Я попыталась вытащить цепочку с бабулиным медальоном из его рук, но тут тоже вышла неувязочка. По-видимому, его пальцы окоченели от холода и не желали разжиматься. Он вцепился в толстую цепочку, как черт в грешную душу, иными словами, мертвой хваткой. И чтобы эта аллегория из аллегории не превратилась в реальность, я схватила его за руку и поволокла, чуть ли не силой, обратно по тропе в сторону дома. Сначала, он еле переставлял ногами. Понятное дело, силы еще не вернулись к нему после его «явления» деду Авдею, а тут еще сегодняшнее помрачение, да плюс ледяная вода. Все это никак не способствовало его бодрому продвижению. Но, мало-помалу, он начал разогреваться. Я гнала его безо всякой жалости, таща за собой как упирающегося быка тянут на бойню. И только тогда, когда он начал тяжело дышать, а от его спины повалил пар, я сбавила немного темп. В общем, с горем пополам, с несколькими короткими привалами и кучей синяков у обоих, мы почти добрались, таки, до дому.

Когда уже вышли на опушку, и до родной калитки оставалось каких-нибудь метров триста – четыреста, он совсем раскис. Дыханье с хрипом вырывалось из его груди, глаза сделались совсем мутными и пустыми, все черты лица заострились. И я, в досаде на себя, подумала, что как бы мне его, избавив от воспаления легких, не пришлось спасать от сердечного приступа. Но останавливаться сейчас, чтобы он, разгоряченный моей гонкой, уселся на холодную землю посредине дороги, было нельзя. Да и потом поднять такого бугая с земли для меня будет весьма затруднительно. Перекинув его руку себе за шею, как это делали медсестры на войне, вытаскивая раненых бойцов с поле боя, я почти волоком потащила его до родимого крыльца. И там мы чуть не свалились оба от изнеможения. Кое-как, почти на четвереньках, заползли внутрь дома, и только тогда я позволила себе расслабиться. Несколько минут мы сидели оба на полу и тяжело дышали. Я, по понятным причинам, отошла быстрее. Схватилась заваривать горячий чай на травах, достала из буфета плошку с медом и, настоянную на травах, самогонку. Потом помогла ему стянуть мокрую одежду, наконец то вытащив из его рук медальон и странный сундучок, за который он всю дорогу держался, словно там была заключена, как у Кощея из сказки, его смерть.

Кинула ему простое льняное полотенце, велела растираться докрасна. Принесла теплый плед, налила горячего чаю, положив в чашку приличную ложку с горкой ароматного летнего меда, и туда же плеснула из графинчика приличную порцию янтарно-коричневатой жидкости. Закутав его в плед прямо на полу, всунула в руку большую чашку с горячим чаем, и приказным тоном проговорила:

– Пей! И потом живо в кровать!

И только потом пошла сама переодеваться. После первых глотков Найден перестал чакать зубами о край чашки. На его физиономию, осунувшуюся и постаревшую, стал возвращаться человеческий цвет лица. Он выдохнул с каким-то облегчением, и виновато глядя на меня, спросил:

– Как я оказался на озере, в воде?

Я только хмыкнула:

– Ты у меня спрашиваешь? – Потом умерив свою иронию, проговорила слегка ворчливо. – Скажи спасибо Хукке. Если бы не он… – Продолжать я не стала. А просто закончила. – Так, теперь ступай в комнату и ложись спать. Разбор полетов и всех остальных загадок переносим на утро. Сейчас голова не работает ни у меня, ни, тем более, у тебя.

Помогла ему подняться, и дойти до кровати. Укутав его как следует теплым одеялом, присела рядом на стуле, периодически пробуя ладонью его лоб. Не хватало и вправду, чтобы он простудился. Дождавшись, когда его дыхание стало спокойным и размеренным, как у всякого спящего человека, тихонько вышла, прикрыв за собой дверь. У самой сна, конечно, не было ни в одном глазу, что было не удивительно, после такого. Первым делом, я, усевшись за стол, принялась разглядывать предмет, который принес с собой Найден с озера. Это была скорее шкатулка, чем сундучок. Просто продолговатый предмет, лишенный каких-либо украшений, но, несмотря на его кажущуюся простоту, выглядел он весьма изящно. Я бы даже сказала, аристократично. Глядя на эту вещь, я могла смело сказать, что делал ее мастер, и не простой, а высшей квалификации. Это было видно по плавным переходам граней, по подобранной текстуре древесины, сходящейся и подогнанной так, что казалось, будто шкатулка выдолблена из цельного куска дерева, безо всяких стыков. Таких мастеров сейчас, пожалуй, что и не было. Да и дерево, из которого она была изготовлена, было старым, очень старым, если не сказать, древним. В чем, в чем, а уж в древесине-то я толк понимала. А вот породу дерева, из которой была изготовлена эта шкатулка, я определить так и не сумела, что меня слегка озадачило.

Потемневшее от времени, оно было пропитано каким-то маслом, а сверху натерто воском, что и позволило ему так долго сохраниться и не пострадать от влаги или от жучков-короедов. Шкатулка была плотно закрыта, а щель между крышкой и основной частью была тщательно замазана какой-то смесью. Поковыряв пальцем, мне удалось отскрести крошку этой замазки. Я, как заправский химик-аналитик, сначала его понюхала. Едва заметный запах смолы и того же воска. Затем, осмелев, осторожно попробовала его на язык. Ну да. Смола, воск, и еще что-то, пока мне непонятное, но терпко-горьковатое на вкус. Надеюсь, не мышьяк или что-то подобное. Никаких запоров или отверстий для ключа я не обнаружила. Любопытство раздирало меня на куски, но за ломом я не побежала, даже не встала, чтобы взять нож. Сначала нужно понять, что это вообще такое и откуда оно взялось. Легенду о шкатулке Пандоры я помнила очень хорошо, поэтому осторожность в данном случае взяла верх над любопытством. Вообще-то, я себя считала вполне разумным человеком, способным преодолеть подобный искус. Но вопросов только прибавлялось, и с лукавым бесенышем любопытства справляться становилось все труднее и труднее.

На всякий случай, я взяла эту самую шкатулку, и унесла ее вместе с медальоном бабули, тщательно запрятала все это в сундук. С трудом отыскала в старой вазе, где хранилась всякая ерунда, начиная от ниток и пуговиц, кончая старыми билетами в театр еще с позапрошлого года, ключ от сундука. Он довольно долго пролежал там без дела. Никогда и никому не приходило в голову до сего момента запирать бабушкины книги. И выглядел ключ соответственно. Старая бронза позеленела от времени и потемнела. Я с сомнением повертела его в руках, а потом решительно вставила его в личину и с усилием повернула. К моему изумлению, замок, нехотя заскрипев, сдвинулся с места довольно легко. Совершив этот, небывалый поступок для моего дома, я положила ключ обратно туда, где он лежал. На душе сделалось несколько спокойнее. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон.

Спасть я в эту ночь так и не легла. Заварила себе бодрящего чая, и просидела всю ночь за столом, размышляя о произошедшем. Утром мне следовало поехать в деревню. Нужно было, в конце-то концов, отправить мою монографию в издательство, а еще, разузнать у участкового, может, он выяснил что о найденыше. За то время, которое прошло с момента, как дед Авдей обнаружил странного человека у озера, прошло вполне достаточно времени, чтобы участковый уже успел позвонить в район и хоть что-нибудь выяснить. Расстояние до деревни было небольшое, всего-то километра три, на велосипеде я бы его преодолела быстро, но оставлять Найдена одного на кордоне я теперь опасалась. Кто знает, что еще на него найдет. Неадекватных действий от него, типа, подпалит дом или баню, я не ожидала, конечно. Но сегодняшняя ночь показала, что за моим подопечным нужен был глаз, да глаз. Брать его с собой? Но это значило, идти пешком. А после ночной пробежки по лесу он совсем ослаб.

Я долго прикидывала и так, и этак. В конце концов решила, что оставлю его в доме, но сам дом запру на замок изнутри. Конечно, решение было так себе. Если ему очень приспичит, то он и в окошко вылезет. В каком бы трансе он не был, а задвижка на калитке сегодня ночью после его ухода из дома, была заперта тщательно и аккуратно, я это помнила хорошо. И пса он из ограды умудрился не выпустить, хотя, как я знала, Хукка наверняка рвался идти вместе с ним. Ну не связывать же его, в самом-то деле!! Но, выходило, что скорее всего, мне и придется его именно, что связывать. Иначе… Бог его знает, что может произойти иначе! А меня потом совесть загрызет. Хотя, она вредная, и так замучит. Связывать человека, как какого-то бандита, пришедшего ко мне за помощью, было верхом свинства.