Мужики, от греха подальше и в надежде подождать правильный расчет, решили пока спрятать зерно – двести пудов – в лесу, понадеявшись, что на престольный праздник Воздвижение Креста Господня внимания на них не обратят. Но комбедовцы – народ глазастый, церковные праздники, хотя и празднуют, но бдительности не теряют. А дальше началось то, что наш классик назвал «бессмысленным и беспощадным». Думается, что без самогонки не обошлось, но что это меняет?

Председателя комитета бедноты повезло – убили сразу, а его заместителю и секретарю пришлось хуже. Одному отрубили пальцы рук, выкололи глаза, вспороли живот, а второго насадили на вилы и таскали, ещё живого, по всему селу, а потом скинули в реку. Жен, пытавшихся спасти мужей, тоже убили.

Малых детей комбедовцев трогать не стали, а сын председателя – уже подросток, успел спрятаться, а потом добрался до соседней деревни, где уже его и отправили к нам.

Сашка Павлов, узнав про убийства, почернел с горя. Я говорил, что его родители живут в селе. Нет, уже не живут. Секретарь комитета бедноты, которого таскали на вилах – его отец, убита мать. А там ещё и сестренка четырнадцати лет, и что с ней теперь, неизвестно. Зато Сашка узнал, что отца убивал его же родной брат, вместе с сыном, соответственно, приходившиеся нашему Павлову дядькой и двоюродным братом. Кто убивал мать, он пока не знает, но обязательно узнает!

Вообще, с комбедами и продотрядами надо что-то решать. Вернее – отменять эту систему сплошного учета и изъятия всех излишков. Поговаривали, что «наверху» собираются облагать губернии «твердыми» нормами по поставкам зерна государству, а уж мы сами будем делить по уездам, а те по волостям, ну и соответственно, по селам и деревням. Типа – как после отмены крепостного права выкупные платежи платил не отдельный крестьянин, а община. Это у нас, что же такое будет, продовольственная разверстка? Похоже. Но не помню, в каком году её ввели[10].

От Череповца до Яганова тридцать верст, только-только добраться. Переться в село на ночь глядя, чтобы наводить революционный порядок, было глупо, и потому, когда добрались до Шурова (деревушка, от которой останется версты три до конечного пункта), я приказал становиться на ночлег.

Следовало бы загнать народ по домам, выставить караулы, чтобы кто-нибудь не метнулся в Яганово сообщить о чекистах, но я не стал. Думается, в селе уже и так знают, что из Череповца идет карательный отряд, так что прятаться бессмысленно. К тому же, с какой-такой стати представители государства должны прятаться от населения? Нет уж, дорогие мои, сами прячьтесь!

Но всё-таки пару парней из числа фронтовиков я отправил в разведку, чтобы неспешно сходили, да глянули, что и как.

Разведчики вернулись часа через три, когда я уже начал переживать – а не случилось ли что?

– Командир, чудеса, да и только, – растерянно доложил один из парней. – А ведь мужики воевать собрались. На въезде баррикада из бревен, а по бокам окопы, часовые стоят.

М-да, чудеса, да и только. Вроде бы организованного сопротивления там быть не должно. С другой стороны – а для чего мы трехдюймовку тащили?

Сашка Павлов ещё не спал. Скорее всего, он вообще спать не собирался.

– Саш, сколько мужиков в Яганове? – поинтересовался я.

Павлов немного задумался, прикидывая:

– Две сотни наберется. Это ты силы противника пытаешься определить, товарищ командующий?

У Сашки хватило сил улыбнуться.

– Так ведь положено, – в тон ему ответил я. – Думаю, из двух сотен не все против нас пойдут, да и оружия столько не будет.

– У нас фронтовиков на селе человек двадцать осталось, – сообщил мой друг. – Винтовки с фронта не все тащили, кое у кого изъять уже и успели. Но могут быть какие-нибудь берданки, охотничьи ружья. Я ведь хоть и тутошний, но в гостях не у всех бывал, стволы не считал.

– Значит, если по максимуму брать, вооруженных человек пятьдесят? – уточнил я.

– Поменьше, – наморщился Сашка. – Человек двадцать, может тридцать.

– Эх, жалко, что ты у нас при орудии состоишь, а не то поручил бы тебе заслоны поставить за селом. Ты у нас местность лучше знаешь, а то разбегаться начнут, лови их потом.

– Я им, сукам, поразбегаюсь! – мрачно пообещал Сашка. – Володька… Виноват, товарищ командир, давай я пару десятков бойцов возьму – места я знаю, куда бежать можно, заслоны выставлю, к утру вернусь.

Я раздумчиво поскреб двухдневную щетину. Терпеть не могу ходить небритым, но в эти дни некогда бриться.

– Я-то думал, что бог войны выспаться должен. Тебе завтра твою бандуру наводить.

– А чего её наводить-то? – беззаботно отозвался Сашка. – Я трехдюймовку по стволу наведу, и все дела. Помощники есть, мы с ней втроем управимся. Это тебе не моя красотуля.

Я испугался, что Павлов сейчас снова начнет рассказывать об особенностях десятидюймовой береговой пушки системы Бринка, для которой требуется слаженный орудийный расчет, как его долго и нудно учили артиллерийской науке, и поспешил прервать парня.

– Тогда бери два отделения и вперед, за медалями!

– Так сам же сказал – двух десятков хватит? – слегка удивился Сашка.

Я махнул рукой, мол, оговорился, мельком подумав, что сморозил что-то не то. Глупо будет, если в царской армии отделение состояло не из десяти человек, а больше. А ведь вольнопер Аксенов о том должен знать.

На рассвете мы выдвинулись к Яганову. Не доходя до села с версту, принялись готовиться к бою – развернули пушку, подтащили снаряды. По нам пока не стреляли, но на окраине началось шевеление – мужики занимали позиции. Вот, сейчас Сашка Павлов начнет садить по окопам и баррикаде, потом по селу. А лучше наоборот – вначале уничтожать дома. Конечно, Яганово мы возьмем, но сколько я ребят положу, да и крестьян жалко. Из-за каких-то дураков пострадают все. Останутся ли целыми дома после обстрела – тоже не факт. Вон, из труб дым идет, по одной избе захреначим, угли с горящими дровами далеко полетят, а крыши соломой крыты.

– Парни, у кого портянка чистая есть? – поинтересовался я, но вспомнил, что в моем собственном «сидоре» имеется полотенце. Не сказать, что совсем чистое, но сойдет.

– Вовка, ты что, с ума сошел? – подскочил ко мне Сашка Павлов.

– Отставить! – рявкнул я, прикидывая, к чему бы привязать холст.

– Виноват.

Сашка сник. Всё-таки парень прослужил дольше, чем я, и священное правило, что с командиром не спорят, знал хорошо. Мне вырубили палку, помогли привязать полотнище. Кивнув Павлову – мол, ты за старшего, если что, хотя это и так понятно, я пошёл к селу, подняв импровизированный белый флаг как можно выше.

В парламентеров, насколько помню, даже немцы не стреляли, не то что наши. Дураков в деревне не должно быть, все жить хотят. Сдадут мне зачинщиков и убийц, чтобы передать их революционному трибуналу – мне человек десять хватит, а больше и не должно быть, село останется целым. Кулак-убийца должен понимать, что при мирном исходе пострадает лишь он, а иначе ещё и дети.

Звука выстрела я не слышал. На мгновение тело пронзила невыносимая боль, но она быстро ушла, потому что я дальше её не чувствовал. И вообще ничего не чувствовал.

На борьбу с Юденичем. Плакат

Мне повезло – пуля не пробила грудную клетку, а пройдя по ребру вышла под лопаткой. В грудине трещина, ребро сломано и рана нехорошая, рваная, но зашили качественно. Но шили уже в Череповце. ещё повезло, что парни «затампонировали» рану, в Шурове оказался действующий фельдшерско-акушерский пункт и пожилая акушерка, сумевшая оказать первую помощь. Бабулька трудится здесь с восемьсот какого-то года, после того, как на престол взошел император Александр III, умудрившийся согнуть в бараний рог все революционное движение, а те из народников, кто не желал убегать за границу или оказаться на каторге, взяли на вооружение «теорию малых дел» – помощь народу в преодолении разных трудностей, для чего городская молодежь валом повалила в земские учителя, врачи и агрономы.