Во-первых, категорически нельзя упоминать названия некоторых продуктов, практически всех. Люди, может, в данную минуту отвлеклись чем-нибудь, забылись, а ты неосторожно скажешь, например, «сыр» — и всколыхнешь. И пойдет, пойдет кругами. И понесется. И неизвестно, чем закончится. А все от неосторожно оброненного слова.

Во-вторых, не дай бог, ляпнуть чего-нибудь про партию. Это уж вообще. Тут вообще туши свет. Ни под каким видом. В такой-то праздник. Тут такое может начаться, что и в полгода не расхлебаешь. Господи, сохрани и обереги!

В-третьих… в-третьих… Но это даже мысленно… Даже во сне… Ни-ни… И так, знаете, нездоровые страсти… Зачем разжигать?.. Еще не пришло время… А когда придет, нам непременно доложат. И тогда уже будет можно… А пока нельзя… Ну уж потерпите как-нибудь…

В-четвертых… я даже и не знаю, как сказать… Знаю, что об этом в принципе можно, но только не сегодня… Пожалуйста — в любой другой день, но сегодня-то зачем?.. Вы что, не видите, что вокруг творится?! Так что с этим тоже придется погодить…

В-пятых… Но, в-пятых, у меня тоже, знаете, жена, дети… И это, если на то пошло, даже во-первых… И если кто хочет «в-пятых*, то и на здоровье, но только без меня…

В-шестых… в-седьмых… в-восьмых… Конечно, в-восьмых — еще туда-сюда, если пораскинуть мозгами, если рискнуть, но разумно рискнуть, взвешенно, представить все «за» и «против», а не так — шашки наголо и — вперед!.. С другой стороны — зачем дразнить гусей?.. Зачем?.. Пардон, я имел в виду не битых гусей, не в качестве пищи, в метафорическом смысле я имел в виду, прошу понять меня правильно.

В-девятых… Одну минуту, сейчас пойду проверю, плотно ли у меня закрыта дверь, вчера как раз предупреждали — дверь проверять, замки и ни в коем случае не открывать кому попало… Только не подумайте, что я бросаю камень в огород правоохранительных органов… Что вы, что вы!.. Я же понимаю, что у них тоже праздник…

Ах, черт!.. Совсем забыл!.. Насчет огорода — это я зря!.. Слово «огород» рождает цепь нежелательных ассоциаций… Ненужных ассоциаций… Может, на ум кому сразу пришло то, что я не хотел, чтобы приходило, так вы выкиньте это из головы… Немедленно!.. Я не хочу отвечать за то, что вам там приходит…

В-десятых… — сразу отпадает.

В-одиннадцатых… — отпадает категорически.

В-двенадцатых… — поищите сумасшедшего, чтобы он вам об этом рассказал.

В-тринадцатых — ха-ха-ха!..

В-четырнадцатых — а это вы видели?!.

В-пятнадцатых — раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять!..

В-шестнадцатых…

А в-шестнадцатых, знаете что?.. Возьмите мое перо и пишите сами, если вы такие умные-разумные.

В общем, с праздником вас, дорогие товарищи!..

Тут болит там болит, здесь болит. Собственно говоря, болит везде, до чего ни дотронешься. Один сплошной синяк. До финансов дотронешься: «Ай!» — кричат финансы. Внутренних органов коснешься: «Ой!» — кричат внутренние органы. Премьер-министра ненароком задели, премьер чуть не в слезы. В обществе развилась страшная обидчивость. Общество хочет положительных эмоций. «Хватит заниматься критиканством! Нам нужен позитив! Дайте нам позитив!» — требуют отцы отечества от журналистов. «Дайте нам другую действительность! — отвечают журналисты. — И мы дадим вам позитив».

И, как всегда, оказываются не правы. Потому что, если нет другой действительности, ее надо выдумать. Если мотор не тянет и неприятно смотреть на спидометр, что вам стоит нарисовать стрелку, которая всегда будет показывать вполне приличную скорость. И любуйтесь себе на здоровье. А в окошко можно не смотреть.

Что стоит в конце концов, для любителей позитивного издавать специальную газету (и название подходящее есть, к примеру, «Правда-правда!»), в которой бы рассказывалось, как, что ни день, пускаются новые домны, и какой небывалый урожай помидоров заколосился на полях Смоленщины, и о том, как пионер Вася Пупкин в который уже раз нашел кошелек и вернул его по принадлежности, замечательная у нас с вами, товарищи, растет смена! Ведь издавалось же подобное в прошлом, почему бы снова не вернуться к проверенной годами практике?! А действительность, глядишь, устыдившись самое себя, не выдержит и подтянется к печатному слову. Печатное слово должно вдохновлять, направлять, указывать светлые горизонты, а не вносить сумятицу в умы, в которых и так полная каша — единственный у нас вид каши, не охваченный дефицитом.

Только объясните мне, ради бога, наш диагноз, он что, так безнадежен? Если безнадежен, тогда говорите, говорите нам приятное, говорите, как мы все прекрасно выглядим, какой у нас замечательный цвет лица и румянец, ого, во всю щеку! Скрасьте последние дни.

Но если шансы на выздоровление все же имеются, то уж, будьте любезны, выкладывайте все как оно есть. Выдержим. Выдержим все и широкую, ясную… Не впервой. И если кто из руководителей вдруг забьется в истерике — сразу нашатырного спирта ему. Как у нас там с нашатырем? Тоже плохо? Тогда найдите руководителя с нервами покрепче, раз и с нашатырем тоже.

«Для веселия планета наша мало оборудована», — обронил как-то великий пролетарский поэт. Как в воду глядел. Особенно здесь, на одной шестой.

Мир тревожен. Это, пожалуй, его главная особенность. Так он и всегда был тревожен. И будет тревожен. Ну и что? Удавиться теперь, что ли? Боязнь тревоги — признак старческой расслабленности. Любое цивилизованное общество живет в состоянии тревоги, и только там, где царит тоталитарный режим, — тишина и спокойствие, как в хорошем сумасшедшем доме. В хорошем сумасшедшем доме всегда тишина и спокойствие. У диктаторов и психиатров не забалуешься.

А я не хочу снова в брежневскую и андроповскую психушку. Я не хочу, чтобы мне ежеутренне и ежевечерне вкатывали лошадиную дозу успокоительного в форме газетно-телевизионных инъекций, подкожно и внутривенно, что вот, мол, несмотря на отдельные недостатки, и т. д. и т. п.

Недостатки никогда не бывают отдельными. Отдельными бывают колбаса и успехи, а недостатки — в порядке вещей, и не надо себя обманывать на этот счет.

Сейчас трудно, а будет еще трудней. Но зато будет интересно. Очень интересно будет. Я уже приготовился в предвкушении. Жду.

А зло — что ж. Зло на то и существует в мире, чтобы добро могло проявляться. Зло — точка приложения добра. И уж чему-чему, а добру никогда не сидеть сложа руки.

Жулики всегда обаятельны.

Ну почти всегда.

Вы когда-нибудь видели необаятельного жулика?

Мне лично не приходилось.

Обаятельность необходима жулику, как длинные пальцы пианисту. Необаятельный жулик — это все равно что некрасивая проститутка. Что она может заработать, бедная?

Вы же понимаете, для того чтобы выйти из доверия у кого-нибудь, нужно сначала войти в него. Вот так они и живут, жулики: вошел — вышел, вошел — вышел.

Жуликам также присущи легкость нрава, веселость, общительность, жулик обычно — душа любой компании. Он вам и анекдот расскажет, и на расческе сыграет, и покажет карточный фокус, и в заключение, конечно, надует. Непременно надует. Это уж будьте покойны. Но даже уже после того, как надули, жертва не сразу отходит от наркоза обаяния, а еще некоторое время покручивает головой и приговаривает: «Экий ведь черт, а! Ведь надул, шельма! Ну надо же!».

Честные же люди необыкновенно тяжеловесны и вспыльчивы. Они постоянно колют глаза окружающим своей честностью. Они все время подозревают, что честность их недостаточно оценена обществом, что им как-то недодано в уважении. От честности за версту пахнет скукой и скандалом. Поэтому с честными людьми никто не хочет дружить. Все хотят дружить с жуликами.

Это по-человечески понятно. В них, что там ни говори, очень сильно творческое начало. Даже в самом мелком жульничестве присутствует элемент вдохновения. Жулик постоянно вынужден изобретать что-то новенькое, в то время как честность по своей природе неподвижна и одномерна. Писатели и режиссеры давно обнаружили, что из честности много не выжмешь. Хоть ты тресни, а про честного человека ни порядочного романа не напишешь, ни мало-мальски увлекательного фильма или спектакля не создашь. С честными никогда ничего не происходит. Они рано ложатся спать, уходя гасят свет, моют руки перед едой и пересекают улицу только на зеленый свет. Ну, сами посудите, какой уж тут роман! Тощища одна!