— Нету, — прошептала девушка, — нету билетов на Черноморское побережье Кавказа.

— И на третье число нету?

— И на третье число, — едва слышно прошелестела девушка и совсем сникла.

— Ну нельзя, нельзя же все принимать так близко к сердцу, — воскликнул я. — Нет и нет. Ничто не помешает провести мне свой отпуск, ну, скажем, где-нибудь на Азовском море… Будьте любезны, один билет в какой угодно населенный пункт на берегу этого небольшого, но уютного моря… Не забудьте, на третье число…

— Нету билетов на Азовское море, на третье число. — еле-еле донеслось до меня.

— Ну полно, полно! — непринужденно засмеялся я. — Улыбнитесь жизни, и жизнь немедленно улыбнется вам! Оглянитесь вокруг — и вы увидите птиц, и цветы, и голубое небо. А жизнь полна чудес, и на железнодорожной карте сотни увлекательнейших маршрутов… Решено, еду в Прибалтику. Всего один билет, в Прибалтику, разумеется, на третье число, а конечный пункт не имеет значения!..

— Нету в Прибалтику! И на третье число нету! — видимо, из последних сил ответило мне юное существо и зарыдало во весь голос.

— О, я несчастный! — схватился я за голову. — Как могло у меня хватить наглости своими немыслимыми требованиями довести вас до слез! Забудем, и забудем немедленно! Скажите только, куда у вас есть билеты, и я последую в указанном направлении. В сущности, какая разница, где отдыхать одинокому, но еще не очень старому человеку, если уже несколько лет подряд он никуда не заезжал дальше Малаховки…

— В Ташкент есть! — прорыдала девушка. — Два билета! Мне совершенно случайно достали!..

— Да здравствует Ташкент! — сказал я. — И пусть слезы навсегда высохнут на ваших глазах!

— Я боюсь, что вас не устроит, — всхлипнула она.

— Почему не устроит?

— Места неудобные, — ее крохотный носовой платочек впору было выжимать.

— Какие такие неудобные?

— С краю, седьмой ряд, — всхлипнула она. — На восемнадцать часов.

— Значит, мы потом еще успеем погулять, — сказал я, потому что не мог сказать иначе в данную минуту.

…Забегая вперед, скажу лишь, что когда мы выходили из кинотеатра «Ташкент», после окончания сеанса, я предложил:

— А не махнуть ли нам завтра в «Баку»? Отдыхать так отдыхать!

— Давай! Это как раз рядом с моим домом, — согласилась она, и я порадовался, что мой отпуск складывается настолько удачно.

— Костя, ты? Какими судьбами?!

— Здравствуй, Маша!

— Здравствуй, Костя! Как хорошо, что ты пришел!

— Еле к тебе прорвался, Маша. Секретарша не пускает.

— Ты бы сказал ей, что ты мой муж.

— Я и сказал. Муж, говорю. Никак, говорю, дома не можем встретиться. А она говорит, могу только на последнюю декаду месяца записать. Говорит, ты очень загружена.

— Ну, присаживайся, рассказывай, как ты, как дети.

— У нас все хорошо. Только вот у Мариночки животик недавно болел, но это уже позади. Петя учится, отличник стал. Ходит в секцию плавания. Он всегда был спортивным мальчиком.

— Да-да как же, помню.

— От твоей мамы тебе большой привет. Мы очень гордимся тобой, следим за твоими научными успехами по прессе. А твое выступление по телевидению вся родня смотрела. Дядя Коля сказал, что ты почти не изменилась за десять лет со дня нашей свадьбы, что он тебя не видел.

— Неужели уже десять лет прошло?

— Да, десять лет.

— Все эти десять лет. Костя, ты был хорошим мужем. А твои завтраки, которые ты мне оставляешь по утрам, — просто прелесть.

— Это когда ты не в командировках.

— Не напоминай мне о них. Ох уж, эти командировки! Костя, может, у тебя какие вопросы ко мне есть, может, помочь чем нужно, ты говори, не стесняйся.

— Собственно, это даже не у меня. Маша, это в школе, где Петя учится, попросили. У вас, говорят, жена крупный ученый, педагог, очень бы хотелось с ней встретиться, услышать ее раздумья о семье, о воспитании детей.

— Ну, раз просят, и тем более Петя там, никуда не денешься. Где-нибудь в конце года, хорошо?

— Ладно, я скажу в школе.

— А теперь. Костя, извини, бежать надо, на самолет опаздываю.

— Еще одну минутку, вот это тебе, подарок к 8 Марта.

— Ой, какой ты милый! Ну-ну, а глаза-то у нашего дурачка на мокром месте. Будь же мужчиной!

— Всё, все, взял себя в руки.

— Бегу, уже в цейтноте.

— Счастливо! Позвони как-нибудь детям почерком, пока они спать не легли. Они будут рады.

— Позвоню-у-у-у! (убегая).

Мне надоели упреки в том, что я гвоздя забить не могу. В конце концов, это унижает мое мужское достоинство. В субботу, когда никого не было дома, я взял и вбил гвоздь в стену. На самом видном месте. Совершив это, я уселся и стал ждать жену, предвкушая, как она удивится и, наверное, не поверит, когда узнает. Я даже начал немного злиться, что время идет, а ее все нет и нет. Наконец, жена пришла, отягощенная сумками и окруженная нашими общими детьми.

— А у меня для тебя сюрприз! — сообщил я.

— Интересно, какой? — заинтригованно спросила она. Я увлек ее в комнату и подвел к гвоздю.

— Вот! — сказал я.

— Юра! Я глазам своим не верю! Неужели это ты?..

— Я! — гордо кивнул я.

— Сам?

— Конечно, сам! — подтвердил я, скрывая, что все-таки четверть гвоздя забил сосед, и пряча за спиной забинтованную левую руку.

— Великолепно! Изумительно! И вы посмотрите,

как прямо вбил! — восхитилась жена. Я скромно потупил глаза.

— Да что ж это я так стою! — опомнилась жена. — Нужно сейчас же звонить маме, родственникам. Такая новость. Представляю, как они будут ошеломлены.

Целый час после этого я принимал по телефону поздравления от наших многочисленных родственников и знакомых. Дядя Боря даже сказал, что теперь он верит, что я не совсем пропащий человек и кое на что способен, и что в будущем я, несомненно, совершу такое, что все просто ахнут. Когда поток поздравлений иссяк, я прилег на диван и стал наслаждаться заслуженным отдыхом. За дверью в это время жена шикала на детей: «Тихо, папа отдыхает!»

Еще в течение двух недель, возвращаясь домой, первым делом я подходил к гвоздю и любовался. Приезжали и гости, чтобы своими глазами посмотреть на мою работу. А потом мы купили шкаф, который, к сожалению, никуда нельзя было поставить, кроме как к той стенке, в которой красовался мой гвоздь. Гвоздь пришлось вытащить. Это сделал за три рубля Василий Васильевич, жэковский слесарь.

Когда гвоздь вытягивали, я не мог без слез смотреть на эту экзекуцию и ушел в другую комнату. Я еще не подозревал, какую глупость совершаю, разрешив вытащить гвоздь.

Шкаф поставили к свободной стене, и постепенно все стали забывать о моем подвиге.

И то, чего я больше всего боялся, случилось.

— И что же это ты у меня такой! — как-то вырвалось у моей жены. — Гвоздя вбить не можешь…

Я вздрогнул. Кровь прилила к моим щекам. Но я выдержал характер и смолчал.

Лучше, ни слова не говоря, взять и вбить!

Так вбить, чтобы ни один слесарь не смог вытащить. И в раму его! Золоченую! И пусть кто-нибудь хоть пальцем до него дотронется!

Когда дрессированные кони с султанами на головах ускакали за кулисы, ударили барабаны, погас свет, и в луче прожектора появился артист в белой чалме и черном фраке. Вслед за ним двое униформистов внесли большой кованый сундук.

— Сейчас перед вами будут продемонстрированы чудеса мнемотехники! — выкрикнул артист. — Желающих из публики попрошу ко мне!

По рядам зрителей пробежал легкий шорох.

— Желающие есть? — повторил артист.

На арену выбралась, поправляя прическу, невысокая женщина в зеленом жакете. Выражение лица у нее было решительное.

— Очень приятно, мадам! Прошу! — Факир галантно взял ее за руку, подвел к сундуку и помог ей ступить в него. Женщина слегка присела, факир захлопнул крышку, несколько раз взмахнул над сундуком палочкой, распахнул крышку — никого в сундуке не было. Грянула овация. Факир раскланялся.