Конечно же, в Эгине. Звучит как название какого-то дурацкого стихотворения Лоренса Даррелла.

— Судя по твоим богохульствам и ошибочным наблю­дениям, я могу заключить, что ты пьян, — сказал я, ощу­щая, как во мне— признаюсь, от отчаяния— закипает на него гнев.

— Жидкость здравомыслия, — сказал он, поднимая шар.

— Жидкость малодушия, — возразил я. — Неужели ты не видишь, что твое время истекает?

— Ты переоцениваешь время. Вот деньги...

Я вздохнул и присел на край ванны.

— Обычно рекомендуется раздеться, прежде чем погру­зиться, — сказал он.

Я провел рукой по лбу. (У Мандроса чувствительные руки, и они надолго запоминают многие предметы.) Уста­лость — как сильно устали кости и нервы — поднималась вверх от самых стоп. Упрямство, с каким он уходил от ответа, словно образовало отдельную сущность, которая присутствовала здесь вместе с нами, испытывая на проч­ность мои силы.

— Люцифер, — начал я,—ради любви и жизни послушай меня. Ты должен остаться. Либо со мной, либо один, либо с кем-то еще. Разве ты не понимаешь, что ты не можешь вернуться? Разве ты еще не понял, что все скоро закончит­ся, что ты... что ты будешь...

— Да, — сказал он медленно и, кажется, с неподдельной серьезностью. — Да, мой дорогой, я все понял. Как всегда, я все понял. Теперь, если тебе не трудно... подай «Суон Вестас», вон там... Я, кажется, лишился сил...

— Люцифер!

— Гм?

— Ты хочешь провести вечность в аду под названием Ничто?

— Конечно же, я не хочу провести... — о, блин, блин, блин, блин, блин!

Выйдя из себя, он попытался сесть прямо, поскользнул­ся и шарахнулся головой о заднюю часть ванны. Он пролил большую часть бренди, и у него выпала сигара.

— Бог ты мой! Бог ты мой! Долбаный Бог!

(Мне больно даже печатать это, но я обещал передать все добросовестно.) Я помог ему сесть поудобней, бокала он не оставил.

— И не пытайся одурачить меня, мистер Мандрос, претворяясь, что ты собираешься выловить еще и сига­ру, — сказал он, прищурив от боли глаза.

— Это нелепо, — сказал я.

Он на секунду задержал на мне свой взгляд и сказал с натянутой улыбкой:

— Боюсь, ты не прав, мой дорогой.

Кажется, удар головой о ванну отрезвил его. Он аккурат­но положил ножку бокала на край ванны. Именно тогда я заметил бритвенные лезвия, все они были запакованы, кро­ме одного, покрывшегося легким налетом ржавчины.

— Немое, — сказал он, — Ганна. Он собирался порезать вот это. — Люцифер поднял кисти рук, чтобы показать мне. — Нет ни одного варианта, кроме того, что я окажусь в полном одиночестве в Ничто. Ни одной веревки, на кото­рой можно было бы повеситься, ни одного горшка, куда можно было бы поссатъ.

— Совершенно верно, — говорю я, — надеюсь, это означа­ет, что ты наконец-то начинаешь понимать что к чему.

— Мне пришло в голову еще кое-что, — сказал он. — Если Бог избавится от всего, кроме меня, тогда я окажусь точно там, где начинал Он. Смешно, не находишь? Люцифер заканчивает свои дни там, где начинал Бог.

— Ты знаешь ведь, что это не одно и то же.

— Как же так?

— Потому что ты не можешь ничего создать.

И тогда мне показалось, что мир подступил совсем близко. Через мгновение он произнес бы слова, которые позволили бы мне ощутить его поражение, поражение са­мого известного ренегата в царстве эфира, но он отвернул­ся. Если бы слова, которые он собирался произнести, были бы когда-либо произнесены...

Но этого не произошло.

Это было своеобразным тестом на то, что в моей при­роде еще осталось нечто от ангела, поскольку я почувство­вал приближение кого-то из Перворожденных за несколько секунд до его появления. Люцифер тоже знал об этом. Сте­ны задрожали, и крошечное оконное стекло в ванной трес­нуло; здание удивительно неслаженно артикулировало своими шарнирами и балками, а сгусток дыма в комнате превратился в необычный узелок. И тут появился он, а ма­териальный мир плавно продолжил свое безмятежное су­ществование.

— Нелькс! — крикнул Люцифер, широко улыбаясь и разводя руками в знак приветствия. — Блин, как же при­ятно тебя видеть...

— Господин, я должен...

— Кстати, мне хочется, чтобы ты взглянул на...

— Господин, пожалуйста, послушайте!

— Вот, блин, ну, выкладывай, что там у тебя?

— Война, Господин.

Эти два слова наполнили ванную комнату тишиной. Мы не виделись с Нельхаилом с самого падения. (Днем мой ангельский взор притупляется, но в тот час тонкая ката­ракта ничуть не мешала.) Его появление меня не обрадовало, но было просто приятно видеть, в каком состоянии он на­ходился: кости его разрушались и начинали гнить, он исте­кал кровью и от него исходил невыносимый запах разложе­ния — очевидно, он прибыл сюда прямо с поля боя с его огнем и грохотом. Его состояние позволило мне также заметить, как он был удивлен, увидев рядом со своим хозяином еще од­ного Перворожденного (причем совсем не падшего). Люцифер встал.

— Астарот, — сказал он. — Я так и знал. Что он совер­шил?

— Нет, Господин, не Астарот. Астарот, как подобает вашему верноподданному, сражается за сохранение вашего суверенитета...

— Тогда к...

— Уриил.

За этим последовало молчание, а в раковине что-то радостно забулькало.

— Уриил?

— Вместе с теми, кто в свое время покинул рай, Госпо­дин. Он контролирует теперь добрую половину ада!

— Люцифер, брось свою затею, — сказал я. — Неужели ты не видишь, что это освобождает тебя? Разве ты не видишь Его волю в действии?

Но глаза Люцифера светились таким огнем, который не мог принадлежать смертному.

— Блин, — выплюнул он. — Предатель... мать... Он должен был... Он должен был дождаться, пока...

— Под его знамена пришла половина рая, Господин.

— Ну, а чего, собственно, еще можно было ожидать? Боже мой.

— Он сказал нам, если мы присоединимся к нему, у нас будет такая мощь, которой хватит для новой атаки на рай.

— И ведь он сказал вам правду, Нелькс. Послушай, у меня здесь есть один озорник...

— О нет, — вмешался я в разговор. — О нет, нет, нет.

Люцифер повернулся ко мне и усмехнулся. Он выловил сигару и воткнул ее, мокрую, между зубами. Пена для ванны блестела у него на голове и на пояснице.

— Начали без меня, — проговорил он. — Вы можете... можете себе представить такую наглость?

— Люцифер, пожалуйста, прекрати и подумай.

— Он сказал нам, Господин, — продолжал Нельхаил, понизив голос (и не пытаясь скрыть свой любопытствую­щий взгляд, остановившийся на странной телесной оболоч­ке хозяина), — что вы... что вы... простите меня, ваше величество, но он сказал, что вы покинули ад, чтобы жить как смертный!

— Знаешь, Нелькс, — сказал Люцифер, почесывая голову и бессмысленно посасывая промокшую сигару,—раньше ведь всегда соблюдали правила чести среди воров.

Ему пришлось подняться, чтобы встретить Нельхаила. А теперь, улыбаясь, он снова плавно погрузился в ванну. (Он уложил тело в ванну так, словно укладывал туда тело любимого друга.) Наблюдая за тем, как его хозяин готовил­ся ко сну, Нельхаил не мог понять, что происходит.

— Господин, умоляю вас, вернитесь и распорядитесь о защите вашего...

— Расслабься, Нельхаил, — ответил он. — Иди. Возвра­щайся. Исчезни. Я последую за тобой через некоторое время, и это займет меньше Нового Времени, чем требуется на варку яиц. Передай всем, кто мне предан, что я скоро буду и что Уриил преклонится предо мной. Никакая кампания ему не удастся. В атаку вас поведу я. Дам вам свой... Ну, в общем, передай им это. А теперь иди.