На «Сладкую жизнь» Фелини зрителя надо силком заманивать.

А давно ли мы по десятому разу смотрели «Семнадцать мгновений» и приговаривали: «Еще давай!»

Рок-музыка, некогда представляемая анафеме со всех государственных амвонов, стала дежурным блюдом на ЦТ, и под нее старушки преспокойно носки вяжут и никто за сердце не хватается.

Эротика… Кого удивишь сейчас эротикой?!

Тайны потустороннего, экстрасенсорные контакты, мистическое восприятие, жизнь после жизни, барабашка — спрос катастрофически падает.

В общем, надо что-то делать, друзья!

Значит, так, завтра, в крайнем случае послезавтра, иначе будет поздно, все запрещаем. Авангардизм, модернизм — ни под каким видом. Андерграунд — поганой метлой, Шнитке. Эдисона Денисова, группу «Аквариум» — к ногтю, пока они свой талант окончательно не загубили.

Из писателей отобрать самых достойных — и на Колыму, немедленно, пусть обдумывают будущие романы.

Художников — опять в подвалы, причем чем сырее, тем лучше. Есть же у нас еще, черт возьми, подвалы!

За анекдот — и слушателей, и рассказчика хватать и в кутузку! Сразу много новых анекдотов появится, а то их что-то совсем не стало.

И — верьте слову — культурная жизнь начнет оживать мало-помалу. Самиздат начнет расцветать. На кухнях начнем собираться, чаи распивать, разговаривать, спрашивать друг друга: а это вы читали, а это смотрели? Художники вовсю рисуют, писатели в лагерях замыслы обдумывают…

Надо, братцы, и о потомках побеспокоиться, а то что же это — только себе и себе.

Правительство существует, чтобы народу было кого ругать. Причем ходить за поводами далеко не нужно. Стоит споткнуться о камень, чтобы от правительства мокрого места не осталось. Разбросали камни, так что нормальному человеку пройти нельзя. Ну, и правительство!

Поэтому правительство, если оно, конечно, не любит, когда его ругают, должно сменяться в среднем каждые три месяца. Первые три месяца всегда можно сваливать все на предыдущее правительство. Якобы это все оно. Но по истечении трех месяцев уже можно начинать ругать текущее правительство. Три месяца — вполне нормальный срок. За три-то месяца такого наворотить можно, что только держись!

И вот что меня удивляет, как это еще находятся люди, которые отваживаются по нынешним беспокойным временам браться руководить государством. Меня хоть озолоти!.. При этом дачу себе не купи, спецбольницей не пользуйся, детей на тепленькие места не смей пристраивать!.. Да с какой тогда стати я должен руководить вашим государством?! Я понимаю, было бы нормальное государство!.. Швейцария, например. Швейцарией я бы еще взялся поруководить. Складненькая такая, компактная страна. Ни хлопот, ни забот. Народ смирный. Они даже, наверное, и не знают, кто ими руководит, и руководит ли вообще. Живут себе, в ус не дуют. А тут!.. То им не так, это не так. А я, значит, руководи!.. Ну, по телевизору меня будут показывать. Ну, с почетным эскортом в аэропорт проводят. Ну, обед в Кремле!.. Нет, нет и еще раз нет. И не уговаривайте.

Наше правительство чем-то напоминает шуструю сороку из всем известной присказки, которая кашку варила, деток кормила, этому дала и этому дала, а этому, видите ль, не дала. И сразу шум, гам. Как это не дала?! По какому такому праву не дала?! А ну дать — и немедленно!..

Конечно, оно само себя в такой тупик загнало. Пытается накормить народ. Во всем мире народ сам себя кормит, а у нас правительство. Ясно же, что никакому правительству, как бы оно ни шустрило, с эдакой задачищей не справиться. А что, если взять и попробовать зайти с другой стороны? Понимаю, смело. Где-то даже дерзко. Но — попробовать. Один раз за всю историю КПСС. Взять и предоставить народу возможность… просто страшно выговорить… накормить себя самому. Без поминутного заглядывания к нему в тарелку. Без мелочной регламентации, какого размера должна быть ложка и на какую ширину рот раскрывать. Без подсаживания нахлебников, которым только свистни, они враз набегут. Ну а вдруг получится?.. Вдруг народ сам себя обеспечит и еще правительству что-нибудь откинет? Вдруг он еще не разучился жить без няньки? Ну а если не получится, тогда что ж… Плохой народ. Дурной народ. Остолоп народ. Тогда ему не правительство, а самого себя критиковать нужно. Что ж это он такой уродился, что у него все из рук валится?

Но я почему-то думаю, что получится! Должно получиться. Но вот этого и боятся те, кто сегодня устанавливает размеры ложки и определяет, на какую ширину рот раскрывать. Потому что в случае успеха эксперимента они без работы останутся. А ведь они больше ничего не умеют, кроме как над душой стоять.

Удивительно, как наша житейская практика умудряется скомпрометировать слова и даже целые понятия, которые до недавнего времени пользовались высочайшей репутацией в лексиконе всего, не побоюсь сказать, прогрессивного человечества.

Взять, к примеру, слово «парламент». Какое хорошее было словечко! Как его ни поворачивай, не придерешься. Сразу представлялась старая добрая Англия, какие-то люди в овечьих париках представлялись и, уж не знаю почему. — камин. Но стоило этому слову попасть в наш политический оборот, как от его возвышенного смысла остались одни рожки да ножки. И уже другие картины вызывает оно, ничего общего с каминами и париками не имеющие. Какие к черту камины! В лучшем случае — родная российская очередь в винный магазин за пятнадцать минут до закрытия, когда становится окончательно ясно, что до заветного прилавка не достояться.

Ладно, изгваздали мы слово «парламент», сразу же взялись за «спикера». «Спикер»-то чем виноват был? Пользовались же раньше прежним наименованием — Председатель Президиума Верховного Совета, от которого никто ничего хорошего не ждал, ну и продолжали бы пользоваться. Так нет, нам «спикера» надо было замарать. И — прости-прощай та романтическая дымка, которая раньше окутывала «спикера».

Я прежде, признаюсь, ничего такого о спикерах предосудительного не знал. Ну, знал, что сидит такой тип в английском парламенте и время от времени стучит молотком по столу. Как чего ему не понравится, он сразу стучит. Знал я еще, что сидит он на мешке с шерстью, бараньей, кажется. Почему с бараньей? Думаю, потому, что у них, у англичан, овцеводство искони считалось главным средством приращения национального богатства. И они, видимо, овцеводством страшно гордятся. Вот они на том и сидят, чем гордятся. А наш спикер по-простецки сидит на своем заднем месте; выходит, что и гордиться ему больше нечем.

«Спикер», «парламент» — этого нам на один зуб хватило, а вот со словом «демократия» пришлось-таки попотеть. Уж больно огромным оно оказалось. Какие традиции за ним! Какая история! Древняя Греция, Рим, восемнадцатый век, Франция, энциклопедисты, Великая революция. Декларация независимости. Но дело, как говорится, мастера боится, и уж если чего надо испохабить… Особенно если наши ребята берутся. И, глядишь, уже «демократия» заняла в русском, именно в русском языке прочное место в ряду бранных слов где-то между словом «профурсетка» и словом «козел».

Родные мои, дорогие, хорошие!

Не надо дальше! Не тяните руки, если не уверены, что в ваших руках слово сохранит первоначальную силу. Не вы его этой силой наполняли, а только и умели, что ее растрачивать. Не так уж много и слов симпатичных осталось. Давайте подумаем о будущих поколениях. Чем они пользоваться будут, если мы все разбабахаем?

С тревогой смотрю, как начальник стал повсеместно превращаться в менеджера, конферансье в шоумена, а обыкновенная пьянка — в презентацию. Что-то дальше будет.

О чем бы таком написать, чтобы никому сегодня не испортить настроения? Нет, не так говорю. Чтобы не испортить его еще больше.