– Я знаю символ, о котором ты говоришь. – Увидев, как заблестели от предвкушения немедленного чуда его глаза, поспешно добавила. – Точнее, не совсем знаю. Просто видела… -Чтобы не тратить лишних слов на объяснения, я поднялась от стола и поманила его за собой в комнату, которая раньше принадлежала моей бабушке. Он послушно пошел следом, словно его ко мне привязали на невидимую веревку, завороженный предвкушением раскрытия тайны, которая не давала ему покоя многие годы.

Я вошла в комнату. В углу на полу стоял небольшой деревянный сундучок около метра в высоту, и сантиметров семидесяти в длину. В нем бабуля хранила свои книги-травники, и еще кое какие вещички, не предназначенные для всеобщего обозрения, мягко говоря. Убрала цветастый полосатый коврик с крышки. Вся поверхность старого полированного дерева была украшена искусной резьбой. По бокам были изображены звери, спасающиеся бегством непонятно от кого или чего. На их мордах был неописуемый ужас. Вот рысь тащит в зубах своего котенка, слегка обернувшись назад, словно опасаясь кого-то невидимого, чуть дальше олениха толкает мордой впереди себя своего олененка. Медведи, волки, лисы: все бежали так, словно их настигал лесной пожар. Мастер так искусно вырезал мельчайшие детали, что казалось, еще немного, и все это стадо выскочит прямо сюда, в комнату, и с ревом и криками сметет нас со своего пути. Помню, в детстве после проведенного часа возле сундука и разглядывания этих картин, я потом долго не могла уснуть, а если засыпала, то просыпалась от собственного крика посреди ночи. И тогда, дед брал меня на руки и ходил по дому, шепча на ухо мне свои сказки.

А на крышке сундука, прямо посередине, две змеи вцепились друг другу в хвост. У одной из них на голове была корона с острыми зубцами, и все их тела были переплетены узором из трав. Дед Авдей застыл столбом, глядя чуть ли не с испугом на искусный рисунок, будто опасаясь, что змеи тот же час оживут, и проглотят его. Но сюрпризы для него на этом не закончились. Я откинула крышку, бережно достала завернутые по отдельности, каждая в свою холстину, книги. На самом дне лежал холщовый мешочек, который я бережно извлекла его, и направилась обратно в кухню. Уселась за стол и вытрясла из мешочка его содержимое. На деревянной поверхности, тускло поблескивая, изготовленный из черненого серебра, лежал медальон на серебряной же тяжелой цепочке. Три равносторонних треугольника составляли девятилучевую звезду, а внутри нее по кругу были расположены те же самые змеи, что были изображены на крышке сундука. Дед Авдей смотрел с каким-то благоговейным испугом на лежащий медальон. Губы его беззвучно шевелились, а в глазах появилась какая-то обреченность.

– Звезда Инглии… – Только и сумела разобрать я.

Авдей, будто лишившись сил, опустился на стул, и протянул дрожащие пальцы к лежащему на столе медальону. Я стояла рядом и смотрела на него внимательно минут пять, а потом вздохнув тяжело, проговорила утвердительно:

– Тебе знакома эта вещь…

Старик испуганно поднял на меня глаза, и поспешно ответил:

– Нет… Но Айникки ДОЛЖНА была иметь что-то подобное.

Честно говоря, мне понятней не стало. Я опустилась на соседний стул, и произнесла:

– Рассказывай…

Дед попробовал прикинуться дурачком. Округлил на меня глаза и пробормотал тоном «я – не я, и хата не моя»:

– А чего рассказывать-то? Я уж, вроде, все тебе рассказал. А теперь, мне домой пора. Там внучок ждет, да и за Найденом глаз, да глаз нужен. Мало ли…

Я только вздохнула. Ну не пытом же мне его пытать, как партизана в гестапо! Я попробовала увещевать его добрым словом.

– Слушай, дед, то, что между тобой и моей покойной бабулей (царствие ей небесное) была какая-то тайна, я и так знаю. До поры до времени молчала, и не о чем тебя не спрашивала. Тем более, что бабушка и мне ничего не рассказывала, хоть я ее и спрашивала перед смертью об этом. Здесь легко сделать логический вывод. Уж коли она, доверив мне самое сокровенное, что у нее было (по крайней мере, я так думала до недавнего времени), то есть, свои старинные книги, а вот об этом, – я ткнула пальцем в поблескивающий на столе серебряный оберег, – она ни словом не обмолвилась, значит, тайна сия похлеще книг будет. Точнее, не о самом медальоне, а о том, что связывало тебя с бабулей, и с этой вот вещицей. Ты же меня знаешь, я особым любопытством не страдала, и сейчас в этом плане ничего не изменилось. – При этих словах, Авдей собрался с облегчением выдохнуть. Но тут я подняла вверх указательный палец, и многозначительно продолжила. – Но… Когда дело касается излечения людей, то я этой похвальной привычке уже не следую. Если я правильно поняла, у твоего найденыша точно такие же змеи на спине в виде татуировки. И если ты хочешь, чтобы я его вылечила, ты мне должен об этом все рассказать, что знаешь.

Я выдохнула после такой длинной и пламенной речи, и взяв со стола свою кружку с остывшим чаем, сделала несколько больших глотков. Авдей внимательно смотрел на меня все время, пока я говорила, как будто решая для себя некую, вставшую перед ним, проблему. Покряхтел немного, покрякал, словно селезень на болоте, а потом осторожно спросил:

– Неужто Айникки тебе про этот медальон ничего не рассказывала? Ведь ты же ее сундук унаследовала с книгами и всем остальным добром. Не могла она просто так отдать и ничего не объяснить!

Я пожала плечами.

– Почему, не рассказывала? Конечно рассказывала. Это амулет Инглии, как ты правильно заметил. Символика эта очень древняя, насчитывает около десяти тысяч лет. Три треугольника, из которой состоит звезда, символизируют три мира наших предков: Прави, Яви и Нави. – Начала я говорить, словно отвечая на вопросы учителя на уроке. – Правь – это небо, то есть мир, где живут наши боги, Явь – это наш мир, то есть земля, а Навь – это, как тебе известно, подземный мир, или мир ночи и темноты. Бог Ингль – это первичный Огонь Творения, из которого вышли все вселенные и все миры, включая и наш мир Ярилы-Солнца. Но все эти сведенья, как ты понимаешь, не приближают меня к пониманию, почему ты впал в ступор при виде этого медальона. И как это все отражалось на ваших отношениях с бабушкой Айникки. Да и со змеями не очень-то понятно.

Дед Авдей словно и не услышал моих последних слов. Сидел и сосредоточенно разглядывал амулет. А потом задумчиво проговорил:

– Все правильно ты говоришь, дочка… Только вот эти змеи…, – он ткнул своим сухим, искривленным от артрита пальцем, в медальон. А еще я заметила, что он очень уж не хотел к нему прикасаться, будто опасаясь, что змеи его укусят. Дед Авдей продолжил. – Вот змеи эти… Это не обычно. На Звезде Инглии никогда не изображались. Обычно, если это был оберег, внутри изображалась Перуница, молния, символ бога Перуна. И Айникки мне его никогда не показывала. – И тут он заговорил, горестно вздыхая, словно обращаясь к самому себе, забыв о моем присутствии. – Я догадывался… Догадывался… Но не знал… Ах, Айникки, Айникки… Если бы я знал раньше…

Все эти «охи», да «ахи», сопровождаемые сокрушенным покачиванием головы, меня несколько разозлили. Сурово нахмурившись, я обратилась к нему с весьма гневной речью.

– Знаешь что, дед Авдей, ты или говори, что знаешь, или ступай себе с Богом! Не хочешь рассказывать – не надо! Сама во всем разберусь!!

Я встала из-за стола, сгребла медальон, затолкала его обратно в мешочек, и отправилась в комнату бабки. Осторожно уложила все обратно в сундучок, и прикрыла с грохотом крышку. Сверху уложила разноцветный половичок, и только тогда вышла обратно в кухню. Дед Авдей стоял уже в дверях и жалобно смотрел на меня. Взгляд его на меня не возымел никакого ожидаемого им действия. Я по-прежнему хмурила брови. Тогда он заговорил просящим тоном:

– Не серчай на меня, Вереюшка… Не могу я ничего более тебе рассказать. Слово я дал…

Я только головой покачала.

– Ладно, дед, иди уже… Да своего найденыша приводи, погляжу. Что могу – сделаю, а уж чего не смогу – не обессудь…