— Ох, сынок, не знаю, как тебя отблагодарить. Мне бы старой за день не управиться. А ты — чистый пулемет. На вот тебе горсточку, полакомься.
Длинная очередь выстроилась к тигру Кеше, который развалился на прилавке и, тихонько мурлыча, изображал из себя кошку. Позволял гладить, чесать за ушами — все это удовольствие стоило три копейки. Какой-то рыжий парень, гулко хохоча от избытка хорошего настроения, похлопал Кешу по спине. Тот быстро, лапой, ухватил парня за воротник, подтянул к самым усам:
— Это что за шуточки, рыжий хохотун?! Забыл, с кем дело имеешь? Хочешь, нос твой конопатый откушу? По спине он еще хлопать будет! Не хочешь? Плати полтинник.
— Нету полтинника, паря. Ей богу. Все на весы истратил. Гривенник остался.
— На какие весы?
— А хожу, понимаешь, по городу и взвешиваюсь. Сколько, значит, во мне кило. И, понимаешь, какая удивительная штука: все меньше и меньше вешу, худею, значит, на ходу. Прямо диву даюсь.
— Давай гривенник. И еще раз взвесься. Что-то на глазах худеешь, — и Кеша оттолкнул рыжего парня. Тот заспотыкался, забормотал:
— Похудеешь тут! Образина желтоглазая!
Обезьяны висели на хвостах под крышей базара и корчили рожи базарному люду, а старый павиан, стоя с протянутой бескозыркой, напоминал:
— Уважаемые граждане, как говорил мой дед: за погляд тоже деньги платят. Открывайте кошельки, доставайте пятачки.
— Ну, беда с вами! — хохотала одна толстая, краснощекая гражданка. — Обезьяны, истинные обезьяны!
— Да, мадам, — грустно кивая, соглашался старый павиан. — Мы истинные обезьяны. Мерси. Мерси. Пожалуйста, пятачок сдачи.
Бегемот помогал асфальтировать рыночную площадь — его огромный, тяжелый живот укатывал асфальт лучше всякого катка. Медвежонок со слоненком пели частушки и играли на балалайке и рожке:
В общем, кто как мог, так и добывал себе на хлеб насущный.
А жирафам не нашлось никакого подходящего дела, и они молчаливо и гордо стояли в сторонке. Люди, задрав головы, обходили их, восхищенно вздыхали: «Вот это вымахали!» и бросали медяки к черным лакированным копытам. Жираф искоса поглядывал на толпу и думал горькую думу: «Боже мой! До чего я дожил! Мне, как нищему, бросают медяки. Не могу же я каждому объяснять, что я еще здоровый, сильный жираф, и просто мне не нашлось дела. Да и гордость не позволит что-либо объяснять».
Он негромко спросил жирафлят:
— Сиб! Ирь! Что-то я слышал краем уха о свистках?
— Да, папа, — жирафлята покраснели. — Мы не удержались. Вот они, — жирафлята достали из-за щек гороховые свистки.
— Всю жизнь я был убежденным противником свиста. Но пусть никто не говорит, что жирафы даром едят хлеб. Свистите, дети мои, — Жирафиха подала ему аккуратные ватные шарики. Жираф заткнул уши и гордо, неприступно выпрямился.
Главный слон помогал смуглым людям с Кавказа перетаскивать корзины и ящики с кавказскими фруктами.
— Ах, дорогой! — Воскликнул один черноусый, черноглазый кавказец. — Смотрю на тебя и думаю: сколько силы даром пропадает.
— Почему даром? — насторожился Главный слон и отпустил корзину. — Мы же твердо договорились: ящик — рубль, корзина — полтора.
— Вай, дорогой! Ты меня не понял. Что деньги!? Мираж, вода в горной речке! Я хотел сказать: слоны должны жить на Кавказе. Там есть все, не хватает только слонов. Приглашаю, дорогой. Приезжай.
— С меня хватит приглашений. Устал.
— Отдохнешь! Какая здесь жизнь? Все хмурые, сердитые, все ругаются. Разве я виноват, что у нас растут фрукты, а здесь нет?
— Ты много говоришь, Меня это утомляет.
— Беседа украшает жизнь. Я — южанин, ты южанин, почему ты сердишься, дорогой?
— Настроение скверное. И чихнуть охота.
— Будь здоров, дорогой. Чихай на здоровье.
— Буду. — И Главный слон чихнул. Фонтаном взметнулись прилавка груши, яблоки, сливы, абрикосы, и посыпался фруктовый дождь на головы людей и зверей, Засияли синяки и шиш ки, завизжали радостно обезьяны под потолком, попугаи закричали караул, а черноусый кавказец схватился за голову:
— Бай, вай, пай! Что ты наделал!? Чтоб ты сдох! Мой драгоценный фрукт, мой драгоценный фрукт.
— Что ты так кричишь? — виновато спросил Главный слон. — Ты же сам говорил: это стоит копейки.
— Что ты понимаешь в финансах? Ты чихнул на сто рублей! Кто так чихает, жуткий ты зверь!
— Слоны. Все слоны так чихают, Но почему я жуткий? — обиделся Главный слон. — Я еще раз чихну и прямо тебе в ухо.
— Нет, нет! Извини, дорогой. Вот твой заработок. Ты можешь идти и отдыхать, Кушать шашлык, пить вино.
— Не надо мне твоих денег. Вообще ничего не надо. Ни богатства, ни царства. Устал я. На ходу сплю. Никак не могу привыкнуть, что здесь день, а в Африке ночь. — Главный слон прислонился к бетонному столбу и ненадолго уснул. Ему снились кавказские горы, сложенные из драгоценных фруктов.
Средь базарных рядов то тут, то там мелькал черный накомарник деда Пыхто. Что-то он затевал. Что-то соображал. Что-то очень недоброе.
Через два часа девочка Алена и мальчик Сашка Деревяшкин собрали деньги в большой холщевый мешок. Наполненный монетами, он стал, пузатый, тяжелый — с места не сдвинешь.
— Неужели все эти деньги надо считать? — ужаснулась Алена. — Мы сосчитаем их к третьему классу!
— Вот еще! — отмахнулся Сашка. — Зачем считать, если денег целый мешок. Неужели мешка не хватит, чтобы пообедать? Идем, я знаю одну столовую, ходил туда с братом, там за двадцать копеек дают суп с мясом.
Сашка подозвал Главного слона, тот взвалил мешок с деньгами на спину, и звери отправились обедать в студенческую столовую. Студенты были на каникулах, и столовая третий месяц подряд не выполняла план — некому было скармливать щи, каши, винегреты.
Поэтому, когда Главный слон подал в окошко мешок, заведующая столовой, пожилая тетка в белом халате, пришла в восторг:
— Сейчас мы вас попотчуем. Аппетит-то, наверное, как у студентов. Ненасытные вы мои! Сейчас, сейчас, милые! Уж стосковались без дела-то. Девушки! Быстренько по местам!
— Вы только посчитайте, сколько тут. — Сашка Деревяшкин небрежно пнул мешок. — А то нам все недосуг было.
— Посчитаем, миленький, посчитаем! Вот сюда, клиент, поставьте на весы! — обратилась она к Главному слону. Он переставил мешок.
— Только я не клиент. Я — слон. И настаиваю на этом.
— Хорошо, хорошо. Слон так слон. Вас как величать-то?
— Петя — мое любимое имя.
— Вот и славно. Не сердись, Петруша, за клиента. Любя, любя так называю. — Заведующая, прищурившись, взвешивала мешок, пальцем подбивала гирьку противовес.
— Сколько? — спросил Сашка Деревяшкин.
— Очень много.
— На все? — вскрикнула заведующая и схватилась за сердце. Оно готово было выпрыгнуть or радости: столовая досрочно, с небывалым опережением выполнила годовой план. — Девушки! Растапливайте еще одну плиту! Несите со склада все продукты. Сегодня поработаем в поте лица, а с завтрашнего дня уходим в отпуск, до нового года!
Заведующая была так растрогана, ошеломлена привалившей удачей, что после обеда вручила Главному слону «Благодарность», напечатанную золотом на белой бумаге.
«КОЛЛЕКТИВ СТОЛОВОЙ № 13 ВЫНОСИТ СЕРДЕЧНУЮ БЛАГОДАРНОСТЬ КОЛЛЕКТИВУ ЗВЕРЕЙ ЗА ОТЛИЧНЫЙ АППЕТИТ И ЖЕЛАЕТ БОЛЬШОГО НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СЧАСТЬЯ. ПРИЯТНОГО АППЕТИТА!»
А на базаре в это время орудовал дед Пыхто. Он переоделся, был в красной косоворотке, в жилете из чертовой кожи, на голове — кубанка с хромовым верхом, на ногах — смазанные дегтем ичиги. Бороду, чтоб не топорщилась, дед Пыхто окунул в подсолнечное масло и пригладил. Он принес для отвода глаз несколько бумажных пакетиков с семенами, разложил пакетики на прилавке и закричал:
— А вот семена капусты! Самой сочной и вкусной! Чтоб было мне пусто! Имеются семена редьки — гривенник за пакетик!
Но кто же будет покупать семена в середине августа? Никто и не глянул в сторону деда Пыхто. А он и не собирался торговать. Достал из-за пазухи мешочек с «дедушкиным табаком», набрал полные горсти коричневых подушечек и, крадучись, обсыпал коричневой мукой все ягоды, все фрукты и овощи. Затем неторопливо и важно стал приценяться к испорченному товару.
