За тридцать лет до этого хронист Жоффруа Парижский[701] описал разочарование и гнев дворян, которые заложили свои земли, чтобы купить боевых коней для фламандской кампании 1314 года, а затем были распущены по домам в результате заключения убогого мира:

Король Франции не мог забыть, что именно такое же сочетание экономических трудностей и уклонение от сражений спровоцировало дворянство поколения его отца на самое опасное восстание того времени.

В этих условиях покровительство правительства приобретало все большее значение как средство покупки лояльности и преодоления разрыва между растущими расходами аристократии и их сокращающимися доходами. Филипп VI хорошо понимал это. Он щедро одаривал своих друзей и сторонников. Формулировки из его хартий, говорят сами за себя: этому человеку — пенсия, чтобы он мог поддерживать свой благородный статус; тому — взнос на выкуп из плена; другому — подарок, чтобы помочь ему заменить потерянное снаряжение. Однако у короны не было ресурсов, чтобы избавить всех их от финансовых трудностей, которые испытывала и ее собственная казна. Посторонним людям щедрость короны неизбежно казалась капризом, а контраст между теми, кто пользовался покровительством короля, и теми, кто им не пользовался, непростительным. Последствия такого положения дел ощущались далеко за пределами королевского двора. Дарственная на завоеванное или конфискованное имущество, доходная государственная должность, разрешение на проведение ярмарки или взимание пошлин, ценный земельный пай, освобождение от того или иного вида налогов или от посягательств на сеньориальную юрисдикцию — все эти блага создавали разницу между процветанием и относительной бедностью. Конкуренция за них была острой, и в провинциальных сообществах Франции опасность потерять королевскую благосклонность имела большое значение.

В Котантене семья Бертран когда-то на более или менее равных условиях соперничала за влияние и богатство с семьями Аркур и Таиссон. К началу 1340-х годов респектабельная, но не особенно выдающаяся карьера на королевской службе позволила Роберту Бертрану полностью затмить своих соперников. В 1343 году доходы семьи оценивались в 3.000 ливров в год на каждого, что было вполне прилично, но, конечно, не соответствовало их притязаниям. Доход Роберта от одних только королевских пожалований должен был значительно превышать эту сумму. Щедрое жалованье, ярмарки в Онфлёре и Маньевиль, чрезвычайно выгодные привилегии в лесах, находящихся под строгой охраной, и, возможно, богатая наследница для его второго сына — все это были плоды королевской благосклонности. Помимо пожалований, приносивших ему доход, он пользовался покровительством для своих вассалов, мог добиваться привилегий для своих друзей и имел статус, вытекавший из его капитанства на близлежащем побережье и владения недавно завоеванными Нормандскими островами. Если бы Бертран не был маршалом, вряд ли его брат стал бы в 1338 году епископом Байе, одной из самых богатых епархий Нормандии. Внезапное нарушение местного баланса сил, вероятно, стало основной причиной восстания Жоффруа д'Аркура и причиной того, что семья Бертран стала его главной мишенью. К восстанию присоединился и глава дома Таиссон. Однако Роберт Бертран был далеко не самым главным из слуг Филиппа VI к которым тот проявлял свою благосклонность[703].

Положение в Нормандии хорошо иллюстрирует возникшие политические проблемы от высоких налогов, которые, должно быть, имели для сторонников Жоффруа даже большее значение, чем возвышение маршала Роберт Бертрана. Как и другие провинции Франции, Нормандия пользовалась налоговыми льготами в течение нескольких лет до начала войны, что делало начавшееся тяжелое налогообложение еще более невыносимым. Нормандцы следующего поколения считали войну Жоффруа д'Аркура восстанием против налогов и девальвации. Тем не менее, Нормандия была богатой сельскохозяйственной провинцией. Кроме того, это было автономное герцогство, принадлежавшее наследнику короля, с сильным представительским собранием и древними привилегиями закрепленными в хартиях. В других провинциях, особенно на севере и в центре, дела обстояли хуже[704].

Выгода для короны становилась все более разочаровывающей. Поступления правительства от налогов достигли пика в 1340 году, а затем неуклонно снижались перед лицом растущего сопротивления. Только в 1341 и 1342 годах удалось создать ощущение опасности для королевства, что принесло некоторые деньги, но по мере того, как по стране распространялись новости о перемирии в Малеструа, поступления почти полностью прекратились. Налог с продаж в размере четырех денье с ливра стало трудно, а в некоторых местах и невозможно собирать. Уполномоченные Филиппа VI изо всех сил пытались убедить отдельных магнатов продолжать платить его в своих владениях, но соглашались на это только самые близкие к королевской семье. Многие налоги, которые были с трудом согласованы с местными общинами, пришлось официально отменить; другие просто не выплачивались. Процесс поэтапного согласования налогов с подданными оказался катастрофически неуместным в условиях военного времени. Альтернативные схемы, менее подверженные влиянию местных особенностей, могли быть введены только сильным правительством, пользующимся большим престижем, чем правительство Филиппа VI. Это было еще одним печальным следствием тупиковой ситуации на полях сражений. Некоторые попытки были предприняты. Но они только усилили непопулярность правительства, что неизбежно привело к сокращению доходов[705].

В августе 1343 года Генеральные Штаты всего королевства собрались в Париже, чтобы рассмотреть вопрос о том, что к тому времени стало серьезным финансовым кризисом. Меры, которые Генеральные Штаты рассмотрели и утвердили, имели под собой политическую подоплеку. Они включали в себя обещание правительства отказаться от политики девальвации денег, которая теперь приносила мало пользы короне, и восстановить легендарную стабильную монету Людовика Святого. Взамен правительству было разрешено продолжать взимать налоги с продаж 1340 и 1342 годов, несмотря на то, что война уступила место перемирию, что было важным принципиальной уступкой и отходом от прошлых предрассудков. Правительству также было разрешено распространить эти полезные налоги на юг страны, который традиционно предпочитал выплачивать подымный налог. Все это было утверждено при условии согласия каждой местной общины. И согласие было получено почти везде. Это было значительным политическим достижением[706]. Однако фактические результаты оказались плачевными. Переоценка чеканки монет привела к снижению номинальной стоимости серебра на три четверти и очень сильной дефляции. Она была проведена одновременно в октябре 1343 года. Цены упали, но не так сильно и не так быстро, как хотелось бы. Несмотря на условную привлекательность монеты времен Людовика Святого, ревальвация 1343 года оказалась столь же непопулярной, как и девальвации предыдущих лет. Правительство не смогло сделать ничего путного. Что касается налогов с продаж, то их влияние на королевские финансы, похоже, было недолгим. Урожай в 1343 году был плохим. Отдельные налогоплательщики оказались более стойкими, чем их представители в Генеральных Штатах. Переоценка монеты заставила их почувствовать себя обедневшими и обиженными. В 1343 году корона вновь прибегла к целому ряду острых финансовых мер, чтобы в результате собрать скудные суммы денег[707].