Мы обсудили детали такого соглашения и договорились в ближайшее время отправиться в Вашингтон, чтобы заняться этим вопросом по упомянутым мною направлениям. Затем я сказал Робертсону, что меня снедало любопытство заглянуть в те невидимые вещи, о которых он говорил.

– Для этого, – ответил он, – я использую немного другой препарат в виде летучего проводника, чем тот, который у меня имеется сейчас, и я все еще экспериментирую с проводником, поскольку результаты пока что не идеальны и не достоверны, то есть, я не всегда могу определить, получу ли я желаемые результаты, но когда условия подходящие, я их получаю. Как только я смогу найти, каковы эти подходящие условия, я решу эту проблему.

Я согласился поехать в Грассвилл в следующий понедельник, чтобы Робертсон провел со мной эксперимент, пытаясь показать мне то, на что он намекал.

Я не мог выбросить из головы изобретение Робертсона. Наконец наступил понедельник, и я отправился в Грассвилл в назначенное время. Мне не составило труда найти моего подопечного. Это был выходной, и он был дома. Он представил меня своей жене, объяснив, что я юрист, работающий вместе с ним над завершением и использованием его изобретения. Она считала изобретение замечательным, но сказала, что из-за него она фактически потеряла мужа, так как долгое время такое обыденное явление, как жена, не представляло для него никакого интереса. Она надеялась, что усовершенствование изобретения вернет ей мужа.

Робертсон отвел меня в верхнюю комнату, которую он использовал как рабочий кабинет, и мы сразу же приступили к делу.

– Теперь, – сказал он, – вы будете испытуемым, и мы увидим то, что увидим, но это может оказаться пустяком. Я должен точно подобрать и ток, и проводник, иначе результата не будет.

Он с особой тщательностью отрегулировал насадки, включил ток, и я был ослеплён серией вспышек, как будто солнце отразилось от какого-то зеркала в моих глазах.

Он сделал еще одну попытку, после повторной настройки, и я зажмурился от привычного потока света. Мы провели множество попыток без каких-либо положительных результатов.

В конце концов, после нескольких неудач, я был перенесен. Мои способности к описаниям ограничены, и я не могу рассказать, что я видел, но это был новый мир. Как вспышка, он осенил меня. Свет был одновременно мягким и в то же время таким чистым, что казалось, будто я способен смотреть далеко в космос. Я вспомнил одно прекрасное майское утро после поездки по лесу и за холмами, после подъема на крутой склон и изгиба дороги, неожиданно оказавшись на открытом месте, я увидел всю верхнюю долину Делавэра в ярких красках и простирающуюся в голубую даль, как Земля Обетованная. Мне всегда казалось, что ничто не может быть так прекрасно, но то, что я увидел сейчас, настолько же превосходило ту былую картину, как и вид из окна нью-йоркской квартиры. Охват зрения казался безграничным. Стены дома, похоже, не мешали обзору. Но что меня поразило, так это, во-первых, удивительная красота, а во-вторых, тот факт, что большая часть того, что я видел, состояла из вещей, которые я никогда не видел и не представлял, вещей, которые я даже не мог назвать.

Там были живые существа, и, привыкнув к новым для себя условиям, я был поражен и восхищен, увидев своего старого ученого друга, который с нетерпением наблюдал за представлением и улыбнулся, увидев, что я его узнал. И вдруг что-то пошло не так, я снова оказался погребенным в стене света и в следующее мгновение вернулся к смертным. Я безучастно смотрел на Робертсона. Я был слишком взволнован, чтобы говорить.

Наконец он спросил:

– Вы видели что-нибудь необычное?

– Мистер Робертсон, вы будете честны со мной и ответите на вопрос, прежде чем я отвечу вам?

– Думаю, да; продолжайте.

– Вы действительно простой смертный человек?

– Вы такой же вредный, как моя жена. Я боюсь, что из-за некоторых проблем с сердцем я весьма смертен, как принято говорить, но я видел достаточно, чтобы смерть перестала быть ужасом. Однако я хочу, прежде чем умереть, оставить это изобретение в законченном виде. Когда я увидел то, что, вероятно, увидели и вы, я перестал заботиться о деньгах. В то же время я хочу обеспечить тех, кого я оставлю после себя.

– Вы, – спросил я, – когда-либо видели при использовании аппарата людей, которые, как вам было достоверно известно, умерли?

– Да, во множестве случаев.

– Как вы это объясняете?

– Я вижу только один вариант. Должно быть, в нашем нынешнем состоянии мы видим несовершенно, возможно, мы недостаточно развиты, чтобы видеть больше, чем малую часть Земли, и еще не осознаем того факта, что главные красоты еще не открыты. Факты и истина существовали всегда, но нам понадобился целый век, чтобы узнать те немногие из них, которые у нас сейчас есть. И, несомненно, это мое открытие – лишь одно из многих, которые еще предстоит совершить, но я думаю, что оно открывает дверь в новый мир. Человек, который проводит свой день в угольной шахте, ничего не знает о красотах природы. Если мы поднимем его на вершину горы, то откровение будет сродни тому, что промелькнуло перед вами, но вы, вероятно, уловили лишь отблеск того, что можно было бы увидеть. С другой стороны, наши глаза, как утверждают окулисты, передают мозгу зрительные ощущения только тех вещей, которые служат зеркалами для отражения света, и, очевидно, такие вещи могут составлять лишь часть того, что есть.

– Так вот, – сказал я, – я видел своего старого друга, который, очевидно, проявлял большой интерес к этому действу, но я не услышал его слов. Считаете ли вы, что необходим какой-то аналогичный аппарат, чтобы заставить нас услышать то, чего мы не слышим в обычных условиях?

– Я пришел к подобному выводу и намерен попытаться сделать это, как только смогу усовершенствовать мое нынешнее изобретение. По моему мнению, когда люди видели и слышали ушедших друзей, это происходило в условиях, сходных с теми, которые я надеюсь получить по своему желанию.

Мы долго обсуждали эти вопросы и постепенно вернулись к текущим делам.

Робертсон проинструктировал меня по аппаратуре и рассказал больше о составе и производстве летучего проводника.

Поездка в Вашингтон была согласована; было решено, что мы поедем примерно через десять дней, что даст Робертсону время изготовить несколько комплектов аппаратуры и продолжить эксперименты.

Мы отправились подготовленными и во всеоружии и не могли устоять перед возможностью немного поразвлечься, решив не увлекаться этим настолько, чтобы стать слишком заметными, или, скорее, незаметными. Мы сели в плацкартный вагон в Джерси-Сити и расположились в креслах лицом друг к другу так, чтобы можно было удобно разговаривать. Через некоторое время появился кондуктор, и когда он протянул мне билет, я исчез, но мгновенно вернулся в поле зрения, успев увидеть, как он выпрямился и поднес ладонь к глазам. Он выглядел испуганным, но ничего не сказал.

Когда он потянулся за билетом Робертсона, Робертсон повторил трюк, и на этот раз кондуктор с криком выпрямился, побелел и выглядел испуганным.

– В чем дело? – спросил я.

– Я не знал, что случилось, но, похоже, у меня начались приступы слепоты. Только что у меня было самое странное ощущение, которое я когда-либо испытывала в своей жизни, и на мгновение я перестал видеть.

– Вероятно, это несварение желудка, – сказал я, – или, может быть, у вас желчь. Почему бы вам не принять что-нибудь для печени?

Мы предусмотрительно воздержались от дальнейших демонстраций, чтобы не вызвать у него настоящий приступ. Мы не хотели привлекать к себе излишнего внимания и опробовали наш аппарат только в вагоне-ресторане.

Официант накрыл на стол и принес устриц.

– Официант, – сказал Робертсон, когда тот исчез, – этих устриц не видно.

Эта склонность Робертсона к шуткам было его худшей чертой, которую я в нем видел.

– Господь всемогущий! – сказал смуглый парень и уронил поднос с супом, который он принес.

Я услышал, как старший официант резко упрекнул его, и темнокожий ответил: