Я так и обмер. Прижался к печной трубе. Жду и прикидываю, как выследить шпиона, а самому остаться незамеченным. И вдруг... Я чуть не поперхнулся. По крыше к чердачному балкону крался Женька. При луне был виден его шлем и бархатная курточка.
Только я хотел пугнуть Женьку — послышались разрывы бомб. Сразу много разрывов...
За Невой, где-то в другом конце города, выросло красное зарево. Я побежал к чердачному балкону — с балкона-то дальше видно, чем просто с крыши.
— Паразиты! — выругался Женька и сплюнул. Я тоже забыл о нашей ссоре.
«Только бы в Эрмитаж не попали», — с тревогой думал я, вглядываясь в кровавое зарево, которое разливалось за Невой. Мне почему-то стало вдруг страшно, что фашисты подожгли именно Эрмитаж. Ещё в прошлом году весь наш класс купил абонементы. По ним можно было ходить в музей хоть каждый день. Я очень любил Эрмитаж.
Мы не заметили, как на крыше появился дядя Гриша. Я даже вздрогнул, услышав его бас:
— Эт-то что такое?! Сейчас же марш в укрытие! — Дядя Гриша схватил нас и отвёл через весь чердак к лестнице, которая вела на улицу.
Мы и возразить не успели, как за нами захлопнулась чердачная дверь.
Утром зарево стало тёмно-багровым. Из-за Невы летела копоть. Кругом говорили о том, что горят Бадаевские склады, а там продовольствие на весь город. И ещё говорили, что фашисты готовятся к штурму Ленинграда и даже сборище своё запланировали в гостинице «Астория», что возле Исаакиевского собора.
...Вскоре после пожара на Бадаевских складах хлебные нормы снизили. Рабочим с 800 до 500 граммов, а иждивенцам и детям стали давать всего по 300 граммов в день.
Из магазинов исчезли сливочное масло, крупы. Длиннущие очереди стоят за маисовой мукой и крахмалом — их дают вместо крупы, за селёдкой — она идёт вместо мяса.
Ну да продукты не главное. Главное — как на фронте.
Когда немцы не бомбили и не обстреливали город, ветер доносил еле слышную артиллерийскую канонаду. Где-то в пригородах шли бои. Немцы рвались в Ленинград. Потому и занятия у нас не начались 1 сентября.
В конце сентября мы узнали, что штурм Ленинграда провалился. Вот тогда всех наших ребят и позвали в школу.
— Женя Орлов никуда не уехал, а на занятия не пришёл, — сказала наша классная воспитательница, — обязательно надо навестить его... Кажется, вы большие друзья... — Александра Афанасьевна посмотрела на меня.
Мне всё нравится в Александре Афанасьевне, и обычно я стараюсь не очень сердить её.
— С Орловым мы совсем и не друзья. Просто так... — ответил я.
После всей Женькиной брехни другом он мне больше не мог быть. Разве такого человека кто-нибудь назовёт хотя бы просто приятелем?
Как некрасиво, Володя. — Александра Афанасьевна осуждающе покачала головой. — Всё время вместе были, а тут чего-то не поделили и сразу — чуть не враги. А ведь у Жени папа на фронте...
Уши у меня после этих слов стали горячие-горячие. Если бы Александра Афанасьевна знала всё про Женьку, то не стала бы так говорить.
После уроков в класс вошла наша пионервожатая.
— Ребята, — сказала она, — на фронт уходят наши отцы и старшие братья. У многих из них дома остались старушки, маленькие дети. Мы создадим фронтовой пионерский взвод и будем помогать семьям фронтовиков.
Название отряда — фронтовой взвод — очень понравилось всем. Все хотели записаться во фронтовой взвод.
— Мы примем в наши ряды только тех, — сказала пионервожатая, — кто хорошо себя ведёт и учится как полагается.
Командиром взвода стала пионервожатая, а командиров отделений мы избирали сами, из ребят. Нужно было три командира, потому что в классе у нас было три ряда парт. Пионервожатая ушла и сказала, чтобы мы сами подумали над кандидатурами. Спорили долго. Мне очень хотелось стать фронтовым командиром. Но как это сделать? Не самому же напрашиваться?
— Коля, — спросил я Кольку Богданова, — а ты тоже хочешь, чтобы тебя сделали командиром?
— Меня не изберут, — ответил Колька. — У меня по русскому «плохо» не исправлено.
Мы помолчали. Я обдумывал: достоин или нет стать командиром. Перебрал всё и решил, что достоин. А если дисциплину когда нарушал, так ведь исправлюсь. Даже слово дам. Но обо мне забыли. Я зря прислушивался — не назовут ли моё имя.
— Меня тоже не изберут, — сказал я с грустью. Колька посмотрел на меня и как закричит:
— Вовку Павлова. Павлова запишите!
За столом сидел президиум — председатель совета отряда Петя Ершов и отличница Люба Масолова. Петя звонил в колокольчик и кричал:
— Ребята, тихо! Садитесь!
Но никто его не слушал. Все шумели и толпились у стола. А на крик Коли обернулись, потому что голос у него — будь здоров. И вообще парень он мощный — на голову выше всех в классе и бицепсы у него, когда кулаки сожмёт, как железные. В нашем классе Коля недавно. Раньше он в лесу жил. Отец у него на железнодорожном разъезде работал. В школу Коля ходил в деревню за пять километров. Так что тренировка у него основательная.
Подошла Люба-отличница и так это важно спросила у Коли:
— Чего ты кричишь?
— А я за него, — сказал Коля и показал на меня.
— У него с поведением плохо, — сказала Люба.
— А тебе чего? — разозлился я. — Подумаешь, отличница какая... А ты из винтовки стрелять умеешь? Ты поднимешь её?
Подлетела Люська-выдра и сказала, что я в прошлом году котёнка на урок приносил и потом контрольную списал по арифметике.
Девчонки — хитрая публика. Раньше у нас в классе их как раз половина была, а теперь больше половины. Воина идёт, Ленинград в опасности, пацанов почему-то поувозили, эвакуировали, а девчонки остались. Даже обидно от такой несправедливости.
Когда вернулась пионервожатая и стали голосовать, девчонки такое устроили, что хоть всех их колоти. Командирами они хотели сделать Любу-отличницу и Люську-выдру, а ребятам всего одно место дать — Петьке Ершову. Ну, тут ребята шум подняли. Даже Петя.
— Это нечестно, — сказал он. — В настоящей армии все мужчины, а у нас... — И Петя ни с того ни с сего в свой председательский колокольчик зазвонил.
Раньше я не любил Петю — больно примерный. Когда ни вызовут отвечать всё знает. Одни пятерки получал. И ещё он задавала, и с ним никто не дружил, но теперь Петя вёл себя как полагается.
После долгих споров меня избрали командиром третьего отделения. Командиром второго стала Люба-отличница, а первого — Пета Ершов. Нашему отделению пионервожатая приказ дала — даже на бумаге написала красивыми буквами — взять шефство над семьями фронтовиков, которые живут рядом с нашими ребятами.
— Тебе, Володя, — сказала пионервожатая, — устанавливается испытательный срок. Через месяц посмотрим: можно оставить тебя командиром или нет. — И дала мне красную повязку с надписью «Командир отделения».
ЖЕНЬКИНА ТАЙНА
Пять человек из отделения я послал по домам пусть на месте изучат обстановку, узнают, кому нужна помощь. Коля и Люська-выдра направились со мной к Женьке — выяснить, что с ним. Мы подошли к Женькиному дому, поднялись по лестнице.
Я позвонил. За дверью послышался шорох.
— Женька! — крикнул я.
Никто не ответил.
— Может, он в больнице или эвакуировался, — сказал Коля.
По лестнице поднималась женщина. Она остановилась у соседней двери и стала отпирать её.
— Скажите, пожалуйста, — обратилась к ней Люська — Женя Орлов не в больнице? Вы не знаете?
— Опять что-нибудь случилось? — забеспокоилась женщина.
— Он в школе не был. Мы проведать пришли, как семью фронтовика, — сказал я.
— Тогда звоните, — сказала женщина. — Вчера мать его говорила, будто живот у Жени разболелся. За каплями прибегала.
Мы долго звонили и стучали. Наконец за дверью послышался Женькин голос.
— Меня заперли. Никак не открыть. Поняли?
— А мы у соседей ключ попросим! — прокричала в замочную скважину Люська.