Я смахиваю слезу и перевожу взгляд на доктора.

— Что я могу сделать, чтобы она вышла из комы? Я сделаю все, что угодно.

Он улыбается.

— Попробуй все, что сможешь придумать. Разговор с ней о воспоминаниях и вещах, которые значат для нее больше всего, может помочь ей прийти в себя.

— Я сделаю для нее все, — говорю я.

— Я верю, что ты это сделаешь. — Он бросает взгляд на ее родителей. — Мы продолжим проводить еще несколько тестов. Начнем позже этим вечером, если не будет никаких улучшений. Есть еще вопросы?

Все они отрицательно качают головами, и доктор, извинившись, выходит из комнаты.

Судья поворачивается ко мне, и я мгновенно вскакиваю со стула, готовый надрать ему задницу, если он вздумает ругаться со мной из-за этого. Обри вовсе не обязательно это слышать.

Он делает быстрые шаги в мою сторону, и я вскидываю руки, готовый к бою, но вместо того, чтобы атаковать меня, как я думал, он обнимает меня за плечи. Могущественный судья крепко сжимает меня и начинает плакать.

— Ты сделаешь все, что должен, и вернешь ее обратно. Я знаю, что ты любишь ее так же сильно, как и она тебя. Теперь я это вижу. Если кто и может вывести ее из этого состояния, так это ты. Мне очень жаль, что я доставил тебе столько хлопот. Я хотел, чтобы она была с кем-то, кто ее любит.

— Я действительно люблю ее всей душой, — отвечаю я.

Он отстраняется.

— Знаю. Теперь я это понимаю. — Судья хлопает меня по плечу и грустно улыбается, прежде чем направиться к двери. — Пошли, Конни. Давайте дадим этому молодому человеку немного времени наедине с нашей девочкой.

Миссис Дженсон целует меня в щеку, а затем гладит ее пальцами, прежде чем последовать за мужем и Гейбом из комнаты.

Облизываю губы и наклоняюсь, чтобы открыть футляр, прежде чем вытащить гитару. Придвигаю стул к кровати Обри и пристально смотрю на нее. Она напоминает мне принцессу, застигнутую врасплох чарами сна, ожидающую поцелуя истинной любви, чтобы разбудить ее. Надеюсь, я тот самый человек для Обри.

Бренчу на гитаре и мне приходит на ум песня, которая поддерживала меня, когда я переживал некоторые серьезные проблемы. И только коснувшись струн, понимаю, насколько она соответствует тому, что я чувствую к Обри.

Я немного замедляю ритм и говорю:

— Lovesong от The Cure помогла мне пережить смерть мамы и сестры, но она приобретает совершенно другой смысл, когда я думаю о тебе.

Мои пальцы скользят вниз по грифу гитары, когда я пою о том, что когда я с ней, она заставляет меня снова чувствовать себя целым. Она заполнила во мне дыру, которую я не знал, что можно исправить, и заставила меня понять, что я достоин любви. Что я что-то значу и моя жизнь — это не просто одна огромная гребаная ошибка.

Я продолжаю петь, думая о ней и нашем нерожденном ребенке, растущем в ее животе, и о том, как сильно я нуждаюсь в них обоих — больше, чем когда-либо в чем-либо нуждался.

— Я всегда буду любить тебя.

Я выбиваю последние аккорды и ставлю инструмент у стены. Встаю и прижимаюсь губами к ее губам. Когда она даже не вздрагивает, я плюхаюсь обратно в кресло и кладу голову на кровать. Снова начинаются слезы. Как будто у меня больше нет никакого гребаного контроля над ними. Горе слишком велико, чтобы с ним бороться. Лужа на кровати растет по мере того, как они продолжают течь.

— Пожалуйста, Котенок. Я люблю тебя. Не оставляй меня. Я не могу этого вынести, — шепчу я. — У нас будет ребенок. Ты слышишь? Знаю, что, возможно, я не самый лучший кандидат в отцы в мире, и я до смерти боюсь, что все испорчу, но, черт возьми, Обри, я хочу получить этот шанс. Пожалуйста, вернись, детка, — умоляю я ее, желая, чтобы в ней загорелась жизнь.

Ее пальцы дергаются у меня на щеке, и я резко поднимаю голову и смотрю на ее пальцы, пытающиеся пошевелиться. Знаю, что должен позвать медсестру, но не хочу рисковать тем, что они придут сюда и снова оттолкнут ее.

Вскакиваю и целую ее в гладкую щеку.

— Пожалуйста, детка, вернись ко мне. — Сигнал монитора набирает скорость, и мое сердце громко стучит. — Вот так. Сражайся за нас. Сражайся за нашего ребенка. Дай мне шанс попытаться стать отцом — тем человеком, которым я могу быть для тебя.

Вся ее рука дергается, как только слова слетают с моих губ, и я ахаю — это работает. Убираю ее волосы с лица.

— Я люблю тебя, детка, так чертовски сильно. Не смей даже думать о том, чтобы бросить меня.

Веки Обри трепещут, когда она пытается проснуться.

— Ты меня слышишь, Котенок? Я здесь, рядом с тобой. Я никуда не собираюсь уходить.

Беспорядочный темп монитора начинает замедляться, когда ее тело расслабляется, и Обри медленно моргает, прежде чем открыть глаза. Ее губы приоткрываются и она шепчет мое имя:

— Зак.

Я хватаю ее руку и целую снова и снова, одновременно улыбаясь и плача.

— Я здесь. Я здесь.

Она кивает головой.

— Это был ты. Я слышала твой голос, поющий мне. Он притянул меня к себе, и мне пришлось последовать за ним. Он и привел меня обратно к тебе.

— Мне так жаль, что я тебя бросил. Твое место рядом со мной. Я никогда больше не буду идиотом и не брошу тебя. Теперь от меня уже не избавиться, — говорю я ей. — Ты, я и наш ребенок навсегда. Ты — единственная семья, которая мне нужна.

Она смотрит на меня широко раскрытыми зелеными глазами.

— Наш ребенок?

Я прикусываю нижнюю губу и держу кольцо между зубами.

— Ты уже на третьей неделе беременности. Они узнали об этом, когда проводили кучу тестов.

По щекам Обри текут слезы.

— У нас будет ребенок? Но я думала, что ты…

Я отрицательно качаю головой.

— Они оказались неправы. Мы станем настоящей семьей.

Как только эти слова слетают с моих губ, до меня доходит, что после всех этих лет я получаю то, что всегда хотел — семью, которая любит меня и я люблю ее так же сильно.

Я обнимаю ее, и мы вместе плачем.

— Я люблю тебя, Котенок.

Когда я отстраняюсь, Обри касается моей щеки.

— И я люблю тебя. Навсегда.

ОБРИ

Прошло почти две недели, прежде чем тело отца Зака перевезли в Кентукки. Это был нелегкий выбор для Зака — похоронить отца на участке, который его семья зарезервировала рядом с его матерью, но в конце концов семья стоит на первом месте. Жизнь моего мужчины была не из легких. Он пережил больше ада, чем может выдержать один человек, но я рада, что он наконец обрел настоящий покой и с каждым днем становится все счастливее.

Пастор читает молитву, когда тело отца Зака опускают в холодную землю, и Зак крепко сжимает мою руку. Я смотрю на него и вижу, как он изо всех сил пытается сдержать свои эмоции.

— Он был ублюдком, — говорит Зак достаточно громко, чтобы я услышала. — Но все же моим отцом, единственным, кто у меня остался, и я ненавижу себя за то, что все еще люблю его.

Я кладу голову ему на плечо.

— У него было много проблем, Зак. Наркотики и алкоголь меняют людей. Человек, которого ты знал последние несколько лет, на самом деле не был твоим отцом. Не чувствуй себя виноватым из-за любви к человеку, которого ты знал, он действительно был глубоко внутри.

Зак поворачивает голову и целует меня в макушку.

— Как же мне так повезло, что ты есть в моей жизни?

Я легонько похлопываю себя по животу.

— Ты имеешь в виду нас, — поправляю я его.

Зак кладет свою руку поверх моей.

— Мы против всего мира, как всегда. Ты станешь замечательной мамой.

Сказать, что я была шокирована, когда узнала, что беременна, было бы преуменьшением, но это не значит, что я меньше люблю маленькую жизнь, растущую внутри меня. Я знаю, что Зак сомневается в своих способностях, связанных с отцовством, но если бы он мог видеть себя моими глазами, прекратил бы все свои глупые сомнения. Он очень заботился обо мне последние две недели, с тех пор как мы это выяснили, едва позволяя мне пошевелить пальцем.