иду до конца. Самое главное, что Бог мне помогает. Да святится Имя Твое!»

Здесь снова жизнь скрестилась с творчеством до неразъятия. Александр с Марией

сошлись не для греха, они сошлись во взаимном движении жертвоприношения.

Александр принес жертвенный обет Богу, и в своем сердце он знает, что не отступит от

обещанного. Мария жертвует Александру свою нежность и свой эрос, глубинно-просто

понимая и принимая весь предсмертный трагический пафос Александра. В итоге —

катарсис.

В реальной жизни Тарковский приносит жертву своим здоровьем, затем пытаясь

спастись в сакральном эротическом акте. Однако Господь рассудил по-своему. Чудо

исцеления не произошло. Случилось обыкновенное чудо: родился живой, не

кинематографический Александр, который живет ныне в Норвегии.

С 16 декабря Тарковский в клинике. (До этого — в парижской квартире по улице

Пюви де Шаванна.) Он часто слушает Баха. Морфин с его видениями все более

становится его спутником. Вспоминает близкий его друг Франко Терилли: «Незадолго

до смерти Андрей прислал мне из Парижа листок, на котором были нарисованы бокал

и роза. Ему уже было трудно писать. За несколько дней до его смерти мне позвонили и

попросили, чтобы я на другой день позвонил Андрею — он хотел сказать мне что-то

очень важное. Когда я дозвонился, он поднял трубку, но ничего не сказал. Я понял, что

он хотел проститься со мной молчанием.** А за год до этого, кажется в декабре 85-го, он позвонил мне из Флоренции: приезжай сейчас же. Я приехал. Не вставая с постели, он попросил Ларису оставить нас вдвоем. "Не бойся того, что я тебе скажу,— произнес

Андрей,— сам я этого не боюсь". И он сказал, что накануне был звонок из Швеции —

анализы показали, что у него рак и что жить ему осталось совсем немного. "Я не боюсь смерти" — Андрей говорил это так спокойно, что я был

поражен...»

Впрочем, еще в 1984 году в фильме Донателло Баливо он говорил: «Пугает ли меня

смерть? По-моему, смерти вообще не существует. Существует какой-то акт, мучительный, в форме страданий. Когда я думаю о смерти, я думаю о физических

страданиях, а не о смерти как таковой. Смерти же, на мой взгляд, просто не

существует. Не знаю... Один раз мне приснилось, что я умер, и это было похоже на

правду. Я чувствовал такое освобождение, такую легкость невероятную, что, может

быть, именно ощущение легкости и свободы и дало мне ощущение, что я умер, то есть

освободился от всех связей с этим миром. Во всяком случае, я не верю в смерть.

Существует только страдание и боль, и часто человек путает это — смерть и

страдание. Не знаю. Может быть, когда я с этим столкнусь впрямую, мне станет

страшно, и я буду рассуждать иначе... Трудно сказать».

Во время съемок последнего своего фильма он ответил кратко на внезапный вопрос

М. Лещиловского: «Считаете ли вы себя бессмертным?» — «Да, считаю».

Шарль де Брант, видевший его за два дня до смерти: «Глаза у него были широко

раскрыты, и он водил головой, словно следил за видениями своего воображения».

Рассказывают, что когда дыхание у Тарковского отлетело, «лицо у него было

прекрасно, спокойно и безмятежно». Случилось это 29 декабря.*

тпевание Андрея Тарковского прошло 5 января 1987 года в православном храме

святого Александра Невского. Мстислав Ростропович прямо на ступенях храма играл

на виолончели мелодию И.-С. Баха — того духовного чародея, которым мальчик

Андрей когда-то хотел стать. И стал. Похоронен Тарковский был на русском кладбище

308

г. Сен-Же-невьев де Буа в предместьи Парижа, великой усыпальнице русской

эмиграции.

5 ноября 1986 года он составил завещательное, нотариально заверенное письмо: «В

последнее время, очевидно в связи со слухами о моей скорой смерти, в Союзе начали

широко показываться мои фильмы. Как видно, уже готовится моя посмертная

канонизация. Когда я не смогу ничего возразить, я стану угодным "власть имущим", тем, кто в течение 17 лет не давал мне работать, тем, кто вынудил меня остаться на

Западе, чтобы, наконец, осуществить мои творческие планы, тем, кто на пять лет

разлучил нас с нашим десятилетним сыном.

* Спустя ровно 60 лет после кончины другого великого «сакрализатора» храмовых

пространств и времен псевдообыденной жизни — Райнера Рильке.

Эпилог

309

Зная нравы некоторых членов моей семьи (увы, родство не выбирают!), я хочу

оградить этим письмом мою жену Лару, моего постоянного верного друга и

помощника, чье благородство и любовь проявляются теперь как никогда (она сейчас —

моя бессменная сиделка, моя единственная опора), от любых будущих нападок.

Когда я умру, я прошу ее похоронить меня в Париже, на русском кладбище. Ни

живым, ни мертвым я не хочу возвращаться в страну, которая причинила мне и моим

близким столько боли, страданий, унижений.* Я — русский человек, но советским

себя не считаю. Надеюсь, что моя жена и сын не нарушат моей воли, несмотря на все

трудности, которые ожидают их в связи с моим решением».

Это письмо оказалось ненапрасным, ибо появились люди, говорившие, что

Тарковского следует похоронить в Москве. В 1996 году Лариса Павловна говорила

корреспонденту «Аргументов и фактов»: «Начну с того, что у меня стали требовать, как они говорили, "тело" Тарковского, чтобы устроить здесь всенародные похороны; меня и по сей день обвиняют в том, что я этого не сделала. Но Андрей в завещании

написал, что хотел быть похороненным на русском кладбище Сен-Женевьев де Буа.

Как я могла нарушить его завещание? Даже если бы его и не было, я бы все равно не

сделала этого. Найти место на Сен-Женевьев де Буа было очень сложно, мне

предлагали другое, наподобие нашего Новодевичьего, но с помощью церкви мне все-таки дали место, временное, где уже была когда-то могила. А через год с помощью

мэра мне выделили даже два места, и я перезахоронила Андрея, что было невероятно

тяжело — это были вторые похороны... Так меня обвинили и в том, что я положила

мужа в чужую могилу...»

На новую могилу кто-то из почитателей Тарковского привез из Пиренеев

удивительный кусок темно-зеленого гранита, на котором жена Тарковского попросила

выбить слова: «Человеку, который увидел ангела». Она объяснила это так: «В каждом

новом фильме Андрей хотел снять ангела». Но не получалось. Но то, что он его видел

внутренним взором,— бесспорно.

Лариса Тарковская умерла в 1997 году в Париже от той же болезни, что и муж.

Похоронена рядом с ним.

* * *

Кем же был Андрей Тарковский? Если ответить одним словом, то я бы сказал —

мистиком. Но кто такие мистики? Говоря текстом О. Хаксли, «мистики — это

отверстия, сквозь которые капельки знания о реальности

* В апреле 1997 года И. Рауш-Тарковская писала в «Литературной газете»: «Я

никогда не поверю, как не поверят и все знавшие и любившие Андрея, что в эти свои

последние дни он не думал о том, чтоб оказаться вдруг дома, в России. И сколько бы

309

раз ни повторялись слова из якобы существующего завещания, что он не хотел

вернуться "ни живым, ни мертвым", я этому не поверю. А если и написал их в горькую

минуту, то верил ли в них сам?»

Вновь та же тема: мы когда-то знали Тарковского и потому знаем на все времена и

лучше, чем знал он себя сам.

310

просачиваются в нашу человеческую вселенную невежества и иллюзий. Мир, абсолютно лишенный мистики, был бы абсолютно слепым и безумным миром».

Но Тарковский был еще и героем (я сразу пропускаю то, что его фильмы — это