Наверно, я вас запутал?

Princessa_krovi:

Хм… А имя нашего общего знакомого я могу узнать?

Fly:

Игорь.

Princessa_krovi:

Тогда все ясно. И что вы обо мне слышали?

Fly:

Что Игорь вас очень сильно любил и долго переживал ваше расставание. Возможно, – насколько я, конечно, могу судить, – не пережил до сих пор.

Princessa_krovi:

Странно слышать это от человека со стороны. Не думаю, что вы правы. Он причинил мне очень много боли. А любимых обычно берегут.

Fly:

Не всегда. Мне кажется, любимым как раз достается по полной.

Princessa_krovi:

Возможно. В любом случае это дело прошлое.

Могу ли я узнать, как вас зовут?

Fly:

Флай. Уже много лет пользуюсь только этим именем.

Princessa_krovi:

Очень приятно. Нина. И можно на «ты».

Fly:

Договорились.

Нина, а расскажи немного о себе – что сочтешь нужным, а то общаемся и ничего друг о друге по сути не знаем.

Princessa_krovi:

Ну, всего сразу я рассказывать не буду, так как не люблю быстро раскрывать карты.

Я просто Нина. Немного сумасшедшая, немного гений. На самом деле скромная

Учусь в педе, на первом курсе, на факультете социальной педагогики. Раньше занималась спортом, бросила из-за травмы.

Вот, пожалуй, и все для начала.

Теперь твоя очередь.

Об этой фотовыставке Марта узнала случайно – прочитала объявление в сети. И вдруг неудержимо захотелось сходить, посмотреть.

Но не одной же идти! Вот и позвала Игоря. В конце концов, он фотографирует, ему наверняка будет интересно.

Встретились в метро в центре. Долго искали нужный адрес. Затем стояли огромную очередь – желающих приобщиться к прекрасному оказалось много. И все это время говорили, шутили, смеялись.

Марта приглядывалась к нему, пыталась понять, нравится он ей или нет, привлекает как мужчина или совершенно безразличен. Про себя посмеивалась над собой – какой он мужчина – мальчишка. Но хотелось нравиться. Это желание было неконтролируемым, почти инстинктивным.

Потом бродили по выставке, переходили от одной работы к другой, обсуждали. Игорь фотографировал.

И снова Марта про себя смеялась – фотограф фотографий, абсолютно бессмысленное занятие.

В какой-то момент он оказался совсем близко, и она заметила, что прядь его длинных пушистых волос выбилась из хвоста и теперь лезет ему в глаза. Машинально поправила, проведя рукой по щеке. Поразилась бархатистости кожи и вдруг осознала, что слишком давно ни к кому не прикасалась вот так – легко, без еканья сердца, словно к ребенку.

Наверно, он тогда удивился, что она вообще до него дотронулась.

А ей уже хотелось взять за руку, прижаться плечом к плечу, вдыхать его запах, наслаждаться теплом. Греться, как кошка, в солнечном пятне.

Позже она уверяла себя, что на его месте мог оказаться кто угодно. Вообще любой. И она так же тянулась бы и млела от того, что этот другой рядом – живой, горячий.

В тот день после выставки они еще зашли в кино, затем долго брели до метро, прощались, обменивались восторгами и пожеланиями однажды еще куда-нибудь выбраться вместе. Наконец расстались.

Когда Марта открыла ключом дверь родительской квартиры, был уже глубокий вечер.

Родители смотрели телевизор, на кухне кипел чайник, горел свет – видимо, забыли выключить.

Марта, не раздеваясь, прошла к себе, опустилась в любимое офисное кресло, крутанулась. И поймала себя на том, что улыбается.

Уже через пять минут была в сети. Совсем не удивилась, увидев, что Игорь тоже здесь.

Снова проговорили до трех ночи. Марта все пыталась уловить в его словах подтекст, замирала, таяла, когда ей казалось, что она этот самый подтекст видит.

Позже, анализируя те дни, она никак не могла четко объяснить себе, что же произошло? Когда она влюбилась? Как из отношения к Игорю как к славному мальчику выросло желание быть рядом все время, не расставаясь? Кто из них сделал первый шаг – он или она?

Сперва ей казалось, она полностью контролирует ситуацию. Казалось, она в этих отношениях ведущий – яркая свеча, к которой стремится глупый мотылек, и если свеча без мотылька может гореть легко, то мотылек без свечи – никогда.

Казалось, даже и лучше будет, если роман не продлится долго… Казалось…

Как же она ошибалась!

Они сходили в кино еще пару раз. А потом была поездка на дачу его друга – ночь, вставшая на середине пути машина, последняя электричка, пьяные подростки, дорога на ощупь через заснеженный лес и их первая ночь вместе.

Конечно, она знала, зачем он везет ее на эту дачу, но заранее расслабилась, позволила событиям разворачиваться так, как им вздумается – пусть стремительно, словно скорый поезд или горная лавина, – но так даже интересней, слишком долго она сидела в полной тишине одна, слишком давно не ощущала себя живой.

Именно эта ночь поменяла ее отношение к Игорю в сторону «люблю». Рядом с ним она была красивой, каждая клеточка ее тела пела гимн женственности.

В ту ночь она запретила себе думать о будущем – о последствиях, о предпосылках, о его к ней чувствах. Хорошо – и этого довольно.

С дачи Марта возвращалась с твердой уверенностью, что наконец-то любима – именно она – рыжая, саркастичная, резкая, в мужской куртке и огромных – не по размеру – берцах, – а не недостижимый идеал, не та, что Игорь сам себе нарисовал.

Почему-то Марта не сомневалась: он ее видит. Разглядел, что она скрывает за своей манерой одеваться и вести себя. Разглядел и понял, что ему нужна именно она.

В день, пришедший после их первой ночи, они успели поговорить обо всем том, что еще не обсудили в сети: о родителях, работах и бывших любовях.

Ей не слишком понравилось, как он отзывался о своей предыдущей девушке, но она предпочла пропустить его грубость мимо – мало ли, может, незнакомая ей девица и правда была редкой сукой. Случается же и такое.

Обратила внимание потом – через время, – и поняла, что за всеми этими обвинениями в адрес бывшей, за всеми дурными словами скрывается самая настоящая обида и… любовь – единственная на миллион.

Но это случилось гораздо позже. В то время, наставшее после дачи, она верила, что именно она – единственная, и это их любовь – одна на миллион.

И самой себе Марта вряд ли смогла бы объяснить, что заставляет ее снова и снова вспоминать дни, когда все между ними только начиналось, прокручивать в голове, копаться в деталях, смаковать. Эдакий мазохизм – в сравнении, что имелось изначально и что получилось на выходе.

Сегодня она чувствовала себя особенно уставшей. Истинной усталостью – не физической, от которой можно отоспаться, а умственной, мозговой, когда голова отказывается соображать, сознание словно покрывается мутной пеленой, и вертится и вертится где-то на уровне среднего уха единственная строчка – фразочка из песни или стихотворения – обязательно рифмованная, обязательно со своей ритмикой – такое невольное шаманство.

«А вот и фото, где мы с тобой

На фоне большой любви.

Я раньше тебе говорил: не плачь,

Теперь говорю: не реви.

А ты талдычишь тот же припев

Под старый аккомпанемент:

Это хэппи-энд, это хэппи-энд,

Это хэппи-энд, это хэппи-энд»1.

Она пропевала, проговаривала снова и снова, уже даже отчет себе в этом не давая. Словно мантру. Задумываясь вдруг, одергивая себя, криво усмехалась – насколько точная формулировка, ведь их отношения с Игорем, вся их динамика, целиком вкладывается в одну строку: «Я раньше тебе говорил: не плачь, теперь говорю: не реви». И не добавишь ничего от себя.