Девятьсот тридцать три доллара, и только одна из нас выбралась живой. Полуживой.
Я долго смотрела на них не отрываясь, прежде чем засунуть назад под раковину, за невзрачную кофеварку, рассчитанную на одну чашку.
Мне нужно найти еду.
Когда я вышла во двор, солнце светило так ярко, что перед глазами поплыли пятна, поэтому я снова открыла дверь и нашла в ящике тумбочки солнечные очки в золотистой оправе с черными прожилками – девчоночьи очки, беспечно забытые; у Майки была девушка? У Майки сейчас есть девушка? В данный момент я не хотела думать об этом.
Карта, которую Майки нарисовал от руки, заполнена стрелками и надписями: «Круглая площадь Кей, три квартала →; Четвертая авеню (секонд-хенд, кафе, бар, еда, книги), шесть кварталов ↑; университет, семь кварталов ←». Мое лицо и руки начали гореть, пока я плелась по тротуару к площади Кей. Это странно, еще пару дней назад я была там, где слякоть и серое небо, а теперь я здесь без куртки, и повсюду солнце.
На площади Кей воздух прохладный; как будто я нырнула в чистый глубокий бассейн. У парня за прилавком огромные черные наушники на ушах. Он оторвал взгляд от толстой книги и посмотрел, как я брожу между полками, хватая бутылки, коробки с марлевыми салфетками, солнцезащитный крем, лейкопластырь, тюбики с кремом. В кондиционированном воздухе пот на лице быстро высыхал. Я чувствовала себя липкой и покрытой песком. Взяла стеклянную бутылку холодного чая из холодильника.
Мне нужно обновить запасы для моей аптечки на всякий случай. Я не хотела причинять себе боль; я хотела следовать советам Каспер, но аптечка мне все равно нужна.
Просто на всякий случай.
Я оплатила покупки, запихнув все в рюкзак.
На улице, на тротуаре, я развернула карту Майки. Там есть продуктовый магазин под названием «Фуд Конспираси», вверх по улице, и я направилась туда.
Это супермаркет, он выглядел дорого и практично, с приглушенной музыкой, льющейся с потолка. Я стояла в растерянности – не знала, что мне нужно. Я никогда не обращала внимания на то, что готовил Майки, если он вообще готовил. Я смахнула в проволочную корзину коробку крекеров и кусок сыра «Пеппер джек».
Магазин гудел от деятельности. Две женщины, одетые как хиппи, щупали груши. Высокий парень накладывал в пластиковый контейнер в салат-баре. Я рылась голыми руками в мусорных баках, потом запихивала в себя картонного вкуса макароны с сыром, а теперь делаю покупки.
На кассе мне вдруг стало страшно, что не хватит денег. Я тратила то, что дал мне Винни. Посчитала ли я, сколько там было? Смотрела ли я на ценники той ерунды в моей корзине? Я забыла, сколько стоят продукты. И тут мне вспомнились слова Блю: «Не позволяй хлопьям сожрать тебя».
Хлопья пожирали меня. Они съедали меня заживо.
Неужели все смотрели, как я роюсь в карманах в поисках наличных? Да, смотрели. Мои пальцы затряслись. Я затолкнула еду в рюкзак, не дожидаясь сдачи.
На улице гул машин и людей звучал словно бензопила у меня в ушах. Я закрыла уши руками. «Не уплывайте, – говорила нам Каспер, когда мы начинали нервничать, когда давление в голове боролось с давлением в теле, и начиналось раздвоение личности. Не смейте уплывать. Оставайтесь со мной».
Я прошла слишком далеко в неверном направлении и остановилась в подземном переходе, слушая проносящиеся со свистом машины.
Асфальт пах мочой. Ботинки с хрустом давили битое стекло.
Он возвращался ко мне.
Проезжающие машины отбрасывали тусклые тени на стены с граффити. Сверху я была полностью укутана, пыталась уснуть, задыхалась от слизи в горле, а тело горело от жара. Я периодически болела все время, пока жила на улице. Теперь я знаю, что у меня была пневмония.
Его рука на моей ноге – это первое, что я почувствовала.
Я пыталась вспомнить: что говорила Каспер, что говорила Каспер.
«Остановиться. Оценить ситуацию. Дышать».
В переходе темно и холодно. Я зажала уши руками и закрыла глаза, задержав дыхание, потом выдохнула медленными волнами. По ногам дул теплый загазованный воздух от машин. Я сосредоточилась на этом. Постепенно жар стихал, звук пилы уплывал, воспоминания уходили…
Опустив руки, я повернула и прошла прямо несколько кварталов вверх к Четвертой стрит, проходя все, что было указано на карте Майки: «Дэйри Квин», кафе, где мужчины за столиками на тротуаре играют в игру с белыми шашками, бары, рестораны, винтажные магазины, книжный для феминисток. Я опять прошла слишком далеко и нужно было повернуть обратно… Наконец я добралась до Девятой стрит и уже почти бежала – настолько отчаялась дойти до фиолетового гостевого дома.
Я придвинула чемодан Майки к двери, чтобы не впускать к себе внешний мир.
Мне требовалось найти способ, чтобы утихомирить тьму внутри себя. Сначала я достала стеклянную бутылку с холодным чаем и выпила все залпом. Я нашла выцветшее полотенце для рук в крошечной ванной Майки и обернула его вокруг руки. Закрыла глаза.
А потом разбила бутылку о цементный пол.
Тысячи маленьких осколков, прекрасных, таящих в себе небывалые возможности, сверкая, как птицы, разлетелись по цементному полу. Я выбрала самые длинные и толстые осколки, осторожно положила их в льняную ткань, в которую были завернуты мои фотографии. Снимки я засунула в пакет. Под раковиной у Майки стояли совок и ручная щетка. Я подмела остатки стекла и выбросила их в ведро.
Достала и наполнила свою аптечку: прижала рулоны с марлевыми салфетками, кремы, лейкопластырь, стекло, обернутое в ткань, рядом друг с другом, идеально ровно.
Пока это все, что мне нужно. Я должна знать, что у меня все есть, все наготове. Просто на всякий случай. Я не хотела себя резать. Правда не хотела. На этот раз я очень сильно хотела стать лучше.
Мне просто нужно, чтобы была аптечка. Это по какой-то причине давало мне чувство безопасности, даже если я знала, что нанесу себе вред. Каспер говорила, что надо дышать, что нужно купить эластичную ленту и перевязывать запястья каждый раз, когда я начинала паниковать или у меня возникало сильное желание порезать себя. И я обещала, обещала пробовать, но мы никогда не говорили о том, что случится или может случиться, если все это… не сработает.
Я засунула ее под какие-то футболки в чемодан Майки.
Переползла по полу к чемодану Луизы и щелкнула замками.
Я осмотрела содержимое чемодана, и мне стало спокойнее. В нем никогда не лежала одежда. Вся одежда, принадлежавшая сестре Майки, поместилась в мой рюкзак. В чемодане находилось все остальное: альбом для рисунков, ручки, блокноты, которые подарила мне мисс Джонни; мешочки с угольным грифелем, аккуратно завернутые в бумажное полотенце. Фотоаппарат «Лэнд».
Я открыла альбом, высвободила угольный грифель от бумаги и внимательно осмотрела квартиру Майки.
Стены, выкрашенные в фиолетовый цвет, завешаны флаерами группы и списками песен. На односпальном футоне Майки лежала подушка в черной наволочке и потертое бело-синее одеяло в мексиканском стиле. Колченогий письменный стол и деревянный стул. Старый проигрыватель, высокие колонки по бокам от полки с пластинками и компакт-дисками. Из стоящих одна на другой красных корзин для бутылок с молоком торчали футболки, трусы-боксеры и синие потрепанные рабочие штаны. В жестяной кружке на кухонном столе стоит белая зубная щетка. Случайное отражение жизни Майки.
Я начала с этого. Нарисовала то место, где сейчас находилась. Я поместила себя в эту новую жизнь, окруженную комфортом чьего-то более спокойного бытия.
На протяжении двух дней я спала и рисовала, без аппетита ела крекеры и сыр, опустошила все бутылки с водой, пока мне не пришлось наполнить их из-под крана.
На третий день я рисовала, надев наушники Майки. Слушала сладкий голос Моррисси, когда вдруг услышала глухой стук. Я скинула наушники, сердце бешено колотилось в тот момент, когда дверь широко распахнулась. Майки? Он уже вернулся? Я вскочила на ноги.
В дверях стояла высокая женщина. Она крепко держала согнутые руки на дверном проеме. Прямые седые волосы чуть прикрывали уши. На мне был надет комбинезон, а под ним футболка с коротким рукавом, поэтому я спрятала голые руки за спину. Я расстроилась, что это не Майки, сердце забилось медленнее.
