка. Мужик, не выпуская затекшего запястья, хватает меня за шкирку, ставит на ноги и опять куда-то тащит.

– Я сам с тобой разберусь! Без всяких копов, – бросает он на ходу.

Вместо того, чтоб орать, отбиваться и кусаться, я лишь слабо сопротивляюсь. Я пытаюсь договориться без шума, потому что не хочу обратно в приют.

Он что-то ищет глазами. Местечко потемнее. Укромный уголок, где только крысы и мусор. Дыру, в которой никто не помешает ему сделать со мной самые ужасные вещи.

Эта гора жира затаскивает меня в проулок и прижимает мою ладонь к стене. Я слышу металлический щелчок и замечаю у него в руке нож. Лезвие неспешно царапает кирпичную кладку между пальцами. У меня перехватывает дыхание.

– В Турции принято отрезать руки за воровство, – говорит он с видом эксперта, – а я отрежу тебе только палец. Давай выберем какой. Эники-беники….

– Не надо! Умоляю! Я клянусь, что ничего не брала! – выкрикиваю я и в ужасе зажмуриваюсь.

– Отпусти девочку или вызову полицию, – слышу я спокойный голос, который переливается стальными нотками.

– Иди своей дорогой, мужик, пока ноги тебе не переломал! А с воровкой я сам разберусь! – басит он, обдавая меня волной перегара.

– Что она у тебя украла?

– Двадцатку.

– Я дам тебе две сотни, если уберешь от нее руки, – предлагает мой спаситель, которого я даже не могу разглядеть.

Он хватает меня за шиворот и вытаскивает на свет, как котенка.

– Хочешь её, гони две сотни! – выкрикивает мерзкий тип, не забыв хорошенько меня встряхнуть.

Неужели кому-то не плевать? Я смотрю на парня, который за меня вступился. Левая сторона лица скрыта в тени, правая же ярко освещена уличным фонарем. На голубой радужке то и дело вспыхивают и гаснут золотистые искорки.

Он молча достает из кармана светлого пальто бумажник, вытаскивает пару купюр и бросает к ногам амбала.

Увалень кидает меня вперед, хватает деньги и спешит смыться, ведь я, и правда, ничего не украла. Я, не удержавшись на ногах, падаю на колени прямо у ног своего спасителя.

– Ты в порядке? – спрашивает парень и протягивает мне руку.

Я хватаюсь за нее, как за спасательный круг. Он помогает мне подняться. Я смотрю на него. Красивое лицо, на вид не больше тридцать. Глаза голубые, а темные волосы уложены в зализанную прическу, которую разрушают хлопья снега.

– Да. Я ничего у него не брала.

– Я знаю, – усмехается он. – Откуда у него двадцатка?

– Спасибо!

– Есть хочешь? – спрашивает он, и у меня отвисает челюсть.

При слове “есть” желудок скручивает болезненный спазм; он громко урчит, а я согласно киваю.

– Пойдем! – бросает незнакомец.

Я завороженно наблюдаю, как золотистые всполохи на радужке появляются и исчезают. Люди, которые умеют улыбаться глазами просто не могут быть плохими, правда? Тем более, он только что спас меня. И даже не пожалел две сотни.

Понятия не имею, куда мы идем, но все равно плетусь за этим человеком. Есть в этом парне нечто такое, что уводит за собой.

Он открывает передо мной дверь ближайшего кафе и жестом приглашает войти. Я застываю на пороге. Если сунусь туда, добром это не кончится. Незнакомец берет меня за руку и втягивает внутрь. Галантно отодвигает стул, и я сажусь на самый краешек. Парень сканирует меня взглядом. Не морщится, не сдвигает брови, не перекашивается от отвращения.

Рядом, словно из-под земли, вырастает официант, и под его взглядом я чувствую себя тараканом; мне хочется спрятаться под салфеткой, пока ботинком не раздавили.

– Мы не обслуживаем бродяжек, – говорит он брезгливо. – Ей придется уйти.

Кто бы сомневался! Прячу грязные руки под стол.

– Я пойду, – бормочу я, поднимаясь на ноги.

– Сиди! – говорит незнакомец и подмигивает мне, а потом обращается к официанту: – Дайте нам меню и позовите управляющего.

Он бросает на стол две книжки в кожаных переплетах и торопливо уходит.

– Мистер, он же просто вызовет копов, – говорю опасливо.

– Не вызовет. – Он улыбается, подняв глаза от меню. Они такие искристые и смеющиеся, что отогревают меня изнутри.

Тем временем к столику подходит толстый коротышка. От него отвратительно пахнет сигаретами, а отдышка такая сильная, что, кажется, он сейчас протянет ноги.

– Джимми сказал, что у вас тут проблемы, – говорит толстяк, не забыв одарить меня еще более уничижительным взглядом.

– Никаких проблем. – Мой спутник спокоен и приветлив. – Мы с девочкой просто хотим поужинать, а ваш Джимми не пожелал нас обслужить.

– Но она может помешать кому-то, – парирует управляющий и ввинчивает «железный» аргумент: – Только посмотрите, как она выглядит!

– Она нарушает своим видом какой-то закон? – Он мило улыбается.

– Нет, но…

– В таком случае вам лучше нас обслужить, если не хотите, чтоб я выложил негативную сторис и отметил ваше заведение. Вы же знаете, как в нашем толерантном мире относятся к подобной дискриминации. Принесите нам курицу на пару, овощной салат, апельсиновый сок и эспрессо.

– Хорошо. – Управляющий багровеет еще сильнее и шагает прочь.

– Ловко вы его, мистер. – Я потрясена. Это первый человек, который дважды кинулся меня защищать. Этот парень, словно рыцарь в сияющих доспехах, только современный и без коня. Да только я даже близко не принцесса.

– Меня нет ни в одной социальной сети, – заговорщицки шепчет он. – Я, кстати, Митчелл.

– Митч, значит, – повторяю я, пробуя его имя на вкус.

– Нет. – Он качает головой и морщится. – Меня зовут Митчелл, не Митч или как-то иначе. А к тебе как обращаться?

– Я Бекки, – представляюсь без апломба.

– Ребекка, значит! – говорит он весело.

Теперь уже я морщу нос и объясняю:

– Без понятия, кто такая Ребекка, все всегда звали меня Бекки.

– Приятно познакомиться, Бекки – Протягивает руку.

Его ногти наполированы до блеска и идеально подпилены. С сожалением смотрю на свои неровные грязные обрубки и пожимаю руку.

Появившийся из неоткуда Джимми выставляет на стол огромные белые тарелки, в центре которых сиротливо лежат кучки еды.

– Ешь, – говорит Митчелл.

– Достаточно было бы бутерброда. – Я знаю, что делать с бутербродами, но понятия не имею, как подступиться к вилке и ножу. Всю жизнь я ела только ложкой.

– Пустые калории. – Он морщится, как если бы я предложила ему отужинать сырой змеей.

Зажимаю вилку в кулак и начинаю охоту на курицу. Несчастный кусок прыгает по тарелке, пока не вываливается на скатерть. Битва проиграна. Беру еду пальцами и запихиваю в рот. В более сытый день я бы поиграла с ней еще, но сейчас мне уже невтерпёж. Я проглатываю курицу и принимаюсь за салат. На вид он объемный, а во рту тает, совершенно не спасая от голода. Еда кончилась, а желудок продолжат требовать добавки.

Митчелл цедит черный кофе из крохотной чашечки и молча наблюдает. Я для него как мартышка, которой кинули банан. Жестом подзывает Джимми.