А теперь, хотя это будет нелегко, боюсь, вам при­дется позабыть историю о том, как Адаму стало оди­ноко и он попросил у Бога помощника, и Бог усыпил Адама и из ребра его создал Еву. Вам придется забыть об этом по одной простой причине (что ж, радуйтесь, девушки!): она лишь сбивает с толку. Дело в том, что Еву Бог уже создал, — пожалуй, раньше, чем Адама, — и жила она сама по себе в другой части сада, не по­дозревая о существовании своего будущего супруга. Он, впрочем, тоже пребывал в неведении. Для вас Эдем — некое подобие городского сада в старой доб­рой Англии, который нужно слегка постричь. Но Эдем был охрененно огромен. И держать мужчину и женщину на расстоянии не представляло большой трудности, и этого-то сперва — «да не кривите душой вашей» и пр. — Старик и хотел.

Первое, что нужно сказать о Еве, то, что она — улучшенный вариант Адама или Адам — совершенно испорченный вариант Евы. (Возьмите, к примеру, яички. Два концентрированных ядра полной уязви­мости. И где же? Между ног. О себе молчу.) Но я не говорю только о сиськах и заднице, хотя сии ново­введения воодушевляют, — уверен, вы с этим соглас­ны. У нее было то, чего не было у Адама, — любопыт­ство, первый шаг к росту. Если бы не Ева, Адам сидел бы у заводи, обманутый своим собственным отражением, ковырялся бы в носу и почесывал голову. Еве, уединившейся в своей части сада, было совершенно все равно, как называть животных. Но зато она узна­ла, как доить некоторых из них и как вкусней приго­товить яйца других. Она была не в восторге от проливных дождей и построила укрытие из бамбука и листьев банана. Она удалялась туда, когда разверза­лись хляби небесные, предварительно выставив на­ружу скорлупу кокосовых орехов для сбора дождевой воды, чтобы не тащиться каждый раз к ручью, когда хочется пить. Не удивляйтесь, но она далее приручи­ла котенка и назвала его Дымкой.

Иногда у Евы появлялось странное ощущение: словно она несколько неприятна своему Создателю. Бывали моменты, когда в своем ограниченном бытие в присутствии Бога она чувствовала, будто смотрит Ему в затылок, будто Его внимание постоянно занято чем-то еще. От этого она как-то по-иному ощущала свою самостоятельность.

И я — даже я, сам Люцифер, — не могу дать исчер­пывающее объяснение, как появился этот росток эгоизма, который колыхался время от времени на холодном ветру сердца Евы. Дело не в том, что она не любила Бога, напротив, на протяжении долгого времени она любила Его так же сильно, как и Адам, взаимной любовью, которую невозможно было бы у нее отнять, почти ощущая, что она с Ним — единое целое, будто Он проникает (извините) в нее, обвола­кивает ее, и она растворяется в Нем. И все же. И все же... В общем, вы понимаете?.. В Еве было то, что можно описать как смутный намек на... скажем, свободу.

Теперь как бы мне изложить все это в двух словах? Она была прекрасна. (Адам тоже был не урод — чер­ные как смоль глаза и лепные скулы, упругий зад и высеченные из камня мышцы груди, рельеф брюш­ных мышц, напоминающий перекатывающиеся золотые яйца, но без крупицы личности Евы, — просто красивая картинка.) Вероятно, у вас в голове пост­дарвинистский тип женщины: мускулистый, с низко посаженными бровями, внешностью амазонки и всклокоченными волосами; возможно, вы представ­ляете себе неандерталку с выдвинутыми вперед пе­редними зубами и волосами на теле, напоминающими мочалку «Брилло». Забудьте об этом. Все это пришло позже, после изгнания, в поту, стекающему с бровей, с многочисленными страданиями и прочим. Ева из Эдема была... думаю, платонической формы. Краса­вица. Другое тело я изваял с Буонарроти случайно. О да, он у нас внизу — греется. По сути, сейчас самое подходящее время упомянуть, что, если вы'— гей, то попадете в ад. И не имеет никакого значения, чем вы занимались, — даже если расписывали Сикстинскую капеллу. Спуститесь вниз. (Лесбиянки—пограничный случай; им предоставляется место для маневров, если они занимались социальной деятельностью.) Шедевр выписан засохшей кистью, смоченной не в той банке с краской. Еще одна превосходная ироническая шут­ка, потраченная на Его Светлость. Не смейтесь. Он просто поручил Микеланджело моей пытливой забо­те, да, пытка — это мое. Чудовищный позор. (Вы почти поверили, не так ли? Ради бога, не восприни­майте все так серьезно. Небеса чуть не трещат по швам от «голубых» душ. Честно.)

Но мне пришлось свести счеты с Микки⁴⁵ (всегда... ай... больно сводить с кем-либо счеты) из-за Евы в его «Первородном грехе». Несмотря на личные при­страстия, можно подумать, что он немного переусерд­ствовал с первой женщиной. Перед ней даже Шварценеггер выглядит дохляком. В сравнении же с на­стоящей Евой порождения дня сегодняшнего (эти ваши красавицы Трои и Монро) — просто уродины. Она была самой неизбежностью, хорошо сложен­ная — как роман Конрада⁴⁶, от роскоши волнистых волос до чашечки и венчика живых и набухших ниж­них губ, от треугольника талии до золотых склонов крестца... Я немного увлекся. Но самым важным в ней было не тело, а ее состояние пробужденности. (Уверен, когда я начал этот абзац, у меня было неко­торое представление о том, как плоть может служить метафорой неотразимости души. Немного затянул. Мои извинения. Склонность Ганна к чрезмерному распутству и еще более чрезмерному лиризму зара­жают в равной мере и меня. Тот еще притворщик. И как женщины его выносили?)

Это не было любовью с первого взгляда. Они столкнулись однажды утром на солнечной поляне в лесу. На некоторое время воцарилась тишина. «Ме­таллофон», — ошеломленно произносит Адам, пола­гая (но ужасно сомневаясь), что обнаружил еще одно животное, которому хочется обрести имя. Когда Ева приблизилась к нему, предлагая горсть ягод бузины, он бросил в нее палку и пустился наутек.

В течение некоторого времени они не виделись. Конечно, это меня не касается, но Адам не мог выкинуть ее из головы. То было не желание (мочеиспуска­ние в сторонке, от Эдемского Джонсона⁴⁷ пользы на этот раз было не больше, чем от лопнувшего надув­ного шара), то было беспокойство. До сих пор ему не встречались животные, которые: (а) предлагали ему ягоды бузины (или нечто подобное) и (б) выглядели такими... такими похожими на него. Даже с орангу­танами, которые ему особенно нравились, он не был так схож. Воспоминание о ней терзало его все после­дующие недели и месяцы — темные глаза и длинные ресницы, набитый рот, испачканный ягодами, что-то уму непостижимое между ног; но больше всего запом­нилось поразительное бесстрашие: как она хладнокровно предложила ему ягод, будто он — он, Адам, — зверь, которого можно либо умилостивить, либо одурачить. (Да, девушки, знаю: хорошее определение мужчины.) Он пошел в лес и воззвал к Богу, но Бог предпочел загадочно промолчать. (Адам заметил, что Он поступает так время от времени. Но вопросов не задавал.) Его волнение возрастало. Его преследовала мысль о том, что она уже назвала всех животных, и его вымученные клички были просто лишними. Его также мучило раздумье о том, что всегда, когда Бог молчал, Он на самом деле был с... ней, и его представ­ление о своем верховном положении, верховном положении Адама, было ничем иным как... но, несом­ненно, этого быть не может! Конечно же, он, Адам, был первым Божьим...

Он видел ее еще два раза. Однажды издалека; он стоял на вершине горы, у подножия которой прости­ралась долина, и смотрел на реку, от которой его от­деляли сотни метров. Там, обнаружив, что древесина не тонет, на трех или четырех связанных между собой молодых деревцах, вырванных с корнем, сидела Ева, и ее относило медленным течением. А однажды вол­нующе близко, проснувшись поздно утром, перед тем как появиться из пещеры с занавесом от дождя, он увидел ее вышедшую из воды, лежащую с закрытыми глазами на большом плоском камне, солнечные лучи будто крошечные духи играли на лобке и ресницах. Он хотел было бросить в нее осколком скалы, но от­казался от своего намерения и, крадучись, удалился.

Его беспокойство — какого черта? — все усилива­лось. Адам отказался от еды (теперь ягоды бузины были испорчены для него навеки), и у него появилась сыпь на лодыжке. Для меня это было временем кру­шения надежд. Я просто не мог поверить, что он не слышит моего совета: нужно просто подкрасться к ней, пока она спит, и размозжить ей голову. Каким удачным ходом было бы это: убийство в раю, — но все тщетно. Ужасно бесполезная трата паранойи, страха Адама. Да, весь последующий геноцид начинался с малого. Конечно, я пробовал подступиться с этим и к Еве, но об этом даже говорить не стоит. Результат тот же. Адам потерял в весе и начал грызть ногти. В конце концов, Бог протянул ему руку помощи. (По­чему же «в конце концов»? Чего Он ждал?) Однажды Он усыпил Адама. Пока он спал, Бог сделал следую­щее. Во-первых, Он привел Еву, находящуюся в со­стоянии транса, к тому месту, где лежал Адам, поло­жил ее рядом с мужчиной и ввел в глубокий сон. Во-вторых, Он вычеркнул из их памяти воспоминания друг о друге. В-третьих, Он ниспослал на Адама сон (первый сон, именно тот, о котором Адам будет поз­же вспоминать как о реальном событии), в котором он просил у Господа помощника, и Бог выполнил его просьбу, создав из ребра Адама Еву.