А знаете, чем я был занят? Всю ночь я неподвиж­но висел в воздухе над Евой и шептал ей: «Вздор. Не верь этому. Это сказка. Тебе просто мозги промывают. Это все вранье, вранье, вранье». Я сконцентрировал всю свою энергию, каждую каплю ангельской силы воздействия на ту прекрасную крупицу, крошечную частичку в ней, которую я чувствовал прежде; я на­правил на нее все свои силы.

Утром, когда свершилось первое в мире супруже­ское возлежание, мне казалось, что накануне я мог бы с таким же успехом обращаться к озерной рыбине. Голова Евы покоилась на груди Адама, а его руки об­нимали ее. Они смотрели друг другу в глаза и улыба­лись.

— Муж, — сказала она ему.

— Жена, — сказал он ей.

— Дети мои, — сказал им обоим Бог.

— Ну, хватит, — воскликнул я (на самом деле про­шипел, потому что тем утром предпочел обличье питона), прежде чем уползти в укромное место и разразиться своими змеиными проклятьями.

Вот так все и было.

Должным образом возникал и язык. Совершен­ный язык, а не коровье мычание Адама или какая-то лающая чушь. Глаголы, предлоги, прилагательные. Грамматика. Абстракции. Время от времени к ним заглядывал Бог с каким-нибудь животным, которое Адам прежде не заметил. Обычно это было что-то крошечное, порхающее, разноцветное.

— Бабочка, — сказала Ева, в то время как Адам был очаровательным образом поставлен в тупик.

— Да, — подтвердил Адам, — бабочка, я как раз собирался это сказать.

Но беспокойство Евы прошло не совсем. После промывания мозгов от былой самостоятельности кое-что осталось. Если бы я и человечество вели в будущем совместное существование, я мог бы утверж­дать, что источником этого является ее полная неза­висимость в прошлом. Буквалист⁴⁸ подхалим Адам только кормил попугаев и распевал хвалебные песни, издавая нестройные, прямо-таки играющие на нервах мелодии. Если бы Грехопадение II: Новое Поколение пе­ревело те крупицы из стадии разработки в стадию производства, если бы человек стал представлять из себя нечто большее, чем просто мартышку, сидящую на инструменте (еще раз извините) Небесного Шар­манщика, вся ответственность легла бы на Леди и Бродягу⁴⁹ (то есть меня).

Здесь-то, мои дорогие, и находится ответ на му­чительный вопрос: что же прежде всего я делал в Эдеме? Бог поставил для меня сцену гибели велико­мученика, чтобы ее потом записали. Этого требует безгранично самоотверженная сторона Его природы, так же как безгранично созидающая сторона Его природы потребовала сотворения Всего из Ничего, и так же как безгранично несправедливая сторона Его природы потребовала создания безграничного ада для ограниченного набора смертных грехов. Сыночка подвигло на самопожертвование стремле­ние спасти мир своего Отца. Этого требует безгра­нично сыновняя сторона Его природы. Но что каса­ется прегрешений, их человек может свободно вы­бирать сам. Поэтому грех должен, хотя бы иногда, доставлять удовольствие.

Теперь спросите себя: кто лучше всего подходит для такой работы?

Он сам надул Адама и знает об этом. Конечно, Он сотворил его свободным, но лишь по букве зако­на, а не по духу. Безгранично шаткая сторона Его природы от этого отпиралась, когда все свелось к такой постановке вопроса. Безгранично обманчивая сторона Его природы позволила создать роль, для которой у нашего актера не хватило бы сноровки. Безгранично парадоксальная сторона Его природы поставила свободный выбор человека выше покор­ности, создав человека, в котором человеческого было недостаточно для того, чтобы согрешить. По­является Ева.

А я занялся Сыном.

♦

Виолетта, Пенелопа Ганна, живет в студии-квартире в Вест-Хампстеде⁵⁰.

— Ты действительно думаешь, что я не сержусь? — сказала она, открыв дверь, отвернулась и стремитель­но поднялась наверх, не обращая на меня никакого

внимания.

Я никак не объяснил свое опоздание, все еще испытывая возбуждение, вызванное садом.

— Не верится, что ты осталась специально, чтобы дожидаться меня, — сказал я, следуя за ней.

— Нет, черт тебя побери. Нет, Деклан. Слава богу, нет.

— Значит, невелика беда.

Она стояла, скрестив руки на груди и опираясь на одну ногу, губы ее были полуоткрыты, брови припод­няты.

— О, я понимала, — говорила она, — ты совершен­но потерял рассудок. Точно. Я думала, лишь частично. Я имею в виду — ты?.. То есть кто ты?

Виолетта считает себя актрисой, хотя талант обошел ее стороной. У нее огромная шапка темно-рыжих волос. Она притворяется, что они постоянно выводят ее из себя и она находится с ними в состоя­нии войны (легионы зажимов и заколок, береты, ленты, шпильки, невидимки, банты), но втайне она считает их ореолом короны прерафаэлитов⁵¹, в блес­ке которого она с упоением бесконечно позирует в полный рост перед зеркалом, висящим на внутренней стороне двери в ванную, после ванн и огромного количества бальзамов. Она не может понять, выгля­дит ли она более сексуально в образе Боадицеи⁵², поддерживающей рукой подбородок, или — Нелл Гвин⁵³ с ямочками на щеках и ложбинкой между гру­дями. Но в любом случае ее огорчало и ставило в ту­пик то, что ни один из режиссеров, подбирающих актерский состав для постановок на Би-би-си, до сих пор не проявил здравый смысл и не оказался тотчас во власти великолепия ее волос.

Она ждала, все еще опираясь на одну ногу. — Может быть, итальянец, — сказал я после мгно­венного приступа боли в слюнных железах. (Я, страдающий амнезией, потрясен: преимущества Ган­ца — забытая мной семья и друзья, которые сами представляются, волей-неволей.) — Что ты по этому поводу думаешь?

Ее лицо долю секунды выражало нечто непонятное, будто она одновременно фыркнула и улыбнулась. Затем она наклонила голову набок и стала похожа на недоумевающего котенка.

— Дай-ка я кое-что выясню, — сказала она. — Ты отдаешь себе отчет в том, что ты опоздал на шесть часов?

— Да, — ответил я, — я ужасно сожалею.

— Ну тогда, поскольку ты опоздал на шесть часов и ужасно сожалеешь, не пойти ли тебе ко всем чер­тям? — поинтересовалась она.

На мгновение я прикусил язык. Это больно, но эффективно. Ведь лишь несколько секунд назад я обнаружил, что, когда он просто болтается, возника­ют удивительные неточности. (То, что органы речи находятся в покорном рабстве у органа мысли, прос­то поражает и одновременно восхищает; оказывает­ся, все эти мозговые сокращения управляют губными звуками и глайдами⁵⁴, небными и взрывными, общими усилиями маленьких влажных кусочков живой тка­ни.) Затем очень медленно и с чрезмерной наглостью я уселся в кресло, обтянутое обтрепанной красной кожей.

— В кинокомпании «Химера-филмз» мне поручили написать сценарий по моему роману «Тела в движе­нии, тела на отдыхе», — тихо произнес я. (Ради спра­ведливости по отношению к Ганну скажу, что это он думал об этом, из-за какой-то неестественной склонности к тому, чтобы пребывать в ладах с ее будуаром. Но, толкуя об этом сценарии, он даже не задумывал­ся, что это объяснение пригодится для судного для, когда Виолетта, — которая могла бы сняться за деньги, взять в руку член, предложить поиметь ее в зад, заняться любовью с лесбиянкой, невзирая на плотскую цену, назначенную мной за главную роль, — обнару­жит, что нет ни главной роли, ни вспомогательной, ни эпизодической, ни роли статиста, и этого прокля­того фильма тоже нет.)

Виолетта начала. Перенесла вес тела с левой ноги на правую ногу и спросила:

— Что?

— Мартин Мейлер из кинокомпании «Химера-филмз» выкупил лицензию на экранизацию «Тел» и попросил меня написать сценарий.

Я достал из кармана сигарету «Силк Кат» и зажег ее слегка вспыхнувшей спичкой «Свон Веста». Запах серы напомнил мне о... ах!

— Ты... Деклан, ты разыгрываешь меня. Скажи, что ты разыгрываешь меня.

— «Химера-филмз» — английская кинокомпания, принадлежащая группе «Нексус». Они здесь просмат­ривают романы в поисках чего-нибудь стоящего. Ты ведь знаешь, семьдесят процентов всех фильмов — эк­ранизации романов или рассказов. «Нексус», как тебе известно, — группа не английская.