– Значит, нужно было переступить закон! – выпалила я и сама испугалась этих слов, но было уже поздно. Глаза Крины потемнели от гнева.

– Тебе пора перестать быть капризной эгоисткой! Ты не маленькая! В жизни не всегда все идет так, как нам того хочется. Риган – плохой человек, но я молчала потому, что ты была счастлива. Однако в сложившихся обстоятельствах я могу, наконец, высказаться. В его глазах, когда он смотрел на тебя, я не видела той любви, которую ты себе придумала. У него было желание владеть тобой. Дело вовсе не в титулах! – слова Крины гвоздями вбивались в мое сердце. Я чувствовала себя преданной и совершенно одинокой.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь! – взвизгнула я. – Это граф плохой человек! Ты хоть понимаешь, что мне пришлось пережить из-за него? Я все потеряла – свою жизнь, свою любовь, и теперь я теряю саму себя! Неужели тебе плевать?

– Я люблю тебя, Селения! Ты мне как дочь. Думаешь, мне легко было смотреть, как ты отдаешь себя в руки тому, кто тебя не любит? Я молчала, не вмешивалась, чтобы ты не сбежала с ним, а хотя бы была под присмотром! Характер твоей матери отравляет тебя! – тетушка не кричала, но ее слова били как пощечины. И опять она говорила о моей матери так, словно вовсе не любила ее.

– Ты пыталась меня контролировать?! – тихо прошептала я, чувствуя на губах горячие соленные слезы.

– Я заботилась о тебе и пыталась защитить. Когда ты чего-то хочешь, Селения, ты не видишь границ, не видишь ничего, кроме желаемого, не видишь последствий, о которых потом будешь горько жалеть, – ответила Крина.

Я покачала головой и отступила к двери, врезавшись в кого-то, кто положил руку мне на плечо. Запрокинув голову, я увидела графа Рангвальда. Как же сильно я увлеклась спором с тетей, что снова не услышала, когда он пришел?

– Тебе нужно успокоиться, – произнес граф.

Скинув его руку, я молча выбежала из гостиной.

Идрис подошел к Крине, на лице которой отцветал гнев, оставляя после себя лишь сожаление и печаль. Глаза женщины увлажнились, но она сдержала подступившие слезы.

– Простите нас за столь неподобающую сцену, граф Рангвальд, – гордо вскинув голову, произнесла Крина. Эта женщина умела владеть собой. Идрис восхитился ее самообладанием и необходимой жесткостью. Она могла бы держать в узде целое королевство, если бы только захотела взять в свои руки власть.

– Что вы, леди Корнелина, – Идрис улыбнулся и жестом предложил ей присесть. Крина кивнула и опустилась на диван. Идрис ловким жестом подлил горячего чая в кружку гостьи.

– Селения – трудный ребенок. После смерти моего мужа я растила ее одна. Приходилось быть и кнутом, и пряником, – Крина грустно улыбнулась и взяла чашку из рук хозяина замка. Идрис отдал должное ее выдержке – несмотря на скандал ее руки не дрожали.

– Характером она вся в мать. Хоть я и пыталась воспитывать ее в строгости, все равно он выбивается на поверхность, как сорняк, который пытаешься выдернуть с корнем, травить и жечь, и вопреки всем усилиям он все равно вырастает вновь, – Крина сделала несколько осторожных глотков и вернула чашку на стол.

– Она еще ребенок, не привыкший к трудностям жизни. Не принимайте ее слова близко к сердцу, дорогая леди Корнелина. Она тяжело переживает последствия моего решения. Собственно, о нем я и хотел с вами поговорить, – Идрис сделал короткую паузу.

– Прежде всего, я хотел бы принести извинения, что не попросил руки Селении как положено, а сделал это в столь грубой форме. Но на то были причины. Еще я прошу прощение за то, что раньше не объяснил вам причину столь скоропостижного решения. Дело в том, что я должен защитить Селению. Ей угрожает та же опасность, что послужила причиной смерти ее матери и всей остальной семьи.

Глаза Крины округлились, но она не стала разбрасываться восклицаниями, как это сделала бы Селения. Взяв себя в руки, гостья отставила кружку с чаем обратно на столик и положила ладони на колени.

– Вы знаете правду? Но откуда? И в чем причина, по которой вы вдруг решили защитить мою племянницу? Какая вам выгода?

– Никакой. Я не могу вам всего рассказать, на то есть причина. Но я подозреваю, что тот, кто виновен в смерти матери Селении – враг моего рода. Мы думали, что разобрались с ним давным-давно, но, как оказалось, он остался жив. Если он узнает, что ваша племянница жива, он будет охотиться за ней, пока не уничтожит. Поэтому здесь для нее самое безопасное место. О причинах, которыми этот человек руководствовался, убив мать вашей племянницы, я тоже пока не могу рассказать, ради вашей безопасности.

Некоторое время Крина задумчиво молчала, разглядывая лицо Идриса. Ее взгляд был цепким и пронизывающим. Граф не показывал этого, но он чувствовал, как этот взгляд проникает сквозь его ледяные стены, и смотрит в самую душу. Непроизвольно хотелось поежиться. Подобного Идрис не испытывал уже очень давно.

– Я верю вам, Идрис. Прошу, позаботьтесь о моей девочке. Она – все, что у меня осталось, – произнесла Крина, и граф Рангвальд услышал в ее голосе мольбу.

– Даю вам слово, – кивнул Идрис.

– Я хочу вам кое-что отдать, – Крина потянулась за свертком, что все это время сиротливо лежал в углу дивана, и отдала его графу Рангвальду.

Обычная холщевая ткань бежевого цвета скрывала внутри что-то небольшое. Развернув ее, Идрис узрел небольшую резную шкатулку, но открывать ее не стал, лишь задал немой вопрос Крине. Женщина грустно улыбнулась.

– Хочу вас попросить сохранить это, и когда придет время, отдать Селении. Шкатулка, как и ее содержимое, принадлежала ее матери. Этот предмет передавался в семье Аделисии по женской линии. Я вас так же прошу передать его Селении.

– Будет лучше, если вы сами отдадите это ей при следующей встрече, – Идрис протянул было шкатулку обратно Корнелине, но она лишь отрицательно покачала головой, мягко улыбаясь. Положив ладонь на предплечье Идриса, женщина доверительно прошептала, словно делилась секретом:

– Я чувствую, что именно вы должны отдать его Селении. К тому же, будет лучше если эта штука будет храниться у вас в замке. Ей здесь самое место.

Идрис был удивлен поступком и словами Корнелины, но задавать вопросов и спорить не стал. Лишь молчал кивнул и поудобнее перехватил шкатулку.

– Вы не проводите меня? – спросила женщина. – Думаю, мне уже пора.

Поднявшись, Идрис слегка поклонился и подставил ей свой свободный локоть. Крина благодарно кивнула и обхватила рукой предплечье графа. До самого выхода они шли в задумчивом молчании. Каждый размышлял над состоявшимся разговором со своей стороны. На крыльце Крина остановилась и отпустила руку Идриса. Поблагодарив его за гостеприимство, она поклонилась, как полагается, и спустилась по ступенькам, но остановилась у самого подножия, и снова взглянула на графа.

– Вы можете быть очаровательны, если захотите. Но я вижу в вашей душе доброту, которую вы скрываете. Вы не позволяете себе быть счастливым, за что-то казните себя, и никак не можете простить. Я искренне вам желаю когда-нибудь обрести то, к чему вы так искренне и отчаянно стремитесь. Всего доброго.

С этими словами Крина скрылась в экипаже, оставив Идриса в растерянности. Ни одна женщина, кроме Анабэль не могла прочесть его, но леди Корнелина одна из немногих оставила в душе Идриса след.

– Все прошло удачно? Она ничего не заподозрила? – рядом появился Тамаш.

– Я сказал ей то, что было необходимо, – оповестил друга Идрис.

– Я больше переживал за девчонку, – усмехнулся юноша. Его черные волосы слегка подрагивали от прикосновений ласкового летнего ветерка.

– Я убедил ее, чтобы не болтала, – Идрис развернулся и направился обратно в замок. – Ты выяснил, что происходит?

– У меня есть гипотеза, которая могла бы все объяснить, – Тамаш был серьезен, ступая наравне с Идрисом. – Но это бы означало, что она понимает особенность этого замка, что вряд ли. Не могли все мы вместе ее упускать раз за разом. Я повесил на нее заклинание-маячок, смотрел за ее дверью, но она не выходила, однако комната при этом вдруг оказывалась пуста. И маячок знаменовал, что она вдруг оказалась в другой части замка. Человек не может пользоваться пространственными проходами. Это наталкивает на определенные мысли.