Василий Васильевич стряхнул землю с тужурки и брюк, сел на скамейку, которая тянулась вдоль всей щели. Поднялся с пола и Женька, и все остальные вставали.

Где-то вдалеке-слышались разрывы бомб. Удалялись и хлопки зениток.

Какая-то женщина прошла мимо нас к выходу из щели.

— Я должна выйти... Моя мать дежурит у дома... Я должна... Может быть, наш дом...

Дежурный не выпустил женщину из убежища. Она села возле Василия Васильевича и всё время спрашивала:

— Вы уверены, что что не в наш дом бомба попала?.. Уверены?..

Василий Васильевич хмурился и говорил, что уверен. Открылись дверь щели, и кто-то прокричал:

— Граждане! Можете выходить. Отбой воздушной тревоги.

Женщина, что сидела около Василия Васильевича, рванулась к выходу и быстро исчезла.

Когда началась тревога, напротив щели, в которой мы спрятались на другой стороне улицы был красивый каменный дом. У арки сидела старушка с противогазом на коленях — дежурная. Теперь не было ни дома, ни старушки. Только стены да груды дымящихся кирпичей. В воздухе повисли лестничные марши.

Сандружинницы укладывали на носилки рядом с женщиной маленькую девочку с окровавленным лицом.

Подъехали два грузовика. С них соскакивали девушки в сапогах и гимнастёрках, с лопатами и ломами — дружинницы местной противовоздушной обороны. Они будут раскапывать развалины, потому что под обломками есть люди...

Домой мы возвращались молча. Перед глазами у меня всё стояла то женщина, которая рвалась из щели, то девочка с окровавленным лицом. Женька, наверно, тоже о них думал.

Уже возле дома Женька сказал как-то растерянно:

— Надо что-то придумать... Надо скорее на фронт...

В то время я не придал его словам особого значения.

А именно тогда в Женькиной голове зародился план, который потом принёс мне много неприятностей.

«БОКСЁРСКАЯ» МАЗЬ

— До первой крови! — объявил Женька и стал руки натирать какой-то вонючей мазью.

— А это чего у тебя? — спросил я.

— Боксёрская мазь, — ответил Женька и спрятал баночку в карман.

— А мне дашь боксёрской мази?

— Ушлый какой! — ухмыльнулся Женька. — Чтобы меня же нокаутировал, да?

— Это как? — не понял я.

— Марала! — сказа я Женька снисходительно. — Даже слов боксёрских не знает.

Мне стало очень стыдно. Я попросил Женьку объяснить эти слова.

— За каждое слово, — сказал Женька, — буду выдирать у тебя по две волосины. Понял?

— Ладно, — согласился я. — Давай. Выдирай.

Мы стояли друг против друга между двумя сараями. Один проход был завален дровами, а другой почти упирался в дом. Над головой сияло небо. Место было самое подходящее для всяких секретных дел.

— Нокаутировать, — говорил Женька, — это когда я тебя шмякну так, что и не встанешь. Понял?

Я мотнул головой, хотя мне совсем не нравилось, что Женька так про меня говорит.

— Башку подставляй! — потребовал Женька. Я наклонился и глаза зажмурил. «Ничего, — думал я. — Две волосины — это ерунда. У меня их много, и велю тренировать надо». Женька не спеша рылся у меня в волосах, а потом как дёрнет. В тяглах у меня будто молния блеснула, и больно стало так, что я не стерпел и закричал:

— Я вот тебе дам!

— Трус! — сказал Женька, — Из-за двух волосин барахлит, как испорченный мотор.

— Если бы ты две взял, а то... — стал я оправдываться.

— В боксе, — загадочно сказал Женька, — главное дело — правила выучить. Вот если знаешь их, никто тебя не победит. Потому что самые сильные люди придумали это.

- А ты знаешь? — недоверчиво спросил я.

— Спрашиваешь ещё!.. Да я эти правила во сне вижу. Мне отец, когда этот... — Женька осмотрелся по сторонам и закончил шёпотом: — Когда пистолет свой дал, то и правилам научил. Без них нельзя. Понял?

— Отец тебе пушку дал... — поправил я и задумался — не травит ли Женька.

— Пистолет... — протянул Женька и вдруг заговорил быстро-быстро: — Это и есть пушка. Только она, знаешь, на пистолет смахивает. А курок красненький. Когда зарядишь, лампочка зажигается. Синяя. Это для светомаскировки, чтобы фрицы не увидели. А стреляет — будь здоров... И грохочет как гром... А можно и бесшумно. Там кнопочка есть секретная. Маленькая В увеличительное стекло смотреть надо. С этой пушкой наши самого Гитлера кокнут. Понял?..

В голове у меня от этих слов такой винегрет получился — ужас.

— А к военкому ты пойдёшь? — спросил я Женьку.

Женька почесал ухо и ответил важно:

— Надо обсудить этот вопрос...

— А с кем обсудить? — сгорая от любопытства, спросил я.

— Так все секреты тебе и выдай, да?

Я понял, что Женька будет советоваться со связным своего отца. А может, даже с отцом.

— Ладно. Рассказывай правила, — сказал я.

Женька авансом выдрал у меня ещё клок волос, а потом и говорит;

— Первое правило — это... цейтнот. Цейтнот — это...

Женька сморщился, как от зубной боли, и повторил:

— Это значит.,.

— Цейтнот — это в шахматной игре бывает, когда времени шахматисту не хватает, — услышал я голос сверху.

На крыше стоял Сенька Шульберт — музыкант. В коротеньких штанишках. Сам коротенький, толстый. Руки в кармашки положил и на нас смотрит.

— Женька всё врёт тебе, а ты в веришь...

Женька сначала растерялся, а потом показал Шульберту кулак и как закричит:

— Провокатор! Лови провокатора!

Женькин крик подхлестнул меня, и я вслед за Женькой стал карабкаться по поленнице на крышу. Всё произошло так быстро, что я толком я не сообразил ничего.

Пока мы лезли вверх, Шульберт соскочил на землю и удрал.

...Цейтнот... Вот дурак! Сам сколько раз с отцом в шахматы играл. И папка часто говорил это слово. Особенно если мама на стол подаст, а мы ещё не доиграли партию. Мне стало не до себе. Теперь я был почти уверен, что Женька врал мне не только про бокс, но и про специальный разведотряд и про пушку...

— Если ты травил, — сказал я Женьке, — вот увидишь, все волосья у тебя повытаскаю.

Женька ничего не ответил и убежал. Когда бежал, из кармана у него выпала баночка с «боксёрской» мазью. Я поднял её и прочитал на баночке: «Мазь. Применяется против вшей и других насекомых».

КОМАНДИР ОТДЕЛЕНИЯ

Женька как сквозь землю провалился. Нисколько раз я пытался подкараулить его, но безуспешно.

На берегу Невы каждый день проходили занятия ополченцев и бойцов местной противовоздушной обороны. Ребята пропадали там целые дни. Когда копали ямы для блиндажей, помогали. Всех наших видел я там, а Женьку — нет.

«Может, Женька только про бокс и про пушку врал? — забеспокоился я — А в отряд дядя Дима и правда взял его...» Ребята про Женьку ничего не знали. Квартира Орловых вечно закрыта была.

Пошли слухи о том, что фашисты окружили Ленинград и готовятся к штурму города. По нашей Набережной улице^[8] в сторону Финляндии шли колонны бойцов. Если бывая у них привал, я выносил бойцам то печенье из дачного запаса, то папиросы из папиного «НЗ» — и угощал.

И всё время думал, как бы это побольше помочь фронту. Когда бывали воздушные тревоги, мамка сразу заставляла в убежище бежать — в щель, что была в саду возле нашего дома. По дороге я не раз видел, как в небо взлетали ракеты. То где-то далеко, то совсем близко. Говорили, что это диверсанты запускают их — для ориентировки фашистским лётчикам.

Я мечтал поймать диверсанта-ракетчика. Как-то раз, когда взвыли сирены воздушной тревоги, я находился на крыше нашего дома. Здесь никого не было, и я решил никуда отсюда не уходить, в надежде, что повезёт и я выслежу диверсанта.

Фашистские самолёты шли не над нашим районом. Хлопки зениток доносились откуда-то издалека. В перерывы между хлопками на крыше устанавливалась насторожённая тишина. Ни огонька нигде не видать. Ни голоса не слышно. И вдруг чьи-то шаги. Осторожные. Крадущиеся.