Одиннадцатый. Касается тех лиц, коих нам придется видеть в обществе. … у нас нет обычая видеться с иностранцами иначе, как в дни, назначенные для приемов.
Двенадцатый. Касается образа жизни дома и лиц, допущенных в домашний кружок. … я считаю долгом просить принцессу подчиняться, со своей стороны, известным правилам как в образе жизни, так и относительно занятий, в частности. Я советовал бы принцессе вставать довольно рано, чтобы иметь время причесаться, употребить час или два на занятия и затем окончить свой туалет вполне, тем более что мое собственное препровождение времени распределено так, что, начиная с девяти часов, когда я бываю совсем одет, и до полудня, у меня нет ни минуты свободной … Я убедительно прошу ее быть готовой к полудню, а по воскресным и праздничным дням к 10 часам. В послеобеденное время я прошу ее заниматься также чтением, музыкой и иными предметами, которые она сама найдет полезными и приятными; в числе утренних занятий я прошу принцессу назначить известные часы на русский язык и другия занятия для того, чтобы приобрести некоторыя познания по части истории, политики и географии нашей страны, а также относительно религии и церковных обрядов. Что касается тех лиц, которыя будут допущены в ея интимный круг, то, приняв во внимание, что принцесса будет иметь дома весьма мало свободнаго времени от занятий, а остальное время будет проводить с гостями, я полагаю, что она будет рада провести несколько минут в день одна, сама с собою … всякий интимный кружок, составленный из иных лиц … становится подозрительным в глазах публики и дает повод к пересудам … Часы обеда и ужина должны быть строго определены и соблюдаться как по отношению к посторонним, так и по отношению к нам самим … Что касается времени отхода ко сну, то я прошу принцессу подчиняться моей привычке к регулярной жизни … в видах моего здоровья и моих утренних занятий, я не имею возможности, несмотря на мои молодые лета, бодрствовать ночью. Наконец, я прошу ее никогда не делать, даже в ея собственной комнате, ничего такого, что имело бы вид таинственности или желания сделать что либо тайком …
Следующие два пункта считаются особенно важными:
Тринадцатый. Никогда не вмешиваться ни в какое дело, непосредственно ея не касающееся, тем более в какия либо интриги или пересуды. … Единственною моею целью всегда будет сделать принцессу счастливой, дав ей возможность пользоваться всеми преимуществами, какия я буду в состоянии предоставить ей посредственно или непосредственно … я употреблю конечно все средства, которыя будут в моей власти, и не упущу случая дать ей надлежащие советы … но … необходимо, чтобы принцесса своим поведением сама устраняла от себя всякия неприятности, снискав любовь общества, и никогда не вмешивалась ни в какое дело, ея непосредственно не касающееся, тем более в интриги … принцессе надобно держать себя со всеми ровно, без малейшей фамильярности; это не даст возможности льстецам и людям не в меру угодливым беседовать с нею, под видом преданности, о своих собственных интригах или наговаривать на кого либо. … Поэтому … принцесса с самаго начала внушила своим приближенным уважение своим безупречным поведением и тем упрочила себе будущее.
Четырнадцатый. Не принимать ни от кого, кроме лиц специально для того приставленных, а тем более от прислуги, никаких, хотя бы самых пустяшных, советов или указаний, не сказав о том хоть чего-либо мне. … Убедительно прошу принцессу … не принимать ни от кого советов и не выслушивать ничьих мнений, кроме как от меня и фельдмаршальши … а в случае, если бы ей пришлось выслушать от кого нибудь что либо подобное, ей следует немедленно передать о том мне, чтобы тотчас отразить удар, в особенности со стороны прислуги”. [21]
Павел Петрович поспешил в Петербург с тем, чтобы ускорить приготовление к свадьбе, вместе с принцем Генрихом, который, проводив его до Шведта, вернулся в замок. 8 (19) августа 1776 года он был в Риге, а вечером 14 (25) августа уже в Царском Селе.
Кобеко привёл мнение Цесаревича Екатерине о будущей своей супруге: „Я нашелъ невесту свою такову, какову только желать мысленно себе могъ: не дурна собою, велика, стройна, незастенчива, отвечаетъ умно и расторопно. Что же касается до сердца ея, то имеетъ она его весьма чувствительное и нежное, что я виделъ "изъ разныхъ сценъ между роднею и ею. Умъ солидный ея приметилъ и король самъ въ ней, ибо шолъ съ ней о должностяхъ ея разговоръ, после котораго мне о семь отзывался; не пропускваетъ она ни одного случая, чтобы не говорить о должности ея къ Вашему Величеству. Знаниям наполнена и что меня весьма удивило, такъ разговоръ ея со мною о геометрии, отзываясь, что сия наука потребна, чтобъ научиться разсуждать основательно. Весьма проста въ обращении, любитъ быть дома и упражняться чтениемъ и музыкою, усидничаетъ учиться по-русски, зная сколь ея нужно и помня примеръ предместницы ея“. [14]
Хотя в Берлине Павел Петрович обратил на себя общее внимание своей вежливостью, но Фридрих II привёл мнение опытных людей о характере великого князя. Он показался им гордым и высокомерным, что заставило тех, которые знали Россию, опасаться, что он не без труда удержится на престоле, будучи призванным, управлять народом избалованным мягким управлением нескольких женщин. Эти черты характера Павла Петровича, замеченные Фридрихом, проявились во время его пребывания в Риге, где, по его словам, он нашёл в военном ведомстве страшные беспорядки, которые, рано или поздно, привели бы к весьма дурным последствиям и о которых он тогда же донёс Екатерине. Объясняя это, Цесаревич откровенно говорил, что „если бы мне надобно было образовать себе политическую партию, я могъ бы умолчать о подобныхъ безпорядкахъ, чтобы пощадить известныхъ лицъ; но будучи темъ, что я есмь, для меня не существуетъ ни партий, ни интересовъ, кроме интересовъ государства, а при моемъ характере, мне тяжело видеть, что дела идутъ вкривь и вкось, и что причиною тому небрежность и личные виды. Я желаю лучше быть ненавидимымъ за правое дело, чемъ любимымъ за дело неправое". [14]
Боханов25 отмечает, что Фридрих Великий почти за две недели постоянного общения неплохо изучил Цесаревича. Он напоминал ему Императора Петра III. Позднее высказал предчувствие, ставшее пророчеством. «Мы не можем обойти молчанием суждение, высказанное знатоками относительно характера этого молодого принца. Он показался гордым, высокомерным и резким, что заставило тех, которые знают Россию, опасаться, чтобы ему не было трудно удержаться на престоле, на котором, будучи призван управлять народом грубым и диким, избалованным к тому же мягким управлением нескольких императриц, он может подвергнуться участи, одинаковой с участью его несчастного отца». [4]
Фридриху, будучи тонким дипломатом, было нетрудно убедить молодого Павла в том, что его единственным искренним желанием являются союзнические отношения с Россией, но для этого необходимо разрушить союз России с Австрией. Цесаревич пришёл в восторг от Фридриха и прусских порядков, которые позднее внедрил в своих поместьях, а после его смерти он заключил дружеский клятвенный союз с наследником Фридриха.
Александр23, унаследовавший пропрусские симпатии, в отличие от отца, у которого старая клятва не сказывалась на внешней политике России, превратил свои симпатии в ориентир для политики России. С 1805 года, когда на могиле Фридриха Великого в Потсдаме Александр I и Фридрих-Вильгельм III131 поклялись в вечной дружбе, русская внешняя политика строилась с учётом интересов Пруссии.
Для Екатерины II Австрия была союзником, но она беспокоилась по поводу мнения Павла. В письме Цесаревичу она указала, что «заимствуя у других, не всегда сходственно пользе своей поступаем». [4] Визит Павла Петровича в Берлин, благодаря оказанному ему приёму, убедил его в своём царственном будущем, несмотря на дискредитацию его в России. София Доротея с родителями остались в Рейнсберге до 1 (12) августа, куда скоро вернулся и хозяин, очарованный своей внучкой и довольный результатом своих забот. Его отношение к Софии Доротее было полно нежности; она обязана была ему положением, которое льстило его воображению и, казалось, обещало ей счастливую супружескую жизнь. Её уже публично встречали как невесту великого князя. Камергер Рекке назначен был состоять при ней, и проводить её до Митавы. Вечером 1 (12) августа, вместе с родителями, принцом Фердинандом и его женой, она приехала она в замок Шведт, где жил тогда последний представитель этого рода, её дед маркграф бранденбург-шведский Фридрих Генрих, который выказал свою радость свидания с родственниками и блестящей будущностью, ожидавшей принцессу.
