В большом зале сиротливо стоял огромный черный рояль. На удивление, он был целехонький. Ну разве что на крышке «отметилась» какая-то птица.

Зато на втором этаже я обнаружил библиотеку, занимавшую целую комнату. Удивительно, что книги не вытрясли из шкафов, не скинули в кучу и не растащили на повседневные нужды. Кое-где на книжных полках зияли провалы, подобно сломанным зубам во рту, но это не страшно.

Пожалуй, о своей находке следует сообщить директору музея, а ещё лучше – самому Тимохину, чтобы он распорядился взять пару подвод, грузчиков, да перевести всё это добро в музей.

Опа! Я расслышал тихий звук шагов. Кто это у нас? Подойдя к развороченному окну, осторожно выглянул наружу.

Мимо дома целенаправленно шел человек самого крестьянского вида – в картузе, в долгополом халате, запахнутом на левую сторону, подпоясанный кушаком. Как он называется-то? Не то зипун, не то армяк. Ну, как-то так. Я думал, что такая одежда была давным-давно, но здесь её носило половина крестьян. Впрочем, армяк – это не самое главное. У мужика на плече висела винтовка, очень похожая на «берданку».

Существует в литературе некий штамп – «дед с берданкой», синоним не очень-то надежного сторожа, На самом-то деле «берданка», хотя и уступает «мосинке», но оружие довольно грозное.

На всякий случай я присел, чтобы не выдать своего присутствия. Получить пулю не хотелось. Осторожно переместившись к другому окну, я едва не присвистнул – сквозь березовую рощу шёл ещё один человек, на сей раз в солдатской шинели и, несмотря на июнь, в папахе. И этот тоже нёс на плече «винтарь». Марку было не рассмотреть, но подозреваю, что у солдата была как раз винтовка системы Мосина. По мнению некоторых специалистов – «мосинка» среди винтовок как АК среди автоматического оружия. Не знаю, возможно, и так. После Первой мировой войны (здесь её именуют и империалистической, и германской) в каждой деревне было столько оружия, что можно в каждой волости сформировать если не батальон, то роту, а по всему уезду легко создать целый полк.

Вопрос – зачем вдруг крестьяне с оружием в руках выдвинулись из деревни, очевиден. Подкараулят наш продотряд, «замочат» всех до единого, а всё, что Кузьма и его товарищи купили и обменяли, вернут себе.

И ведь неглупо придумано! Если бы мужики перебили «продармейцев» в своей деревне, то и ответная кара последовала бы именно по ней. А так – знать ничего не знаем, ведать не ведаем.

Продотряд был в деревне, вот бумажки подписанные, что всё сдали по «твердым ценам». И ништо, что пуд ржи стоит не двадцать рублей, что вы нам даете, а сто двадцать, но мы же всё понимаем! Деревень вокруг много, ишшыте, дорогие товарищи, должны душегубцы где-то неподалеку быть.

Тут всё ясно. Другой вопрос – а что мне теперь делать? Отсидеться и переждать, пока парней перебьют, этот вариант я даже не рассматривал. Коли я прибыл сюда с продотрядовцами, то вместе с ними должен вернуться. Ладно, будем плясать от печки.

Подождав с полчаса, чтобы не натолкнуться ещё на каких-нибудь бандитов (ладно-ладно, крестьян с оружием!), я пошёл в деревню.

Довольный Кузьма уже похаживал, хозяйским взглядом оценивая зашпиленные плотным холстом телеги.

– Ну, и где ты шлялся? Не иначе нашел-таки себе бабу, да прямо там её и ублажал. Гы-гы-гы!

Услышав мой рассказ, Кузьма раздумчиво почесал недельную щетину и нерешительно спросил:

– Слышь, газетчик, а может, они по делам пошли, а ты здесь панику разводишь, а?

– Моё дело тебе информацию передать, а тебе решать, – невозмутимо парировал я. – Я, так сказать, разведка, ноги, а ты мозг. Скажешь, что мужики по делам пошли – и плевать, что с винтовками, значит, мы будем считать, что они по делам пошли. Но если нас из-за твоего решения ухайдакают – твоя вина.

– Да ладно тебе, я тоже, к твоему сведению, не пальцем деланный. Видел, что мужики куда-то подевались, но значения не придал. Деревня-то прогрессивная, всегда всё в порядке было. Слышь, газетчик, ты мне вот что скажи…

Кузьма слегка посопел, а потом отвел меня в сторону, чтобы не слышали остальные бойцы, уже начинавшие проявлять беспокойство.

– Слышь, газетчик, ты же на фронте был, да? Вот ты бы как на моём месте поступил?

Я поначалу хотел поставить парня на место, чтобы перестал обращаться ко мне «газетчик», но решил, что оно ничем не хуже других. Плюнув на самолюбие, принялся излагать:

– Самое лучшее – подождать до завтра. Уже смеркается, до города нам часа два… нет, гружеными, так все три пилить. А здесь мы где-нибудь засядем, займем круговую оборону. Пять винтовок – не так уж и плохо. Сама усадьба – идеальное место, плохо, что оружия и людей у нас мало, рук для обороны не хватит. Можно какой-нибудь дом занять, чтобы два входа-выхода было, или сарай. А ещё лучше прямо здесь – телеги вокруг поставим, лошадей в центр. Отобьемся. Но думаю, что на нас и нападать никто не станет. Увидят, что мы готовы, не посмеют. А в городе хватятся, подмогу пришлют. Павловцев уже своих парней на коней посадил, мигом примчатся.

– Не, не годится, – покачал головой Кузьма. – В двенадцать ночи поезд на Москву отходит, мы вагон должны прицепить с зерном. У меня здесь пятьсот пудов, если не тыща. Аккурат на четверть вагона будет. До утра просидим, поезд уйдет, получится, что я Тимохина подведу и всю партячейку.

Если честно, то я ждал примерно такого ответа.

– Что же, тогда придется сбивать засаду.

– Это как? – вытаращился Кузьма.

– Ты командование мне готов сдать? – поинтересовался я.

– Да забирай! – искренне ответил командир продотряда, вытаскивая из кобуры наган и передавая его мне. – Мне хлеб в город доставить надо, а командование – так и хрен с ним.

Каюсь, свой браунинг я держал в кармане, но отчего-то наган казался надежнее.

– Тогда, слушай мою команду. Я беру с собой тех, у кого оружие. Мы сейчас небольшой крюк дадим, тем, кто нас ждет, в спину ударим. А ты, когда выстрелы услышишь, потихонечку вперед трогай. Только, если на тебя будут мужики бежать, не останавливай их, пусть бегут. Понял?

Кузьма кивнул, а я, взяв пятерых бойцов, пошёл сбивать засаду. Пока шел, думал о том, что у нас с Кузьмой был ещё один вариант – взять из деревни баб, детишек и стариков и пустить их вперед, прямо на тех, кто сидит в засаде. В своих бы они стрелять не стали. Вот только до такого мы ещё не дошли, да и никогда не дойдем.

Первые комсомольцы Череповецкой губернии

Отряд возвращался без потерь. Правда, один из парней, подвернувший ногу, сидел на телеге, а физиономию Кузьмы украшала подозрительная краснота, грозившая перерасти в приличный фингал. Ну, что поделать, без жертв не бывает. И шли не просто так, а с боевой песней. Каюсь, этой песни продотрядовцев научил я. Но я решил, что если «пущу в массы» песню, которая в самое ближайшее время станет чрезвычайно популярной по обе стороны фронта, то большой беды не будет. Особенно быстро запомнился припев, который мы даже не пели, а орали в два десятка молодых и ещё не сорванных глоток.

Всё хорошо, что хорошо кончается. Мой маленький отряд, имевший на вооружении пять винтовок и один револьвер системы «наган» (про браунинг я опять забыл!), вышел из деревни. Хорошо, что парни не задавали вопросов, приняв во внимание, что ими командует хотя и ровесник, но фронтовик. А фронтовиков, как я понял, рабочие, не нюхавшие пороха, уважали. У меня не было какого-то сложного плана. Всё просто. Когда мы ехали в Макарино, я не только любовался природой да разглядывал березовую рощу, но само собой на автомате присматривался – а где могла быть засада? Тут уж, простите, прежнее место службы заставляет полагать, что все вокруг готовы преподнести тебе пакость, а тебе следует улыбаться, но выйти из любой передряги живым и здоровым.