– Почему я? – почти прошептал он. – Чтобы никто из матросов не увидел… правду?

– Правда бывает некрасивой, верно? – вопросом на вопрос ответил Крейн и продолжил: – Он меня почти обставил. Он думал, я не стану рушить свою легенду и прибегну к другим средствам… Попрошу за него выкуп… Убью или искалечу… В последнем случае, кстати, он бы и впрямь ничего не рассказал. Орлы – на редкость упрямое и стойкое племя.

– Но вы ее разрушили, капитан! – с внезапной горячностью проговорил Хаген. Он повернулся к Крейну, и тот, помедлив, перевел на него задумчивый взгляд разноцветных глаз. – Теперь все узна́ют, что Кристобаль Крейн – на самом деле Кристобаль Фейра! Что род пламенных фениксов не прервался! Что… да что же теперь будет?!

Крейн улыбнулся. Улыбка была грустной.

– Я скажу тебе, что будет. Мы вернемся в Ямаоку. Устраним грейну – так называется та штука, что отравляет воду, – тем способом, о котором мне любезно поведал Эйдел Аквила. Потом отправимся обратно в Кааму, чтобы ждать второго задания Лайры Арлини. Вот и все.

– Капитан…

– Да-да, я понимаю, что тебя беспокоит, Хаген. В этом мире нет ничего бесконечного. Рано или поздно правда все равно открылась бы. Время капитана Крейна подходит к концу, разве ты сам этого не чувствуешь?

Пересмешник хотел возразить, но не нашел слов.

– Без ложной скромности скажу, что ты стал участником интересной истории, – заметил Крейн. – Пусть даже под занавес. Будет о чем рассказать правнукам лет этак через двести.

– Я бы предпочел через двести лет вспоминать с вами о былых годах за бутылочкой хорошего вина, – осмелев, сказал Хаген.

Капитан снова отвел взгляд.

– Не знаю… – рассеянно проговорил он. – Огонь вечен, пока горит. Что будет завтра или через двести лет? Пожар, уютный очаг, пепел? Не знаю…

Они надолго замолчали. Хаген ощущал себя полностью сбитым с толку, а Крейн не считал нужным что-либо объяснять. «Невеста ветра» приближалась к гавани, рассекая серебрящиеся волны. Пересмешник осторожно выглянул за борт – у него кружилась голова от усталости – и увидел блестящие черные спины дельфов, которые почетным эскортом сопровождали фрегат. Интересно, что же разузнал капитан у своего пленника? Хаген хотел спросить Крейна об этом, но неожиданно для самого себя задал совсем другой вопрос:

– Капитан, вы знали того, чье лицо…

– Да, – перебил Крейн. – Да, я случайно познакомился с Маркусом Фиренцей лет двенадцать назад. В его лице мир потерял великого художника. Насколько мне известно, он все бросил после смерти своего… учителя. Но ты явно знаешь о Маркусе куда больше, чем я.

Он устремил на пересмешника пристальный взгляд, и тот во второй раз за короткое время ощутил, что не может сказать ни слова. Точнее, слов было слишком много, они как будто толпились у него в горле и умирали от тесноты и удушья, так и не сорвавшись с губ.

Впрочем, Кристобаль Крейн не ждал ответа.

– Да, – сказал он, усмехнувшись, – как я и говорил, правда бывает некрасивой. Что ж, пусть прячется под маской, пока у нее есть такая возможность.

На этом разговор завершился. Крейн занялся своими делами – о чем-то поговорил с Джа-Джинни, потом Умберто доложил ему о состоянии раненых, – а Хаген вскоре спустился в кубрик, где отыскал зеркало.

Без спешки. Он знал, что увидит.

Красивое лицо с тонкими чертами и изогнутыми бровями, правая выше левой. С жутким шрамом через лоб, переносицу и щеку, оставшимся после удара плетью, который содрал полосу кожи.

То самое лицо, чью слегка огрубленную версию – и к тому же без шрама – он носил вот уже семь лет.

Нами, поджидая их на пристани, нетерпеливо ходил кругами. Исподволь наблюдая за капитаном, Хаген почувствовал: Крейну не терпится поскорее спрыгнуть на причал. Но тот, кто рискнул бы так поступить, в лучшем случае отделался бы сломанными ногами. Поэтому магус не двинулся с места до тех пор, пока не перекинули трап. Хаген и Умберто спустились вместе с капитаном, следом за ними слетел и крылан.

– В-вы что-то узнали? – От волнения правитель заикался. – У Эсме ничего не получилось. Бедная девочка даже расплакалась от бессилия! На вас вся надежда, капитан!

– Соберите людей и направьте в горы – туда, где начинается водовод, – сказал Крейн без лишних предисловий. – Необходимо сделать так, чтобы вода не попадала в трубы, и тогда существо к исходу третьего дня издохнет само. Это все.

– Все?! – ошеломленно повторил Нами. – Вы шутите, капитан? С таким страшным оружием нельзя справиться столь просто…

Магус нахмурился:

– Можно. Это никакое не оружие. Это полуживая машина, грейна. Она была создана воронами-алхимиками во времена Основателей и использовалась для очистки воды. Ее ниоткуда не привозили, а, скажем так, изменили. Она всегда была здесь, но тот, кто все это устроил, заставил ее нести смерть.

– Полуживая машина… – повторил Нами с благоговением. – И мы никак не можем ее исправить?

Крейн покачал головой:

– Нет, об этом и речи не идет. Наших знаний не хватит – даже современные алхимики, скорее всего, ничего не смогли бы сделать. Это древняя вещь, уникальная вещь – и, увы, безвозвратно испорченная. Когда трубы водовода пересохнут, грейна исчезнет – так сказал мне посланец его величества. Он был немногословен, но не лгал, ручаюсь. Это все, что я смог для вас сделать, Нами. Посланец также сказал… – Крейн запнулся. – Он сказал, что противоядия не существует. Я сожалею.

На лице правителя Ямаоки не отразилось даже тени той боли, которую он испытал, услышав последние слова Крейна, но его голос сделался совершенно безжизненным. Поблагодарив капитана «Невесты ветра», Нами поспешно ретировался, и Хагену показалось, что он, отвернувшись, украдкой вытер слезы.

Крейн проследил за ним взглядом, потом повернулся к своим морякам:

– Хаген, Умберто. Я должен попросить у вас прощения.

«За что?» – хотел было спросить удивленный пересмешник, но Умберто его опередил.

– За то, что сделали из нас приманку? – сказал он с добродушной усмешкой. – Не стоит, капитан.

Хаген промолчал. Он смотрел на посеревшее от усталости лицо Крейна и думал, сколько человек – или магус? – может вынести и ради чего он сам пошел бы на такое.

– Мы возвращаемся в Кааму? – спросил Джа-Джинни. – Ведь задание Лайры выполнено… или нет?

– Тут неподалеку храм Заступницы, – вполголоса сказал Крейн вместо ответа. – В лазарете при храме Эсме лечит отравленных… то есть пытается лечить. Я собираюсь ее навестить. Если хотите, можете составить мне компанию.

Улыбка тотчас же сползла с лица Умберто; он покачал головой и сослался на какие-то неотложные дела на борту. Джа-Джинни, не особо утруждая себя объяснениями, заявил, что хочет отдохнуть. А Хаген отчего-то растерялся и кивнул, хотя понимал, что следует отказаться.

Крейн молча зашагал прочь; пересмешнику оставалось лишь последовать за своим капитаном. Храм и лазарет располагались в западной части порта – два мрачноватых здания со стенами из серого камня, густо увитыми плющом. Отчего-то Хагену сделалось не по себе, и он почти собрался сказать капитану, что подождет снаружи, как вдруг Крейн обратился к нему сам.

– Полагаю, ты понимаешь, – сказал он негромко, – что Эсме не должна знать о произошедшем между мной и Эйделом Аквилой?

– Я буду молчать… – ответил пересмешник так же тихо. – Но ведь, кроме меня, еще кое-кто знает о случившемся. Многие видели, как выносили Эйдела…

– Да, – перебил Крейн. – Я понимаю, что все тайное рано или поздно становится явным. Просто еще рано. Я… не хочу, чтобы она узнала об этом сейчас.

Пересмешник хотел спросить своего капитана, как же быть с целительской чувствительностью Эсме и ее способностью читать мысли с трех шагов, но тот уже толкнул дверь и шагнул через порог. За один лишь миг магус преобразился – расправил плечи, поднял голову, каким-то чудом избавился от усталости, сковывавшей движения, – и Хаген ничуть не удивился, когда увидел на лице Крейна знакомую полуулыбку.