Уоррен Хатчинсон

Особенности моей профессии, а я патентный юрист, несомненно, заставляет меня контактировать с большим количеством умов с чудаковатым мышлением, чем это положено обычному человеку, и это, возможно, несколько склонило меня к убеждению, что каждый из нас в той или иной степени сумасшедший в какой-то мере. Деловой инстинкт, однако, научил меня встречать всех изобретателей с серьезным лицом, даже если их идеи кажутся смешными, поскольку даже самый бесперспективный клиент может обладать чем-то ценным как с финансовой, так и с научной точки зрения.

При всем моем опыте я вряд ли отнес бы к бесперспективным человека, который появился однажды днем не так давно в моем личном офисе с визиткой "Мистер Джон Робертсон".

Он был приятной внешности, около сорока лет, с большими глазами, широко расставленными в стороны, светлыми усами, хорошо одетый, его манеры были непринужденными, а внешний вид говорил о преуспевающем профессиональном человеке. Это несколько выбило меня из колеи.

– Мне рекомендовали вас, – сразу же начал он, – как юриста, способного вести важное дело и достаточно осмотрительного, чтобы держать его в тайне сколько потребуется. Я знаю, что вас донимают чудаки, и мое открытие покажется вам настолько нелепым, если его описать, что я предлагаю провести наглядную демонстрацию, прежде чем углубляться в суть дела. Итак, – продолжил он, и его глаза стали еще больше прежнего, – полагаю, вы меня видите?

Я ответил, что совершенно уверен в этом.

– На самом деле, – сказал он, – вы только думаете, что видите меня, – и с этими словами он начал исчезать и вскоре совершенно пропал из виду.

Не думаю, что я испугалась, но я определенно почувствовала себя странно. Я сидел, уставившись на то место, где он был, и пришел к выводу, что, должно быть, заснул и вижу сон. Я посмотрел в окно и даже встал со своего места, чтобы убедиться, что я не сплю. Я не верю в призраков, и если я видел одного из них, то он, конечно, был очень человечным и вполне смертным. Всевозможные фантастические идеи пронеслись в моей голове за то время, пока я стоял там с волосами, поднявшимися дыбом, и я не могу сказать, что почувствовал себя успокоенным, когда голос Робертсона произнес:

– Теперь, я полагаю, вы признаете, что вам только показалось, что вы видели меня.

Мне удалось сказать, что я признаю все, что он сказал, но он продолжал:

– Просто подойдите к тому месту, где я сижу, протяните руки, и вы поймете, что во мне нет ничего от привидения.

Конечно, это было глупо, но ничто не смогло бы убедить меня сделать такую попытку. Однако его голос звучал по-земному и вполне нормально, и он сказал:

– Что ж, если вы не возражаете, я попытаюсь дотронуться до вас, но, к сожалению, хотя я усовершенствовал свое изобретение до такой степени, что стал невидимым, оно при этом не позволяет мне четко видеть.

С этими словами я услышал, как он встал, и понял, что он, как слепой, нащупывает меня, и в этот момент смутный контур руки появился из ниоткуда и схватил мой пиджак. Признаюсь, мне захотелось выпрыгнуть из окна, и я понимал, что дрожу как лист.

Постепенно Робертсон начал появляться вновь, и через минуту или две я снова увидел его облик во плоти.

Я обессилено опустился на кресло и стал ждать, когда он заговорит.

Он начал точно так, как будто только что описывал новую швейную машинку, и часто повторял "Ну, что вы думаете о моем открытии?". Я удивленно посмотрел на него и на свое кресло и сказал что думаю. Он рассмеялся, продолжая:

– Вы первый человек, которому я реально продемонстрировал свое открытие, и вскоре вы увидите, что, как и большинство важных открытий и изобретений, оно настолько просто, что я удивляюсь, как о нем не знали веками. Я опробовал его на своей жене, но она впала в истерику, и я сомневаюсь, что когда-нибудь верну себе прежнее расположение в ее глазах, пока об этом изобретении не узнают и не начнут использовать другие. Оно еще не доведено до совершенства, но принцип его действия заключается в том, что я становлюсь невидимым и не могу видеть людей, но при этом я вижу то, что никогда не увидит обычный человек. Сейчас я хочу выяснить, можно ли запатентовать мое открытие, и целесообразно ли его патентовать. Я знаю, что многие великие открытия не приносят пользы, и я пришел за советом, как сделать мое открытие прибыльным. Я надеюсь через вас получить помощь специалиста и деньги, чтобы запатентовать и использовать его. Теперь, чтобы убедить вас, что я не ангел и не дьявол, а обычный гражданин с добрым нравом, скажу, что я директор средней школы в Грассвилле, и был им последние пять лет. Для подтверждения моих слов я адресую вас к почтмейстеру, а также к Дж. Б. Хэмптону, суперинтенданту школы, и преподобному Альфреду Гудфеллоу.

Он сделал паузу.

– Вы продемонстрировали мне, – сказал я, – что вы можете сделать себя невидимым, теперь, пожалуйста, объясните, как вы это делаете.

– Вы меня извините, – ответил он, – но я хотел бы, чтобы вы сначала разузнали обо мне и убедились, что я такой, каким представился. Я думаю, что дело настолько важное, что мы должны работать вместе, с взаимным доверием. Я уже убедился в том, что вы мне нравитесь, и если вы считаете, что это того стоит, я хотел бы, чтобы вы нашли время для этой работы и назначили еще одну встречу.

– Хорошо. Я определенно заинтересован в вашем изобретении. Предположим, вы можете прийти сюда в, дайте подумать, сегодня вторник, скажем, в десять часов субботы. Вас это устроит?

– Прекрасно! Вот тогда мы и перейдем к сути дела.

Он ушел, оставив меня в замешательстве.

Когда он уходил, посыльный сказал мне, что месье Дюпюи уже давно ждет встречи со мной. Я был должен Дюпюи триста долларов за год, и он становился все настойчивее. Ценность изобретения Робертсона сразу же привлекла меня так, как не привлекала до этого момента. Я хотел заплатить Дюпюи, но не мог. Я боялся оказаться в затруднительном положении, тем более что я неоднократно обещал заплатить, но у меня возникла блестящая идея, которая избавила бы меня от Дюпюи, пока я не смогу привести себя в порядок в плане финансов, и я избавился от него после коротких переговоров, в которых я пообещал полностью оплатить счет, если он вернется в следующую субботу в десять утра.

На следующий день я отправился в Грассвилл, рассчитывая найти там безвестного Робертсона, но узнал, что он – степенный, респектабельный гражданин, которого хорошо знают и который не устраивал чудесных исчезновений.

Следующие два дня я пренебрегал всеми делами и с нетерпением ждал субботы и Робертсона.

Он был пунктуален, как и в первый день. Дюпюи тоже был наготове. Они вошли одновременно.

– Доброе утро, мистер Робертсон, – сказал я, когда они вошли. – Я рад сказать, что считаю вас земным и живым.

– Хорошо, тогда нет никаких земных причин, почему бы нам не приступить к делу.

– Сейчас увидимся, Дюпюи, присядьте в кресло, – сказал я, когда дверь моего личного кабинета закрылась за Робертсоном и мной.

– Мистер Робертсон, – начал я, – вы извините за отступление, но можно ли сделать так, чтобы я исчез на глазах у того человека снаружи? Есть особые причины, по которым я хотел бы это сделать.

– Если вы считаете целесообразным позволить кому-либо увидеть, что мы можем сотворить, прежде чем защищать изобретение, то да.

– Я могу гарантировать, что вреда от этого не будет, потому что Дюпюи ничего не узнает об изобретении, и он никогда не осмелится упомянуть о том, что он увидит, или, скорее, не увидит, потому что он знает, что любой, кому он это расскажет, заявит, что он пьян или сумасшедший.