Если бы я сам занимался планированием операции, то соорудил бы какой-нибудь наблюдательный пункт, придумал бы повод, чтобы около дома мог тереться молодой человек. Наши враги, будь они трижды непрофессионалами, давным-давно могли «вычислить» и меня, и остальных. Но, как всегда, нехватка кадров и недостаток времени.

Думаю, нам просто повезло, что бывшие офицеры, посещавшие дом фон Беккер, были в конспирации ещё большими дилетантами, чем мы, и на нас попросту не обратили внимания.

Покамест товарищ Есин мог только засылать мне сменщиков. Думаю, даже не из жалости ко мне, а из простых соображений, что на парня, околачивающегося возле дома с утра до вечера, обратят внимание если не заговорщики, то любопытствующие соседи, а потом сообщат о своих подозрениях либо товарищу Шпараку, начальнику уездной милиции, либо, что ещё хуже, самой хозяйке.

Работа шла, но медленнее, чем хотелось. Капа пока не услышала ничего интересного ни от хозяйки, ни от её гостей. Не смогла отыскать ни клочочка подозрительной бумаги. Зато сумела описать каждого. Ну и я, в свою очередь, присматривался к тем, кто заявлялся в гости. По моей инициативе отыскали художника, некогда трудившегося на полицейское управление, чтобы слова можно было переложить на лист бумаги, и скоро мы уже имели восемь неплохих рисунков. Скажу даже, что эти портреты получились гораздо лучше, нежели ориентировки. По крайней мере, ребята из отряда за два дня уже знали и фамилии, и адреса. И все восемь человек чисто «случайно» оказались бывшими офицерами, отчего-то уклонявшимися от постановки на учет в уездный военный комиссариат. Уже за одно это их можно было брать, но Есин приказал чуть-чуть подождать. Нам нужны были гости из Питера, но их пока не было.

Сегодня ко мне на смену пришел Василий. В общем-то, неплохой парень, из типографских рабочих, постарше меня лет на семь, служивший в отряде красногвардейцев ещё с сентября семнадцатого.

Что-то Василий мне сегодня не нравился. Передвигался с трудом, а главное – от него шел такой «выхлоп», что хоть прикуривай!

– Вась, а ты в порядке? – поинтересовался я.

– Ну, ещё один на мою голову! – огрызнулся Васька. – Сашка Павлов, командир наш, меня сегодня к дежурству не допустил. Иди, мол, Володьку смени, там и проспись! А я и не пьяный вовсе, а так, с похмелья. И что, мне нельзя чуть-чуть выпить, а? У меня вчера по отцу година была, помянули. Мне что, нельзя отца родного помянуть, от чахотки загнувшегося, жизнь свою угробившую из-за царизма проклятого, а?

Спорить с непротрезвевшим человеком, доказывать ему, что он не прав – дело неблагодарное. Да и вообще… Мне было сложно привыкнуть, что здесь, в восемнадцатом году, выпивка не считалась серьезным прегрешением, работники иногда появлялись «под мухой». Николай Харитонович, Сашка Павлов, как могли, боролись с этим безобразием, но увы. Если начать увольнять, то можно недосчитаться половины отряда, а где людей брать?

– Ладно, Вовк, не ссы, все будет в лучшем виде! – вяло сказал Васька, утверждаясь на корточках возле берёзы. – Я вот тут посижу маленько, ветерком обдуюсь, через полчаса всё и выветрится. Ниче с твоей Капкой не сделается.

Я только вздохнул. У моих «сменщиков» было очень несерьезное отношение к делу. Ну кому хочется сидеть и пялить глаза на дом, где работает горничной Капка? Мне уже не раз говорили – мол, чего с ней сделается-то, с толстожопой?

Наверное, мне бы лучше оставаться здесь, вместе с Васькой. Но есть хотелось, да и сменить обстановку – я тоже не железный. Сегодня у отставной актрисы гостей вообще не было. Разумеется, мог появиться человек из столицы, приехавший на ночном поезде, но всего на свете не предугадаешь. И я отправился к тётке, пообещавшей, что на обед будут щи. Щи – пусть и пустые, без мяса, я уважал, а тётушка их готовила так божественно, что на её фоне поблекнут все рестораторы Москвы вместе взятые!

– Ну, ты это, неси службу, – напутствовал я товарища, заодно потрепав Ваську по плечу. Поправил парню сбившийся пиджак.

– Иди, говорю, Вовка, и не ссы, – огрызнулся Василий. – Капку свою оглаживай, а не меня.

Похоже, в отряде уже считали, что мы с Капитолиной и в самом-то деле жених и невеста. Ну да ладно.

Я возвращался часика через полтора, сытый и довольный. Подойдя ближе, отчего-то не увидел своего напарника. Успокаивая себя тем, что он обходит территорию, увидел вдруг Ваську, лежащего в кустах. Поначалу подумал о самом плохом, но, приблизившись, услышал храп. «Спит, сволочь пьяная!» – разозлился я, решив, что имею полное право пнуть паразита.

Васька блаженно дрых, пуская слюну, а рядом с ним валялась пустая бутылка. Так, а где же он самогонку-то нашел? Я же лично проверил – ничего не было!

Для начала я взял в руки пустую бутылку. Забавно, что по привычке брал её осторожно, чтобы не оставлять свои отпечатки пальцев и не замазать чужие – словно бы здесь кто-то заморачивался дактилоскопической экспертизой. Из горлышка пахнуло скверным самогоном, выгнанным из перемороженной картошки. «Хлебный» пах приятнее, напоминая по запаху виски.

Самогон в восемнадцатом пили все – и грузчики, и бывшая аристократия. «Сухой закон», введенный накануне Мировой войны, никто не отменял, водку достать было сложно. Я только собрался изучить бутылку, как мне послышался женский крик. Или мне показалось?

Оставив Ваську лежать, обошел забор, отвел в сторону доски и пролез в дыру. Крадучись, едва не ползком, обошел глухую стену и подошел к окну. Прислушался. Из дома доносились звуки грубых мужских голосов и женский, всхлипывающий. Капка!

В этом здании размещался Череповецкий ревком

Ваську Пеплова (ишь, почти как у Горького!) расстреляли на следующий день по приговору революционного трибунала. А как иначе? Про пьянство и речи не было, а что заснул на посту, подвел боевых товарищей, утратил оружие – факты, как говорится, налицо. Васькин «веблей-скотт», надо сказать, отыскался, когда мы проводили обыск в доме гражданки Беккер, но что это меняет?

Подошел к Ваське незнакомый гражданин, предложил «поправить» голову, а чекист отказываться не стал. Ну, а дальше всё так, как оно было – вылакал бутылку в одну харю, да на «вчерашние дрожжи», вот и сморило. А как револьвер вытащили, не помнил.

Сам Васька, когда его привели и поставили к стенке, только вздохнул и попросил передать, что он всё понимает и просит прощения у Капы с Вовкой.

Расстреливали незадачливого чекиста ребята из Кириллова. Они как раз привели в Череповец обоз с зерном – не меньше сорока подвод и с пониманием отнеслись к проблемам коллег. В следующий раз черепане их выручат. Уж слишком погано, если пришлось бы расстреливать своего, с кем несколько месяцев жил бок о бок, ел кашу из одного котелка, пил водку из одной кружки.

Но я этого ничего пока не знал и на расстрел Васьки не ходил. У меня было своё дело – допросить одного из задержанных. Со вторым удастся поговорить дня через два, когда очнется. Впрочем, доктор в этом не уверен. Ну, а третий уже никому ничего не скажет. Кажется, я говорил, что умею сохранять выдержку и спокойствие при любых обстоятельствах? Если и говорил, то не врал, а ошибался. Если буду говорить о том впредь – не верьте.

Когда я высадил дверь (вернее, их даже две – одна с улицы, вторая в сенях), ворвался в дом и увидел, что там творится, то озверел.

Минут через пять на шум уже собирались соседи, а через десять около дома собрались верховые – Сашка Павлов, а с ним ещё несколько человек. Через двадцать здесь уже появился и сам начальник губчека. Лучше бы он не приходил, но чего уж теперь?

Быстренько пробежались по домам, сообразили пару подвод. Капку и одного из задержанных отправили в больницу, ещё одного – в морг, а того, кто очухался, вместе с Амалией Карловной – к нам. Ну, пока в подвал, а там видно будет.