Зимой 1338–39 гг. моральный дух в Англии упал очень низко, чему способствовали так и не начавшаяся война на континенте и успехи французского флота. Вторая зима войны была исключительно суровой. Дожди шли непрерывно до декабря, а затем наступили такие сильные морозы, что на большей части Англии урожай зерновых и фруктов погиб. Трехлетняя субсидия, предоставленная Парламентом в сентябре 1337 года, продолжала собираться из года в год. Сбор шерсти, санкционированный Нортгемптонским Советом в июле 1338 года, оказался настолько трудновыполнимым, что продолжался и год спустя. Эти тяготы были тяжелее всех тех, которые английский народ был вынужден нести в течение XIV века. Более того, взимание налога часто было произвольным и неравномерным. Поскольку парламентские налоги взимались с движимого имущества, рента (основной источник доходов дворянства) не была затронута. Налоги платили в основном фермеры-арендаторы и крестьяне, а также городские домовладельцы. Самые богатые и сильные часто отказывались, даже если они не были освобождены от уплаты налогов, вносить взносы в бюджет своих общин. Хартфордширский рыцарь сэр Стивен Бассингборн бил сборщиков налогов плоской стороной своего меча, пока они не убежали[428].

К этим несчастьям добавились еще и последствия поставок в беспрецедентных масштабах для нужд армии и флота, принудительные закупки говядины, баранины и свинины, зерна, солода и рыбы, а также реквизиция судов, повозок и лошадей. Увеличились не только масштабы принудительных закупок, но и способ из осуществления стал более жестоким. Вместо шерифов и местных чиновников, с начала 1336 года стало практиковаться назначение купцов или королевских клерков, подкрепленных разъездными комиссиями, поставщиками, располагавшими полномочиями действовать на территории несколько графств, и применявшими драконовские меры для исполнения поставленной задачи. По мере того как требования короля становились все более настойчивыми, некоторые из этих поставщиков совсем вышли из-под контроля, силой врываясь в дома, приказывая арестовывать и заключать в тюрьму целые деревни, которые им мешали, и назначая большое количество помощников с такими же широкими полномочиями, как у них самих, и еще меньшей сдержанностью в их использовании. Они часто не платили за принудительно закупленное, либо платили векселями или счетами. В худших случаях они забирали посевное зерно, что приводило к бедствиям, которые ощущались в течение многих лет. Последствия были особенно тяжелыми в некоторых регионах, главным образом в восточной и на востоке центральной Англии, где были основные зернопроизводящие графства, находившиеся ближе всего к портам Северного моря, через которые шло снабжение армии Эдуарда III[429].

Доходы от сельского хозяйства сократились, и началась сильная дефляция, усугубленная общеевропейской нехваткой монеты и экспортом огромного ее количества для выплаты жалованья войскам и субсидий немецким князьям. Свидетельства носят анекдотический характер, но они почти полностью совпадают. Было "большое изобилие товаров и большая нехватка денег", пустые рынки, низкие цены и нищета перед лицом настойчивых сборщиков налогов. В первые годы войны возделываемые земли выходили из оборота все быстрее, и хотя причин этого явления было много, исследования, проведенные для Казначейства в 1341 году, позволили предположить, что основными из них были военные налоги, снабжение и военная служба. По мере наступления депрессии и ослабления власти после отъезда Эдуарда III заметно ухудшился общественный порядок, а вспышки беспорядков и бандитских разборок напоминали последние годы правления Эдуарда II[430].

Эти трудности вряд ли могли быть преодолены людьми, которых Эдуард III оставил управлять страной в его отсутствие. Номинальным Хранителем королевства был Эдуард, герцог Корнуолльский, будущий Черный принц, которому тогда было всего восемь лет. С королем в Брабанте находились все его самые опытные светские и церковные советники и почти все его администраторы, обладавшие какими-либо способностями. Распоряжения от имени юного принца давала группа королевских советников, которые были не более чем умеренно компетентны и обладали минимальной свободой действий. Поскольку это было хорошо известно, они имели очень мало личного авторитета. Чиновникам, которым они пытались навязать свою волю, было слишком легко апеллировать к защите влиятельных лиц находившихся в Брабанте и распространять злобные сплетни об ответственных лицах в Англии. Эдуард III, никогда не понимавший, насколько тяжела ноша его министров, искренне был готов поверить в это. В декабре 1338 года он уволил казначея Роберта Вудхауса. "Богу свидетель, я никогда больше не буду служить такому господину, который так мало интересуется моими усилиями и так мало заботится о бремени, которое я несу для него", — признался Вудхаус своему другу. Это был лишь один инцидент из того, что в следующем году стало открытой войной между королем и его чиновниками, отмеченной невежеством и злобой со стороны Эдуарда III, фатализмом и пассивностью с другой стороны. В сентябре 1338 года Эдуард III даже объявил, что в качестве меры экономии он предлагает прекратить выплату жалования государственным служащим, за исключением случаев доказанной нужды. Этот чрезвычайный приказ был проигнорирован. В мае следующего года, когда Эдуард III повторил его, ему ответили, что если он будет настаивать, то все его служащие уйдут в отставку. В итоге, они сохранили свое жалованье, но у них было мало причин хорошо служить своему королю[431].

Слабость государственной администрации была одной из причин того, что в Англии раньше, чем во Франции, появился многочисленный класс спекулянтов и растратчиков, которые нашли свою возможность в срочности нужд короля и растущем бюрократическом аппарате, который был необходим для их удовлетворения. Уильям Данстейбл, главный снабженец Эдуарда III, был обвинен в торговле товарами, поставляемыми для армии, вместе со своим братом и несколькими сотрудниками. Верховный судья Уиллоуби чуть позже был обвинен в том, что "торговал законом, как коровами или волами". Общественное мнение считало этих людей виновными и полагало, что их преступления были лишь каплей в океане нечестности. Не приходится сомневаться, что они были правы[432].

Открытая оппозиция войне все еще была редкостью. Но предвестники будущего недовольства были услышаны в Парламенте в феврале 1339 года, который собрался для рассмотрения мер по обороне королевства, но в основном был занят "огромным недовольством" по поводу снабжения армии. Это были жалобы на средства, но были и другие желающие оспорить цели. Примерно в то время, когда заседал Парламент, один замечательный анонимный поэт с горечью обрушился на правительство и великих людей страны, которые голосовали за налоги для поддержания их импровизированных планов. "Тот, кто отбирает деньги у нуждающихся без справедливой причины, — грешник", — заявил этот человек. Континентальные амбиции Эдуарда III были не справедливой причиной, а неисполнением долга, на которое нация никогда по-настоящему не соглашалась. Парламентские субсидии 1337 года были беззаконием. Крестьяне, писал поэт, сейчас продают своих коров, инструменты и даже одежду, чтобы оплатить войну Эдуарда III, но придет время, когда им ничего не останется делать, как подняться на восстание. Трудно сказать, насколько широко были распространены эти мнения. Но, видимо, они были не просто эксцентричностью их автора, поскольку правительство сочло необходимым ответить на них в своей пропаганде. Весной 1339 года, когда Совет пытался ввести в действие обременительную схему обязательной военной службы для защиты королевства, были разосланы уполномоченные, чтобы убедить провинциальные общины в угрозе исходящей от французов и успокоить их недовольство. В Парламенте был подготовлен документ с предложениями о том, какую линию они могут занять. "В намерения короля и его Совета не входит заставлять общины служить за свой счет, — говорилось в этом документе, — а за счет богатых и влиятельных людей, которые могут себе это позволить". Вполне вероятно, что после того, как Эдуард III отказался от кампании 1338 года, взгляды поэта стали более понятными для многих людей. Отдача от столь больших затрат казалась слишком незначительной. Нортумберлендский рыцарь Томас Грей был не единственным, кто считал, что король в Брабанте "всего лишь участвует в турнирах и весело проводит время"[433].