Говорят, так проявляется ностальгия. Возможно. Почему бы и нет? Хотя я не очень-то верю в фантомные боли.

Моя главная боль другого качества – она заноза, острая деревянная щепка, засевшая глубоко в миокард. Она всегда со мной, сижу ли я в своей мастерской перед очередным холстом, брожу ли по дорожкам садов Боболи, ужинаю ли в небольшом кафе на соседней улочке.

У моей занозы есть имя – короткое, звонкое, женское. Но не будем о грустном!

Флоренция – не место для тоски, саможалений, трагедий и минора всех цветов и оттенков. Флоренция – город радости и улыбок, и солнца. За это я ее в свое время и выбрал.

Боже, сколько планов было тогда – те долгие, почти бесконечные десять лет назад! Думал, куплю просторную квартиру-студию, двухуровневую, непременно в центре, непременно с видом на Арно, буду писать картины, колесить на мотоцикле по Италии – в общем, жить свободной, легкой, счастливой жизнью. И ведь в итоге все вышло так, как мечталось. Вот только с легкостью и счастьем как-то не складывается.

Я так и не смог обзавестись друзьями. Приятелями, знакомыми, с которыми хорошо вечером посидеть в ресторанчике за бутылкой вина – да, но не друзьями. Сильные привязанности остались где-то в прошлой жизни. И поделом!

…Дождь вроде перестал. Мой почти тезка – старичок-сосед Николо – выкатил на задний двор свой вечный велосипед. Надо бы и мне немного пройтись перед сном.

Оставить комментарий:

Москва, май-август 1995 года

Этого парня она заприметила давно. Он приходил в гаражи за ее домом ковыряться со своим старым раздолбанным мотоциклом, помнившим, наверно, молодым еще его деда.

Его было сложно не заметить. Он отличался от окружающих, как чистокровная верховая лошадь отличается от тяжеловозов. Тонкие, аристократические черты лица, черные пушистые волосы до плеч – обычно он немилосердно затягивал их в хвост, глаза невероятного изумрудного оттенка и сильные руки с длинными пальцами.

Она наблюдала за ним из окна маминой комнаты, иногда, пристегнув на поводок собаку, выбегала во двор и осмеливалась пройтись мимо. Впрочем, казалось, ему нет до нее дела. Он даже головы от своего мотоцикла не поднимал. Да она и не надеялась, он же совсем взрослый, лет двадцать, наверно. А разве двадцатилетним парням нужны четырнадцатилетние девчонки, к тому же толстые и несимпатичные?

Про толстую и несимпатичную сама придумала. В школе она была далеко не самой неказистой. Обычная девчонка, среднестатистическая: светлые волосы, подстриженные каре, серо-зеленые глаза, рост чуть выше среднего. Стеснительная, краснеет легко – щеки и шея в одно мгновение заливаются свекольным цветом. Кто-то однажды сказал, что нынешние барышни утратили способность краснеть и смущаться. Видел бы этот кто-то ее, сразу бы взял свои слова назад!

Но ей хотелось быть совсем другой – героиней любимых приключенческих книг. Предводительницей пиратов, бесстрашной амазонкой или, на худой конец, Жанной д’Арк, и чтобы рядом обязательно был тот единственный, которого она ждет и узнает из миллиона. Уже узнала…

К вечеру этого дня совсем распогодилось. Солнце сияло вовсю, пронзая насквозь ярко-зеленые клейкие листочки растущей за окном липы. В кустах сирени щебетали веселые воробьи, живущая в подвале кошка вывела на прогулку своих котят.

Девушка сидела на подоконнике и внимательно следила за парнем у гаража. Казалось, на его спине от ее взгляда уже пятно должно было образоваться с обожженными краями. Он был так близко – всего лишь шаг с подоконника, три этажа вниз и пятнадцать шагов по двору. Самое короткое и самое непреодолимое расстояние.

– Эй, Оградникова, вылезай, лето на дворе! – донеслось откуда-то снизу, и она, вздрогнув, перевела взгляд на источник шума.

Под окном, в зарослях сирени стоял одноклассник Сашка и махал рукой.

Она кивнула, свистнула собаку и, щелкнув карабином поводка и сунув ноги в кроссовки, выбежала из дома.

Видимо, в тот вечер ее вел добрый ангел, иначе она ни за что не отпустила бы свою псину в свободный полет. Та, почувствовав волю, перепрыгнула заборчик, отделяющий пешеходную дорожку от газона, понеслась по молодой траве, перелетела оградку с другой стороны и устремилась за дом – туда, где скрывались гаражи.

– На фиг ты ее отстегнула? Теперь неделю ловить будем, – крикнул на бегу Сашка, а она уже мчалась со всех ног вслед за пушистым хвостом своей подопечной.

– Веста, Веста, ко мне! – звать противную животину было все равно, что кричать в стену – ноль реакции.

«Мама ругаться будет, если сбежит. Лови потом!..» – думала девушка, задыхаясь от быстрого бега – физическая подготовка никогда не была ее сильной стороной.

Сашка уже стоял у гаражей, когда она только к ним поворачивала – красная, запыхавшаяся, растрепанная. Чуть не врезалась в его спину. И только тут разглядела, что перед ним, держа за ошейник Весту, на корточках сидит тот самый парень. Сидит и гладит по бархатным ушам ее злобного собако-крокодила, а та и рада – улыбается во всю свою зубастую пасть, язык вывалила, слюной капает. И смотрит так нахально, с издевкой.

– Спасибо большое, – она быстро пристегнула поводок, дернула на себя. Но псина словно вросла в землю у ног парня.

– Не за что, Лисенок, – он смотрел на нее внимательно, изучающе, словно искал ответ на вопрос: а стоит ли с этой сомнительной девочкой отпускать такую замечательную собаку? Голос у него оказался низкий, глубокий, с легкой хрипотцой.

– Почему лисенок? – не поняла она. Даже смутиться забыла.

Парень пожал плечами:

– Похожа.

– Я вроде не рыжая. – Она, наконец, опустила глаза, уставилась в землю.

– Не рыжая, – кивнул он, – золотая.

– Ну ты, Ник, даешь! – не выдержал Сашка. – Это Оградникова-то золотая?!

Парень поморщился.

– Меня, кстати, Никитой зовут, – проигнорировал он выпад ее одноклассника, – для друзей просто Ник. – Ожидая рукопожатия, протянул ей руку.

Она не заставила себя упрашивать, вложила свою ладошку в его. По коже – от кончиков пальцев к плечам побежали колкие электрические искорки.

– А тебя я буду звать Лисенком, даже если кто-то с этим не согласен.

Это лето стало для нее самым счастливым, почти сказочным, ведь каждый день она могла видеть его.

С самого утра, угнездившись на мамином подоконнике, вглядывалась вдаль, не появится ли из-за поворота знакомая фигура. Замирала в предвкушении, задерживала дыхание…

Тогда она придумала игру – по ее правилам надо было загадать желание, закрыть глаза и медленно досчитать до десяти, а затем глаза открыть, и если вдали уже появился он, значит, желание непременно сбудется, причем в самое ближайшее время.

Сперва загадывала поговорить с ним снова, затем – чтобы он взял ее за руку, позже – чтобы поцеловал.

Увидев его, подходящего к гаражам, она высиживала две минуты, а затем неслась с Вестой на улицу. Ник улыбался ей, как старой знакомой, говорил: «Привет, Лисенок», гладил собаку… А затем склонялся над своим мотоциклом и словно исчезал для мира.

Она облазила все книжные в поисках книг по устройству мотоциклов. Вечерами, с трудом продираясь через все эти «карбюраторы», «подвески», «цилиндры», зевала в кулачок. Ругала себя за тупость, за техническую безграмотность и перечитывала, перечитывала по сто раз одну и ту же страницу, разглядывала одну и ту же схему в попытке понять, разобраться. А перед глазами стояла единственная картинка, на которой она сидит на корточках рядом с ним перед его мотоциклом и что-то со знанием дела объясняет.

В июне судьба подарила ей потрясающий шанс. В один из дней вместо обычного: «Привет, Лисенок», она услышала: «Хочешь покататься?»

Сперва не поверила собственным ушам, переспросила, покраснев, как вареный рак. Ник повторил.

– Еще как! – крикнула она и разве что в ладоши не захлопала.

Бегом отвела собаку домой, в коридоре глянула в зеркало, отразившее ее сумасшедше-счастливые глаза, и понеслась обратно.