Annotation
Роман грузинского писателя Алио Адамиа «Большая и маленькая Екатерины» (1974) — заметное явление в грузинской прозе семидесятых годов. Для самого А. Адамиа, чьи стихи, рассказы, пьесы, очерки и статьи начали появляться еще в тридцатые годы, это многоплановое, актуальное по тематике произведение стало большой творческой удачей.
В центре романа — ученый, участник Великой Отечественной войны, который уезжает в деревню, организует крупный совхоз, выращивающий редкие сорта винограда. Судьба ученого-энтузиаста оказывается тесно переплетенной с судьбами сельских жителей, в особенности учительниц местной школы — матери и ее приемной дочери, имя которых дало название всему роману.
Алио Адамиа
Книга первая
Часть первая
Часть вторая
Часть третья
Часть четвертая
Часть пятая
Часть шестая
Часть седьмая
Книга вторая
Часть первая
Часть вторая
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
Алио Адамиа
БОЛЬШАЯ И МАЛЕНЬКАЯ ЕКАТЕРИНЫ
Памяти воспитавшей меня сестры заслуженной учительницы республики Мэри Адамиа посвящаю
Книга первая
Часть первая
Глава первая
Старый дом из красного кирпича. Третий этаж.
Дверь Ревазу открыла мать Русудан — Текле.
Просторная передняя с очень высоким потолком.
Текле прекрасно знала, что перед ней Реваз Чапичадзе, ее будущий зять, и поэтому, ничего не спрашивая, она провела его в комнату Русудан.
Русудан лежит на низкой широкой тахте, укрытая тонким одеялом цвета кизила. Под головой у нее голубая мутака[1] и маленькая белая думка. Она лежит на спине и будто спит. Вот она медленно приоткрывает глаза, легкая улыбка трогает ее губы, затем глаза ее снова смежаются, и она шепотом спрашивает: «Ты пришел?»
Около тахты — небольшое голубое кресло. Реваз придвигает его к изголовью тахты и, потирая руки, садится.
— Как хорошо, что ты пришел, — опять шепчет Русудан.
Реваз молчит. Он чувствует себя очень неловко, потому что в соседней комнате Текле. Да и только ли Текле? Сегодня воскресенье, и вся семья Русудан в сборе: мать Текле, отец Нико, брат Звиад, невестка Лили.
«Наверное, они скоро будут обедать. Я уверен, что Русудан не без умысла позвала меня в воскресенье, да еще в такое время. Хочет познакомить меня со своими. Пусть, мол, поговорят, оценят, решат…»
Русудан окончательно проснулась и окинула Реваза оценивающим взглядом. Ей понравилось, как он одет: черные туфли (правда, слишком сильно начищенные), черный костюм, белая рубашка, черный в белую крапинку галстук.
— Ты сегодня что-то очень красивый, — с улыбкой сказала Русудан и, приподнявшись на постели, одной рукой провела по его щеке, а другой обхватила за шею. Потом быстро притянула Реваза к себе и поцеловала в губы.
«Какие горячие у нее губы!»
Реваз положил ей руку на лоб.
«Лоб холодный, а губы просто пылают. Мы тут обнимаемся, а вдруг войдет ее мать?»
Реваз оглянулся на дверь.
— Сюда никто не войдет, — чуть слышно шепнула Русудан и, приподнявшись повыше, обняла его и крепко прижалась к его груди.
Реваз встал, поднял Русудан на руки и, как куклу, покачав ее, снова положил на тахту.
— Выйди в соседнюю комнату, я оденусь! — сказала Русудан и сунула ноги в шлепанцы.
— А ты разве не больна? — нарочито громко, с деланным раздражением спросил Реваз и усмехнулся.
— Была больна. Ты пришел, и я выздоровела!
Реваз вышел в гостиную. Он осторожно прикрыл за собой дверь, но эта осторожность оказалась ненужной — у двери в комнату Русудан с книгой на коленях сидела Текле. Казалось, она была настолько увлечена чтением, что и не заметила появления Реваза.
Реваз так и застыл на месте, смущенно глядя на Текле… Словно окаменев, сидела она в кресле, продолжая читать, и даже не взглянула на вошедшего в комнату гостя. Лицо ее показалось Ревазу сердитым:
«Не притворяйся! Я знаю, ты целовал мою дочь! Да, целовал и обнимал! Не рановато ли?.. Ну и хитрый же ты — молчишь и глаз поднять не хочешь. Можно подумать, что тебе стыдно или меня стесняешься. Ты виноват, поэтому и стыдно, а хочешь сделать вид, что ты застенчивый молодой человек, который первый раз пришел в незнакомую семью… От меня ничего не скроешь! Разве вы с Русудан дома одни? Дверь-то ведь я тебе открывала. Не мешало бы это помнить! И отец Русудан дома! Запомни его имя — Нико! Для тебя он будет батони Нико, а я калбатоно[2] Текле — так уж полагается, Брат Русудан со своей женой у себя в комнате. Дома столько народу, а ты прямо в комнату к Русудан…»
У Реваза мурашки пробежали по спине, дух захватило от волнения, он молча стоит, прислонившись к стене, а Текле продолжает сидеть в кресле, вперив взгляд в лежащую на коленях книгу, но, кажется, она не читает. Потом на ее лице появляется презрительное выражение: «Аудиенция окончена, молодой человек! Можете идти!» Но она не произносит этих слов, очевидно уверенная в том, что гость сам догадается и уйдет.
А Русудан почему-то не выходит из своей комнаты! Не видно ни Нико, ни Звиада, ни его жены! Наедине со своим гостем Текле припоминает ему его грехи.
«Сколько бессонных ночей я провела в ожидании Русудан, и все из-за тебя!»
«Что верно, то верно, калбатоно Текле! Русудан любит погулять после кино, вот мы и гуляем. Сначала пройдемся по проспекту Руставели, потом не спеша спустимся по Элбакидзе, на Верийском мосту ненадолго задержимся, а когда выйдем на набережную, Русудан совсем замедлит шаг. Я посмотрю на часы — скоро два. Тут уж Русудан заспешит, и мы только на минуту остановимся на Ленинградской улице, неподалеку от вашего подъезда. Русудан привстанет на цыпочки, заглянет мне в глаза, поцелует и убежит… А я спрячусь за деревом и жду, пока она войдет в парадное. Потом посмотрю наверх, на третий этаж, где у освещенного окна стоите вы, калбатоно Текле, ожидая Русудан… И вы удивлены, что теперь этот молодой человек стоит перед вами как сама святая невинность, не осмеливаясь даже глаз на вас поднять, и, конечно, и не думает извиняться…»
Текле сняла очки и закрыла книгу.
— Почему же вы стоите? Садитесь, пожалуйста!
Она сказала это так приветливо, что у Реваза отлегло от сердца. Он поднял голову и взглянул на нее.
Рядом с креслом Текле стояло такое же голубое кресло, как в комнате Русудан, но Реваз предпочел сесть на круглый черный стул у рояля.
— Играете? — все так же ласково спросила Текле.
— Иногда, — смущенно ответил Реваз.
— О, это прекрасно! По-моему, рояль создан именно для мужчины.
— Почему? Женщины тоже хорошо играют.
— Мужские руки — совсем другое дело. Они легко подчиняют себе клавиши, да и инструмент звучит как-то по-особому, когда играет мужчина, — убежденно сказала Текле и слегка улыбнулась.
«Видите? Текле не просто любительница музыки, она, оказывается, и разбирается кое в чем».
В комнату вошел Нико. Это был высокий, худощавый мужчина с бледным, несколько болезненным лицом, редкими белыми волосами и усами с проседью. «Настоящий историк», — подумал Реваз и, быстро встав со стула, пошел ему навстречу.
