Дедушка Бали повернулся лицом к ребятам:

— Куда бегали, мужички? Вы так топали, что я уж подумал, не табун ли оленей несется на мой чум, — пошутил он. По шагам дедушка узнавал всех. — Воло, что делает твой отец? Уши мне говорят, он что-то рубит?

— Да, хлев хочет делать.

— Хэ, значит, корову решил завести. Доброе дело, доброе, только с травой возни много…

— Ээ, — по-эвенкийски поддакнул, соглашаясь с ним, Воло и затараторил: — Амака, мы курить тебе принесли, а ты нам сказку расскажи.

— Хэ! Молодцы, что курить принесли. Давно моя трубка пустая. Сосу, сосу, а в ней ничего нет, — обрадовался дедушка. — Ай да друзья, что бы я без вас делал?

Но это, конечно, дедушка так, к слову сказал. С ним всем интересно, без дела он никогда не сидит. Глаз нет, а руками больше всех делает. Всю женскую работу освоил: мнет оленьи шкуры, камус выделывает, за очагом следит… Глаза бы ему — и шил бы лучше всех. Что бы без него Пэргичок делала, вот вопрос? И Тымани он нянчит…

Ребята нашли его трубку, набили табаком:

— Тяни!

Дедушка зачмокал, как ребенок, задымил.

— Хэ, легче на душе стило… Теперь, мужички, подкормите костер, а то совсем не греет.

Подбросили дров, затащили на шкуру. Тымани. Она захныкала.

— Чивире! Тихо! — погрозил ей Воло, потом пообещал: — Я сахар тебе принесу.

Девочка поняла, ручонкой размазала по лицу слезы, затихла.

— Какую сказку хотите, послушать, мужички? — Бали обратил к ребятам темное, все испещренное морщинами лицо.

— Отчего у глухарей глаза красные, — опередил Воло Амарча.

— Экэ, разве я не рассказывал? — вроде бы удивился дедушка.

— Нет, нет, — подтвердили друзья.

— Хэ, значит, верно. Пора вам ее рассказать. Слыхали, как ночью плакали птицы?.. Жалко наших небесных оленей. У них сердца как у людей. А глухари, верно, остаются. Слушайте, попробую вспомнить… Когда Харги — Злой Дух, напустил на людей разные болезни, голод, не обошел он «вниманием» и других обитателей тайги. Им тоже не сладко стало. Харги сделал так, чтобы на земле большую часть года стояли холода, завывала вьюга и, лежал снег. Все живое стало искать выход из этого положения. Зайцы решили одеваться в теплые шубы и с приходом зимы менять цвет, медведи с бурундучками приспособились в это время спать в берлогах и норах, белки научились строить гнезда в дуплах деревьев. Кто как умел и кто как мог, стали спасаться. Лишь одни птицы не знали, как им от зимы укрыться. Решили собраться на свой суглан.

И вот в назначенный день на полянку слетелись все пернатые обитатели тайги. Свист, гогот, писк, кряканье раздавались по всему лесу…

Дедушка Бали вынул изо рта трубку и передразнил птиц.

— Похоже! — удивление ахнули ребята.

— Но согласия между птицами не было, — продолжал дедушка Бали. — «Я думаю, нам надо остаться в тайге! Пищу и зимой найдем, а морозы не так уж страшны!» — Каркающим голосом Бали передразнил ворону, а потом, изменив голос, стал изображать пичужку: — «Нет, нет, нет!.. Нужно улетать вслед за солнцем в теплые края. Только так мы сможем обмануть зиму. А здесь мы превратимся в ледышки!»

Беда, коль ум надвое пошел. Каждый тянет в свою сторону. Одни хотели лететь в теплые края, другие — остаться. Ни к чему не пришли, на том и порешили: кто хочет — пусть летит, а кто не хочет — оставайтесь!

Утки, гуси собрались в стаи, покружились над родными озерами и болотами и с прощальными криками, с плачем подались в теплые края. Прощай, тайга! Прощайте, родимые гнезда!

Рябчики нырнули в темные леса, куропатки улетели в открытые тундры, одним словом, кто куда хотел, туда и ушел. Когда встали на крыло стаи лебедей и журавлей и послышался с вышины их плач, не выдержало сердце глухаря и он поднялся в воздух — чего одному оставаться; погнался он за небесными оленями. Долго ли, коротко ли летел, но помаленьку уставать начал, крылья у него оказались слабыми, не способен он на долгие перелеты. Отставать стал, а потом и вовсе из сил выбился, горько заплакал и с высоты рухнул на землю. На счастье, угадал он в большой сугроб. И это его спасло. «Замерзать меня здесь оставили», — подумал он и еще пуще залился слезами. Плакал, плакал и не заметил, как уснул. Проснулся — а в сугробе-то тепло, надышал он там. «Ээ, — обрадовался глухарь, — так, пожалуй, можно и зиму обманывать!»

С той поры, зимою так и стал делать: с дерева ли, с вышины ли падает в снег, зарывается и спит. А глаза от слез так и остались красными и припухшими. Вот такая сказка про глухаря.

Дедушка замолчал, задумался, но руки его продолжали работать — мять камус.

— А отчего плачут лебеди и журавли? — поднял голову Амарча.

— Да, отчего? — поддержал его Воло.

— Хэ, — снова оживился дедушка Бали. — Это очень красивые сказки… Вот летят теперь наши родимые небесные олени и не ведают, что ими интересуются два мужичка… Чтобы вы знали, расскажу. — Бали прислушался. — Что это Тымани затихла? Уснула?

— Спит. Слушала, слушала да и уснула.

— Ну слава богу, пусть поспит. Ей сон слаще сказки, укройте ее чем-нибудь. Зипун где-то был…

Ребята перевернули Тымани на бок и набросили на нее зипун. Девочка во сне всхлипнула.

— Бо…о! Бо…о…о! — побаюкал ее Амарча.

Она опять затихла.

Дедушка Бали вынул изо рта потухшую трубку и положил себе под ногу, чтобы не искать потом, и, поудобнее усевшись, снова проворно задвигал руками — нельзя камусу остывать, хуже мяться будет.

— Так вот, мужички, — повеселевшим голосом начал Бали. — Лебеди, говорят, в далекие времена были людьми. Жили на земле юноша и девушка. Юношу звали Багдамакан, а девушку — Удырик. Телом, сказывают, были они — как молодые деревца, стройные, а лицом — как солнышки, ясные! Дружно жили, любили друг друга. Запоет песню Багдамакан, Удырик подтягивает, вторит ему, и все вокруг замирает, затаив дыхание, слушает их.

Услыхал ту песню Злой Дух, позавидовал. И решил: «Не звучать больше песне, не бывать вашей любви!» Кто знает, может, и это во власти Злого Духа… Он был всемогущ, превратил Багдамакана и Удырик в птиц, белых лебедей. Что делать? Поплакали, поплакали они и успокоились. Свили себе гнездо, весной отложили яиц и вывели птенцов. И ожила в их сердцах песня. Любовь-то не так просто убить! И опять над озером, над тайгою зазвучала их любовная песня. Снова все живое замирало на земле и слушало их. Долетела она и до ушей Злого Духа. Почернел он от злости, схватил свой лук и стрелою пронзил сердце лебедя — Багдамакана. Хэ, горе-то, горе!.. Заплакала Удырик! Слезами залилась, места себе найти не может. Кружила над озером, все звала Багдамакана подняться, а он лежал, покачивался на волнах и не отзывался. А когда птицы собрались улетать в теплые края, Удырик не выдержала и с поднебесья бросилась, грудью на скалу возле озера… Осиротели их дети, горько-горько заплакали. «О Небо! О Добрый Дух! — молили они, — Дай нам силы долететь до неведомых краев, помоги сохранить в наших сердцах любовь родителей! Научив нас верности друг другу!»

И Добрый Дух дал им силы! — Лицо дедушки посветлело. — Понесли лебеди песню любви своих родителей в дальние края, навсегда сохранив их верность…

Бали помолчал, поглядел на затаивших дыхание ребятишек, спросил:

— Ну что? Дальше сказывать, про журавлей?

— Сказывай, дедушка, — в один голос взмолились Воло и Амарча.

— Ну ладно… Слушайте… Журавли самыми последними поднимаются в небо, уже снег лежит порою, а они все не торопятся улетать из родимых мест, и самыми первыми возвращаются. Очень сильно они тоскуют в чужих краях. Как только солнышко отточит свои лучи, как только начинают они прожигать снег и лед — все, журавли уже спешат домой. Они сильные птицы, как наши ездовые олени: сажают себе на спины маленьких пташек и плывут в небесах. Красиво их кочевье… Сердца у людей замирают, когда доносятся с вышины их тоскливые крики. После того первого птичьего суглана вернулись они домой, а кругом белым-бело, снег еще лежит. Не могут узнать своих озер и болот. Вроде бы они — и не они. Закралась в сердца мысль: наша ли это родина? Закружились, закричали, бедняги, не узнают своих мест. И заплакали, как осенью, даже пуще — ведь потеряли-то самое дорогое на свете, родные гнезда…