Обвинитель и свидетель обвинения замерли с открытыми ртами. Айлантри медленно повернулся к залу, и впервые море лиц, которые глядели только на него, не огорошило молодого ворона и не пробудило в нем желания забиться в какую-нибудь щель. Но удовольствия или радости тоже не вызвало. Скорее он ощутил… печаль.

Потому что такое количество, разумеется, вообще ни по каким меркам нельзя было считать нормальным. Оно было неимоверно, возмутительно большим. Айлантри пришло на ум лишь одно слово, которое целиком и полностью объясняло и записи, и случившуюся сорок лет назад беду, но одновременно порождало новые – еще более запутанные – вопросы. Он как будто увидел в ночной темноте смутные очертания ветки и, лишь ухватившись за нее, осознал, что темная громада совсем рядом, над головой, – это дерево. Умопомрачительно высокое, старое дерево.

С подрубленным стволом.

– Осмелюсь предположить, что Лейст Крейн делал в своей башне взрывчатку, – заявил Айлантри, и сердце кувыркнулось у него в груди. На миг ему показалось, что он теряет сознание. Молодой ворон сглотнул и продолжил, стараясь не замечать потрясенного молчания в зале: – Вероятно, он был одним из тех немногих алхимиков, которым Совет поручил это опасное и почетное дело. И, вероятно, в какой-то момент он… допустил ошибку.

– Он не мог ошибиться! – рявкнул Таллар Крейн. – Лейст… мой отец не мог допустить ошибку: он был из лучших алхимиков Вороньего края!

Айлантри мог бы сказать, что Лейст Крейн уже давно забыт, но понял: если он это сделает, Таллар точно перепрыгнет через ограждение помоста и разобьет ему последние очки.

– Он был настоящим ученым! – продолжал рычать Крейн во власти беспредельного гнева. Его побагровевшее лицо странным образом выглядело очень искренним. Похоже, подумал Айлантри, он действительно любил

своего приемного отца. Хоть и странной любовью, колючей и ядовитой, как рыба-скорпион. – Его заслуги не признали при жизни – он говорил мне, что степень получил с трудом, вопреки желаниям многих, – но он был умным и умелым, и он не мог ошибиться!

– Работая со звездным огнем, ошибиться совсем не трудно, – возразил Айлантри. – Вы же военный, вы должны знать, какую осторожность должны соблюдать солдаты в форте…

– Хватит! – заорал Крейн. – Перестань намекать на то, что я не алхимик, кукушка!

Зал взорвался возмущенными возгласами, и Айлантри понятия не имел, что за чувства охватили собравшихся, на чью сторону встало большинство. Впрочем, гораздо больше его занимало другое. Он посмотрел на Фейру, ожидая хоть какой-нибудь подсказки, однако тот повернулся к Духу Закона, как будто мог его увидеть, и бледные губы кривились в странной усмешке, горькой и… недоверчивой. Айлантри показалось, что феникс сделал из его находки очень неожиданные и совершенно непонятные выводы.

Птенчик-в-очках принялся лихорадочно размышлять. Взрывчатка, которую делал Лейст Крейн, могла предназначаться вовсе не для форта. Он столько звездного огня получил из хранилища, и никто этому не помешал, – выходит, у него был покровитель. Кто-то достаточно влиятельный, чтобы утихомирить болтунов; кто-то, чьи приказы исполняют все и всегда. Может быть, тот самый магус, который, по словам Таллара Крейна, привез в Сарму маленького феникса, чтобы спрятать его в вороньем захолустье.

Но слишком многое указывало на то, что этот магус – Рейнен Корвисс.

Для чего же Старейшине Воронов понадобилась взрывчатка?..

Дух Закона поднял обе руки и своим скрипучим голосом, лишенным интонаций, произнес:

– Хватит. Защитник, вы хотите что-то еще сказать?

– Мы можем вызвать его в качестве свидетеля, – торопливо прошептал Айлантри, поверив своей интуиции. – Дух перейдет в кого-то другого, и суд продолжится. Это необычно, но возможно. Решайтесь!

– Нет, – ответил Фейра. – Он не скажет ничего полезного. Ему запретили.

Айлантри тихонько застонал и покачал головой. Он даже не стал смотреть на часы – не было никаких сомнений, что прошло гораздо меньше часа и, разумеется, «Легкокрылая» еще не успела вернуться в Росмер. Обидно проиграть, но еще обиднее упустить единственный шанс на победу…

– Обвиняемый хочет что-то сказать в свою защиту?

Фейра набрал воздуха, словно собираясь произнести длинную речь, потом замер. Грустно рассмеялся. Покачал головой и проговорил:

– Невиновен, достопочтенный Судия.

«По крайней мере, – подумал Айлантри, – он не сказал, что сомневается в этом».

Дух Закона поднялся с трона.

Кто-то всхлипнул в первом ряду, и Птенчик-в-очках не глядя понял кто.

Зал снова затих.

И в полной тишине раздался новый, незнакомый голос:

– Э-э, прошу прощения! Еще не все свидетели успели, это самое, выступить. Извините, что я, мнэ-э, так сильно опоздал.

Когда Дух Закона встал, явно намереваясь огласить приговор, сердце Эсме как будто застряло в ветвях терновника. Происходящее казалось дурным сном. Она только обрела его по-настоящему; она не могла его потерять вот так, глядя из толпы, не в силах ничего предпринять, не в силах даже попросить кого-то о помощи, потому что единственный, кто мог бы им помочь, облачился в мантию справедливости и был недосягаем. Броситься к Духу, упасть перед ним на колени? Фейра попросил ее этого не делать. Она и сама понимала, что пользы такой поступок не принесет, и все же была готова, но…

Эсме уже видела раньше человека, который шел по проходу между скамьями, – в воспоминаниях «Невесты ветра» – в воспоминаниях Кристобаля, которые хранил фрегат. Под шестьдесят, невысокий и крепкий, с залысинами и длинными обвислыми усами. В его походке ощущалась некая странность: он не просто приволакивал ноги по очереди, а ступал так, словно время от времени видел перед собой узкий, но очень глубокий провал в полу. Когда он приблизился, Эсме ощутила запах, резкий и очень знакомый.

Запах соли и высохших на солнце водорослей.

– Прошу прощения, достопочтенный Судия! – срывающимся голосом вскричал Айлантри, который к концу судебного заседания сделался почти таким же бледным, как Фейра. – Мы хотим выслушать свидетеля.

– Свидетеля? – Таллар Крейн рассмеялся. – Вы что, привезли его из Сармы? И он правда что-то видел?

– Сорок лет – не такой уж долгий срок, – сказал Айлантри, вновь обретая уверенность. – Дети суши иногда живут намного дольше. И да, мы привезли свидетеля – только не из Сармы, а из соседствующего с нею Огами. Он расскажет о том, что видел.

Дух Закона снова опустился в кресло и махнул рукой. По его похожему на маску лицу никак нельзя было прочитать, что чувствует божество и каковы его намерения.

Свидетель из Огами, остановившись в шаге от первого ряда, совсем недалеко от Эсме, оказался в центре внимания. Он повертел головой, окидывая взглядом зал суда, – в этом движении тоже ощущалась какая-то неуловимая неправильность, – а потом взглянул Духу Закона прямо в глаза и проговорил:

– Я пришел, чтобы рассказать всю правду.

– Расскажи для начала, кто ты такой, – высокомерно бросил Бален.

– Меня зовут Тако, – ответил свидетель без видимого смущения или раздражения. – Я рыбак. Рыбаком был всю свою жизнь, а в последние годы еще перевозил грузы. Разные грузы. Ну, вы понимаете.

Обвинитель хмыкнул:

– Контрабандист, значит. Ну-ну. И при каких обстоятельствах ты познакомился с Кристобалем Фейрой, обвиняемым? Это случилось задолго до взрыва, в котором погиб Лейст Крейн?

Рыбак пожевал губами. Его руки принялись шарить по карманам, словно в поисках чего-то нужного и важного. Эсме уловила мыслеобраз и невольно улыбнулась: Тако хотелось курить.

– Вообще-то нет, – сказал он, наконец опуская руки. – Мы познакомились через три дня.

– Три дня?! – потрясенно переспросил Бален. – И какое отношение к делу имеет то, что случилось через три дня?

– Да, в самом деле, – встрял Айлантри. – Расскажите нам все.

Тако немного помолчал, как будто все еще сомневаясь. Обвел взглядом переднюю часть зала суда, на долю секунды приглядевшись к Эсме, – и снова она почувствовала от него причудливый морской запах, но не ощутила других мыслеобразов, кроме трубки и табака. Он знал, кто она такая, и остерегался ее.