Константинэ снова завладел биноклем Гуласпира, внимательно рассмотрел здание пекарни и достал из кармана блокнот.

— Как зовут этого Джиноридзе?

— Грамитон.

— Ничего себе имечко, — сказал Константинэ и сделал какую-то пометку в своем блокноте.

Когда приехала машина, Константинэ усадил в нее Гуласпира, и они поехали в сторону джиноридзевских участков.

— Огораживание, строительство домов, дорога — самые спешные дела, — говорил Константинэ, записывая что-то в блокнот.

— Очень спешные, — подтвердил Гуласпир.

— Огораживать еще много осталось?

— Десять километров. — А сам подумал: я же уже говорил!

— В день-то сколько успеваете сделать?

— Километр. — А сам подумал: и это я сказал!

— Сегодня третье июля, товарищ Гуласпир!

— Совершенно верно, сегодня третье июля. К тринадцатому мы работу закончим.

— Тринадцать — плохое число, — улыбнулся Константинэ.

— Это тоже верно. Тогда мы закончим двенадцатого.

Константинэ велел остановить машину около дома Грамитона, вышел из машины и хотел помочь выйти Гуласпиру, но тот поблагодарил и легко спрыгнул на землю.

— А говорил, что постарел?

— Был стариком, уважаемый Константинэ, а теперь помолодел.

«И раньше здесь дорога была хорошая, широкая, посыпанная гравием, кюветы были зацементированы, а теперь в них полно прелых листьев и мусора. Во дворах бревна, бочки, гравий. На месте будущих домов пока что только фундаменты. Сразу видно, что строительная бригада отдыхает: не слышно ни визга пилы, ни стука топора, ни жиканья рубанка. Тишина… Но это не мертвая тишина! Это просто временное затишье. Завтра начнут возводиться стены домов, вставляться дверные и оконные рамы, крыться крыши… Потом из Херги, Марелиси, Зестафони приедут Кикнавелидзе, Чапичадзе, Кикнадзе, Хидашели, Асабидзе и поселятся в этих новых домах… У этой части деревни, которая всегда звалась Джиноридзевской, останется только старое название. Из Джиноридзе здесь будет жить один лишь Грамитон».

Константинэ окинул взглядом Хемагали.

«Большая когда-то была деревня, больше шестисот дворов. А теперь осталось семнадцать старых домов, в которых живут семнадцать стариков. Это слова Гуласпира Чапичадзе. Первыми здесь поселились Чапичадзе и Кикнавелидзе, а потом уже Джиноридзе. Гуласпир гордится тем, что именно первопоселенцы — Чапичадзе и Кикнавелидзе — спасли Хемагали. Он сказал, что в этой земле лежат кости их предков и здесь же будут похоронены они сами. А ведь так и будет…»

Константинэ открыл калитку Грамитона Джиноридзе и вдруг в нерешительности остановился.

— Может быть, неудобно?

— Ну что вы! — сказал Гуласпир и, первым войдя во двор, крикнул хозяина: — Грамитон, встречай гостей!

— По-моему, дом заперт, — сказал Константинэ и огляделся.

Гуласпир поднялся на веранду и снова громко крикнул:

— Встречай гостей, Грамитон!

За домом кто-то кашлянул.

— Идет, — сообщил Гуласпир, спускаясь во двор.

— Грамитона нет дома, — раздался знакомый голос.

Гуласпир вздрогнул и застыл от удивления, увидев перед собой Ростома Кикнавелидзе.

Пауза.

— Это ты, Ростом?

— Я, дорогой! — спокойно ответил Ростом. Вглядевшись повнимательней, он узнал в спутнике Гуласпира Константинэ Какубери.

— Ты когда приехал? Кто тебя привез? — удивился Гуласпир.

— Я сам, — спокойно ответил Ростом и, пожав руку сначала Константинэ, а потом Гуласпиру, попросил их пройти в дом.

Гуласпира удивило, что Ростом приглашает их в чужой дом, и он сделал вид, что не расслышал приглашения.

— Ты не узнал нашего гостя?

— Как же, узнал. Я на лошади его отца сюда поднялся. Вон она пасется. — Ростом показал в сторону, где когда-то стоял его дом.

Константинэ посмотрел во двор Ростома, там в тени чинары паслась Герша.

«Как заросло травой то место, на котором стоял дом Ростома, да и весь двор тоже! Ветки на яблонях и грушах засохли, стали старыми айвовые и ореховые деревья. А вот камин еще стоит, нет, не камин, конечно, а только его остов, черный и обгоревший!»

— Герша! — громко позвал Константинэ.

Лошадь перестала жевать и, подняв голову, навострила уши.

— Герша! — еще громче крикнул Константинэ.

Лошадь узнала хозяина и с громким ржанием подскакала к забору.

— Так, значит, ты в гостях? — Константинэ приласкал ее, а потом обернулся к Гуласпиру: — А вы говорите, что из Итхвиси никто не вернулся?

Пауза.

— А Мимино и Жужуна? — почему-то холодно спросил Гуласпир у Ростома.

— Они остались… Да, там остались! — грустно сказал Ростом и опустил голову.

— Так ты что, один сюда перебрался? А невестку с внучкой в Итхвиси оставил?

— Да, они остались! Сколько я их упрашивал, уговаривал — ничего не вышло. Они наотрез отказались ехать. Ну, я рассердился и уехал один. И так мне тяжело теперь.

— Ты, видно, тайком уехал, Ростом! Разве Мимино тебя отпустила бы?

— Я сам себе голова! — сердито сказал Ростом, доставая из кармана кисет.

— Ну, а как же вы будете жить один? — вступил в разговор Константинэ.

— Я же жил… А потом, почему один? Здесь много домов строится.

— А Грамитон где? — сердито спросил Гуласпир.

— В Сурами.

— А его семья?

— Он взял с собой.

— А зачем он туда поехал?

Пауза.

— Он яблоки повез. В это время в Сурами фрукты хорошо можно продать. Вот он взял машину и поехал.

Константинэ опять что-то записал в блокнот.

— Поехали! — сказал он и вышел со двора.

— И ты тоже уходишь, Гуласпир? — очень тихо, чтобы не услышал Константинэ, спросил Ростом.

— Не могу же я бросить гостя, — тоже тихо ответил Гуласпир. Потом он приблизился к Ростому и шепнул ему, что заглянет вечером.

Раздумья Какубери: «Обманываете меня, что никто из Итхвиси не вернулся? Позавчера, да еще на моей лошади, прибыл Ростом Кикнавелидзе! Может быть, это только первая ласточка, а? Поезжай, мол, посмотри своими глазами, что происходит в Хемагали, и расскажи нам всю правду… Как будто действительно Ростома не пускали невестка с внучкой. А может быть, это они раздобыли ему лошадь?»

— Школу отремонтировали хорошо, товарищ Гуласпир?

— Говорят, хорошо.

— Давайте посмотрим! — сказал Константинэ, закуривая.

Мысли Гуласпира: «Когда я позвал и никто не откликнулся, а потом увидел, что двери и окна крепко закрыты, надо было уйти. Если бы я не поднялся на веранду и не покричал оттуда, Ростом бы не услышал. А теперь Константинэ расстроился… А все-таки как же это невестка и внучка отпустили его одного? Не верится, неужели он вернулся с согласия Мимино? Для чего тогда она вообще забирала его в Итхвиси? Чтобы люди сказали, какая хорошая у Ростома невестка? Смотрите, мол, муж ее бросил, но она не оставила своего свекра. Забрала его к себе и смотрит, как за собственным отцом… А может быть, она надеялась, что муж к ней вернется, и поэтому изображала из себя любящую невестку? Когда же поняла, что ее надежды тщетны, взяла и выгнала свекра на улицу…»

До встречи с Ростомом Константинэ был веселее, а потом помрачнел и умолк.

Машина миновала поле и остановилась у ворот школы в тени лип. Константинэ и Гуласпир вышли из машины.

— Пойдемте в тень, — сказал Константинэ. Взяв у Гуласпира бинокль, он стал смотреть на деревню.

Мысли Гуласпира: «Как же Ростом будет жить один? Хотя почему один, даже если невестка с внучкой не переедут к нему, мы ведь здесь и не бросим его. Может быть, вы, уважаемый Константинэ, и не знаете, как внимательны были к Ростому невестка и внучка и как хорошо ему жилось в Итхвиси. Но по ночам ему не спалось, все стояло перед глазами родное Хемагали. Да, он мне как-то так и сказал: «Знаешь, Гуласпир, давно я уже живу здесь, но каждую ночь мне снится Хемагали!»

Со стороны школы послышался стук молотка.

— Видно, кто-то что-то мастерит! — сказал Константинэ, возвращая Гуласпиру бинокль.

— Верно, директор.

Откуда-то появился Коки. Увидев Гуласпира, он подбежал к нему, прошептал что-то на ухо и умчался.