Он заходит в комнату и садится на кровать. Матрас прогибается, и я поневоле сползаю в сторону Кавано.

– Хватит киснуть! От того, что ты затопишь слезами оба этажа, ничего не изменится.

– Тебя Шон подослал? – голос хрипит то ли от усталости, то ли от долгого молчания. – Он теперь тоже в курсе?

Уже от осознания, что еще один человек выпотрошит всю мою (нашу с Ником?) жизнь, хочется скулить, повторяя мантру про дурной сон.

– По лишь ему известным моральным принципам он читать отказался. Занялся изучением документов, которые Ник на диске собрал.

Я резко разворачиваюсь, сталкиваюсь взглядом с Артуром. Судя по лицу, он уже знает, о чем я хочу спросить, но молчит. Осторожно произношу:

– Ты ему рассказал? О нас?

Арт притворно надувает губы.

–Тогда и не говори, ладно? Я не хочу, чтоб кто-то еще знал.

– Почему? – спрашивает он тихо и мягко, но этот простой вопрос задевает сильнее любых обвинений.

– Все стало слишком сложно. – Я отворачиваюсь и снова утыкаюсь лицом в подушку, пытаясь скрыть вспыхнувшие на лице эмоции. – Он не вернется, Арт. Если вообще жив. Ты же знаешь, Ник упрямый, как черт, даже номер сменил, чтобы мы не смогли его найти.

Кто-то другой бы не заметил моих слез, но не Арти. Уже в следующую секунду он поднимает меня, усаживая рядом. Откидывается на подушки, и я крепче прижимаюсь к его боку, уткнувшись щекой в рубашку.

– Ты злишься на него? – спрашивает он, бережно поглаживая меня по волосам, и я киваю. – Значит, я не ошибся. Ник тебе дорог. Так злятся лишь на тех, кого больше всего боятся потерять. И я думаю, он вернется. Ведь Ник на тебя всегда по-особенному смотрел.

– Тогда почему он не выходит на связь? Уже месяц! Однозначно же, Джесс все ему рассказал еще в первый день. Думаешь, он нас ненавидит?

– Вряд ли. Ник не стал бы дуться из-за такой ерунды.

– Тогда я не понимаю… Неужели нельзя написать или позвонить?

– Он вернется.

– И я его придушу.

– Ты обнимешь его, показывая, как скучала, – поправляет Арт.

– В таком случае придушу в смертельном объятии, – сопротивляюсь я.

– Звучит уже оптимистичней. Если над последней версией поработать, к его возвращению может мы даже до поцелуя в щечку дойдем, – добавляет он.

И я смеюсь. Впервые за долгое время.

Весь следующий день проходит в полубреду – от головной боли из-за слез и трехдневной голодовки, – а также в попытках отвлечь себя хоть чем-то, лишь бы держаться подальше от спальни. Чтобы занять руки, я решаю разгрести на кухне возникшие завалы, и, как истинный джентльмен, Шон вызывается помочь. А может, просто хочет убедиться, что я в порядке и не виню себя в произошедшем. Впервые за это время посмотрев в глаза Рида, читаю в них такую же растерянность. И хотя я уверена, что у него ко мне миллион вопросов, – он не задает ни одного, просто трудится рядом, ожидая, что я расскажу сама. Только вот рассказывать нечего. Так что куча грязной посуды в комплекте с тоскливыми мыслями и побитым взглядом Шона – единственное мое развлечение на вечер.

Неудивительно, что и приготовление ужина заканчивается моим поражением, настолько унизительным, что спасти ситуацию может только Арт. Скомкав фартук и бросив его на стол, я выхожу из кухни, но Шон останавливает меня, мягко взяв за руку. Оборачиваюсь и, дождавшись, пока он поднимет взгляд, говорю:

– Это не твоя вина.

Рид вздыхает и неожиданно прижимает меня к себе так крепко, что не вдохнуть, – но я и не пытаюсь вырваться. Под крепкой хваткой его широких ладоней все, что было выстроено между нами, рассыпается окончательно – но на этих руинах зарождается новое, что может стать началом хорошей дружбы.

– Мы найдем его, – уверяет Шон, и я закрываю глаза, разрешив себе надеяться.

…Если Ник сам когда-нибудь вообще захочет, чтобы его нашли…

Арта я нахожу в гостиной. Он сгорбился за компьютером и внимательно что-то читает.

– Знаю, что сегодня не твоя очередь готовить, но, – делаю длинную паузу, – кажется, спасти наш ужин больше некому.

Кавано поворачивает голову, и я уже готова к его привычному улыбающемуся взгляду, но вместо этого в глазах Артура – настороженность.

– Тебе надо это увидеть, – говорит он. Настороженность в его взгляде сменяется серьезностью – это настолько не свойственно Арту, что боль в висках вновь начинает пульсировать, словно предсказывая неладное.

– Что именно?

Я присаживаюсь рядом, прикидывая, насколько хуже обстоятельства еще могут стать – по сравнению с тем, что уже случилось. Арт вздыхает:

– Ты знала, что Джесс тайно тренировал Ника?

– Да, он же упоминал в дневнике.

– Кажется, Ник был не единсвенным, кого тщательно готовили.

Я внимательно смотрю в глаза Кавано, ожидая продолжения.

– В одной из папок я нашел записи о тренировках Тайлера. Ты в курсе, что, прежде чем попасть в Эдмундс, он сбежал из трех интернатов?

– Да, я читала об этом в письме.

– На самом деле меня заинтересовало кое-что еще. Тебе стоит на это взглянуть.

– О нет. Я не выдержу осознания, что разрушила еще чью-то жизнь. Тайлер из-за меня остался в Эдмундсе, значит, и погиб тоже из-за меня. К тому же, судя по дневнику Ника, я и сердце ему разбила.

– Боюсь, на этот раз ты ошибаешься.

Арт замолкает. А потом произносит так, словно пытается вложить в слова больше смысла и сожаления, чем может показаться:

– Он остался не потому, что встретил тебя. Он остался потому, что нашел Ника.

Материалы дела. Объект Кор-2. Тайлер Ламм

Расшифровка аудиозаписи консультации с психологом

– Здравствуй, Тайлер, как самочувствие? Рада видеть тебя.

– Валяйте уже, спрашивайте.

– О чем? Я думала, мы с тобой еще много лет назад договорились, что, если ты захочешь поделиться, расскажешь сам.

– Зачем тогда опять нужны эти встречи?

– Чтобы помочь тебе разобраться в себе.

– Думаете, получится?

– А как тебе кажется?

– Все равно ведь мне тут весь час торчать.

– Хорошо. Тогда начну я. Мне пришел рапорт из Африки. Ты очень храбро показал себя на последнем задании. Не хочешь поговорить об этом?

*молчание*

– Как твой напарник? Ник уже пришел в себя?

*молчание*

– Тайлер? Тайлер, стой! Остановите его кто-нибудь!.. Тайлер, мы же не закончили…

***

Приложение к личному делу 2004-109. Вырезки из ДНЕВНИКА

Объект Кор-2. Тайлер Ламм

…Ворота приюта Святого Стефана остались позади, как и все идиоты, живущие там. Почему эти недоумки никак не могут понять, что мне не нужна новая семья? Не нужен их кретинский приют. Никто не нужен.

Я шагал по дороге, чуть сгорбившись, чтобы не светить лицом на городских камерах. Капюшон на голове, черный рюкзак за плечами, эстакада под подошвами кед, и вот он – район, который я помнил.

На первый взгляд, здесь ничего не изменилось. Тот же мол слева, те же дома с подстриженными лужайками – для тех, кто побогаче, – справа, тот же ларек с мороженым, что и прежде, и даже тот же самый продавец улыбается такой же улыбкой. Но для меня этот мир навечно стал другим. А для этих людей не изменилось ничего. И я их за это ненавидел. Они продолжали жить, куда-то спешить, смеяться, а я словно застрял в пространстве между прошлым и настоящим. Ни туда, ни обратно. И нигде мне нет места. И никому до меня нет дела.

Засунув руку в карман толстовки, я проверил, на месте ли газета: пока она со мной, я не собьюсь с цели. Пройдя еще квартал, я остановился и поднял глаза. Дом глядел на меня полуарками зажженных окон. О том, что год назад внутри произошел пожар, не напоминало ничего. Фасад перекрасили, выбитые рамы застеклили, даже лепнина, что той ночью сыпалась, словно каменный град, выглядела как новая. Дом снова стал прежним, таким, каким я запомнил его в день переезда. Только вот я сам прежним стать не мог. Вся моя жизнь сгорела за одну ночь, прямо в неразобранных коробках.