Я неуверенно киваю.
– Третий ряд снизу. Справа. Под пластиковым колпаком, – повторяет он.
– Как вы узнали?..
Майор поднимает голову.
– Поверь мне, Виола, я знаю тебя очень давно. Практически с рождения.
Осмелившись, я делаю пару шагов вперед и, разглядывая его щербатое лицо, прищуриваюсь.
– Альфред Торн, полагаю?
Незнакомец едва заметно улыбается. Ответа я, разумеется, не получаю.
– Ты меня здесь не видела, – говорит он и выходит из кабинета.
Становится тихо. Я прислушиваюсь к шагам, но комнату окутывает только жужжание проводов, создающее фальшивую иллюзию безопасности. Опускаю глаза и замечаю, что все еще обеими руками цепляюсь за пропуск. Что бы поведение Торна не значило, лучше не думать об этом. По крайней мере пока не выберусь. Я выключаю защитное поле, опускаю обратно колпак, собираясь уйти поскорей, – но медлю. В голову приходит совершенно безумная мысль. Учитывая обстоятельства, сейчас меня должен волновать только один вопрос – «Где выход?», – но я не могу не думать, что ключ к произошедшему в день побега – совсем рядом. Только руку протяни…
Я прикусываю губу и оглядываюсь на дверь, будто ожидая чьего-то одобрения. Сверяюсь с часами. Ничего ведь не случится, если я задержусь всего на пару минут? Все равно парни должны выйти позже, мне придется ждать их в машине. Спертый запах и шипение мониторов давят на психику – но если не посмотрю сейчас, возможно, не узнаю никогда. И я устремляюсь к компьютеру. Глаза поочередно выхватывают названия документов, пока не останавливаются на папке «Камеры наблюдения: декабрь». Я дважды щелкаю на дату побега. Значок загрузки начинает вращаться. Мое дыхание ускоряется, а волнение наполняет до кончиков волос. Еще секунда ожидания, и лопну.
Около десятка экранов загораются одновременно. Центральный холл, двор, палаты, кабинет кого-то из руководителей, километры коридоров, еще и еще. Включив перемотку, я перепрыгиваю от одного экрана к другому, пока взгляд не цепляется за знакомый угловатый силуэт. В животе медленно стягивается узел.
Ник стоит в центре комнаты, засунув руки в карманы. Рядом жмется щуплый парнишка с выбритым виском и стянутым на затылке крошечным хвостом, совсем молодой; судя по всему, доктор или лаборант – на плечи его накинут белый халат. Не меньше двух десятков парней вокруг чего-то ждут – прислонившись к стенам, развалившись в креслах и на подоконниках.
Пишут ли камеры звук? Я щелкаю по вкладкам, пытаясь отыскать в настройках громкость.
– Главное, не паникуйте, – из крошечного динамика на панели раздается знакомый голос, и я поднимаю голову. Вот уже месяц, как я слышала его в последний раз, – но меня все равно резко бросает в жар, потому что здесь, в тесноте комнатки, кажется, будто Ник совсем рядом. Его голос, чуть хрипловатый, лениво растягивающий гласные, ни с чьим другим не спутаешь. – Заранее приготовьте коммуникаторы, в которых ведете дневники, и записи, любые подсказки, которые помогут вам не растеряться в первые минуты после внедрения Эхо в нервную систему. У вас будет почти час, чтобы подготовиться. Если сделаете все верно, ничего ужасного не случится.
– Ничего, кроме потери собственной памяти, – хохмит один из курсантов – тощий, большеротый и какой-то неопрятный, в растянутом спортивном костюме.
– Спустя полтора часа ты не будешь даже вполовину таким остроумным, Стив.
Ребята хохочут. Сидящий в кресле Шон хмурится. Арт отрывается от вытягивания ниток из собственного свитера и с любопытством поднимает голову.
– Эндрю слышал разговор медиков. – Один солдат толкает другого локтем. – Поговаривают, вся эта затея с потерей памяти – никакая не побочка, а идея полковника.
– Да Эндрю трясется от страха, как девчонка, вот и мелет бред!
Артур хрюкает – о-о-очень выразительно.
– Всем заткнуться! – рявкает Ник, пресекая болтовню. – Первая пятерка заходит через полчаса.
Парни хаотично разбредаются по помещению, как раскатившиеся по бильярдному сукну шары. Хлопает дверь. Стучат каблуки. В комнату входит девушка с подносом в руках и начинает сервировать на небольшом столике закуски и кофе. Закончив, уходит, затем вновь возвращается, напрягаясь и краснея под пристальными взглядами.
– Когда первая пятерка потеряет память, не впускайте к ним остальных, – наклонившись, говорит Ник лаборанту. – Лучше вообще изолируйте на время. И передай доктору Хейзу, что я пойду в последней.
Тот кивает и торопливо исчезает. Наверняка ему неуютно находиться в компании, где самый мелкий из ребят выше его почти на голову и шире в плечах минимум вдвое. Шон до самой двери провожает парня взглядом. Ник, не без удивления посмотрев на друга, встает рядом.
– Какого черта я им это говорю? – произносит он, снимает с цепочки на шее кольцо и надевает на палец.
Это оно, то самое. Я инстинктивно дотрагиваюсь до собственного безымянного пальца, только там пусто. Ник же продолжает:
– Все равно через пару часов они имени-то своего не вспомнят, не то что наставлений не переубивать друг друга, напугавшись до смерти.
Шон пожимает плечами и утыкается взглядом в сцепленные на коленях руки. Действительно, вопрос риторический.
– Вот это сервис. – Арт берет прямо с подноса кофе и посыпанный сахарной пудрой пончик, пристраивается рядом, опираясь ногой о стену. Подмигивает уходящей официантке.
– Как тебе кусок в горло лезет? – удивляется Рид. Кавано смеряет его многозначительным взглядом. Ничего не отвечает, лишь помахивает откусанным пончиком – сахарной пудрой с которого вымазан его широкий рот— перед лицом у друга. Тот закатывает глаза.
Ник не обращает на них внимания, а неотрывно и безучастно смотрит в огромное, от пола до потолка окно.
– Лейтенант, вас Максфилд вызывает.
Лавант оглядывается на подопечных, минуту медлит, потом кивает друзьям и уверенно шагает к выходу.
– Ник, – окликает его Шон. – Кольцо.
– Черт. – Ник снимает тонкий обруч и, подмигнув, перебрасывает другу. – Пусть пока побудет у тебя. – Оборачивается и бросает напоследок: – Через пять минут буду.
Я включаю перемотку, постукивая ногтем по столешнице. Но проходит пятнадцать минут, полчаса, а Ника все нет, – зато я вижу себя. Меня ведут… Нет, скорее тащат, потому что я вырываюсь, как дикий зверь, отбиваясь от чужих рук и цепляясь за все, до чего могу дотянуться. По щекам текут слезы, но никто не обращает внимания. Толчком в спину я влетаю в кабинет отца, и дверь захлопывается. Как и моя надежда узнать, что было дальше. Потому что камер там нет.
Я перематываю еще немного. Смотрю на мониторы над головой, снова опускаю взгляд. Вдруг тишину нарушает грохот, будто кто-то запустил в соседней комнате фейерверк. Пульс ускоряется, стучит в голове. Я слишком много времени потеряла.
И тут на одном из экранов мелькает отец. Он делает шаг назад, открывая обзор, и я вижу в комнате доктора, наполовину скрытого плечами охранников. Они расступаются перед широкими шагами полковника, и теперь я вижу, куда он направляется. У дальней стены в вертикальном положении установлены пять кушеток, к одной из них привязан Ник. Его руки и ноги зафиксированы кожаными ремнями.
– Ублюдок, – шипит он отцу в лицо. – Только тронь ее!
Тот оскорбленно хмурится. Я встаю на цыпочки, чтобы лучше видеть детали, но изображение мелкое, кабинет огромный и все такое светлое, что стены вдалеке сливаются в сплошное белое полотно.
– Я столько вложил в тебя, щенок, я твою семью спас! Я вырастил вас с Джессом, как отец. Научил всему. А что ты сделал? Позволил себе посягнуть на мою семью!
Несколько секунд они неотрывно смотрят друг на друга. От висящей между ними тишины хочется взвыть, исполосовать ее на кусочки, только чтобы молчание это прекратилось.
– Что в тебе такого особенного, Ник? – шепчет отец. – Ты с самого детства только и занимаешься тем, что доставляешь проблемы. Ведешь себя как отморозок, игнорируешь правила, отказываешь от всего, за что другие готовы глотки рвать, отталкиваешь всех вокруг, а люди все равно к тебе тянутся. – Каждое новое слово он, распаляясь, произносит всё громче. – Я могу понять Джесса – он твой брат. С Кавано и Ридом все тоже предельно ясно. Даже Виола повела себя предсказуемо – не стоило ожидать здравых поступков от глупой девчонки. А вот Тайлер…