- Доброго вам утра, и пусть рассвет принесёт вам много новых открытий, - напоследок произнесла женщина, уже отдаляясь от группы. О да, кое-что они точно откроют, это точно. Она с трудом удерживалась, чтобы не прокричать это вслух. Такое не забудешь – когда прямо перед сном всё тело покрывают язвы, большие и отвратительные, которые наверняка отпугнут жён и любовников. «Старая пьянчужка, говорите?» Покинув их, она рассмеялась, и эхо ликующего хохота вторило ей, когда она пересекала зал, направляясь к своим апартаментам.

Сидя в тени большого папоротника, разросшегося позади зернохранилища йомена Уэсто, Весельнос зевнул. Учитывая его размеры, такой зевок грозил заменить всё его лицо провалом глотки, окаймлённой белыми крепкими зубами. Он бы запросто мог проглотить половину другого брауни – конечно, если бы эти существа были склонны бродить туда-сюда, пожирая своих сородичей. Ему было скучно, и хороший зевок был лишь одним из способов показать это окружающему миру.  Затем, словно смытый волной, он был заменён на кислую мину утомлённого раздражения.

Где эта злобная кошатина?

Весельнос уже устал ждать всё утро, точно неудачливый охотник в укрытии. Предполагалось, что будет весело – подшутить и одновременно отомстить этой драной четвероногой шкуре старого Уэсто. Дважды-, нет, трижды-проклятая кошка была источником ночных кошмаров, адское исчадие среди всех кошек фермы – и всегда рушила уютный мирок честного брауни. Каждую ночь зверюга выла, шипела, ворчала и рыскала, и не было от неё покоя несчастному домовому. Слишком много раз она вынюхивала его в тот момент, когда он крался в надежде добраться до грога или варенья; слишком много раз она выгоняла его из комфорта норы, свитой в стоге сена, когда охотилась за амбарными крысами. Бедный Весельнос больше не мог выносить эти страдания. Руководствуясь разумной логикой – разумной с точки зрения рассерженного брауни – он разработал план мести, соответствующей совершённым злодеяниям.

Вот только проклятое животное ему не следовало. Он прождал всё утро со сплетёнными из лозы верёвками и стручком травы-вонючки наготове – а этот монстр в теле кота так и не появился. Под папоротником было темно и затхло, и веки брауни медленно, но верно смыкались.

А где-то в другом месте – в грязноватой таверне в самом захудалом районе Анкапура – сердился Шэнк Коневоли, тоже брауни по видовой принадлежности, но оппортунист по призванию.

- Судьба против меня, - ворчал он про себя, чтобы никто не мог его услышать. Двумя ночами ранее он был уверен, что сегодня утром он будет носить шёлковые брюки и пить огненное вино. Он был уверен, что, волею Маска, у него всё получится.

Но утро, однако, застало его взгромоздившимся на шаткую скамейку в винном магазинчике Корлиса и всё ещё в тех же потрёпанных штанах, что он стащил из кучи грязного детского белья. Он крепко держал оловянную кружку, выглядевшую в его маленьких ручках словно один из тех огромных рогов, из которых пьют чужеземцы. Ёмкость была наполовину наполнена самой дешёвой жидкостью из всех, что разливал старик Корлис – тем ещё пойлом. Но в кошельке оставалось не больше половины медяка, и даже это питьё было больше, чем домовой мог себе позволить. Он был чуть тяжелее, чем упитанная судовая крыса, и ростом едва доходил до голени не очень высокого человека, а потому в столь ранний час выпивка уже хорошенько затуманила его крошечные мозги.

Уже где-то в двадцатый раз – по количеству глотков, нужных, чтобы одолеть полкружки – Шэнк скорбел о том, как жестоки повороты колеса Тиморы, и что один из них привёл его к такому плачевному состоянию. Целую неделю он кормил одного иноземного торговца байками о нечистых на руку капитанах, мародёрах, контрабанде и о галере «Плавновёслый», чтобы заставить глупца отдать Шэнку роль посредника при покупке воображаемого товара. Ещё бы всего лишь один день – и простофиля доверил бы все денежки ручонкам брауни и – хей-хо! – только его и видели!

Выгорело ли дельце? Увы – жадный дурак трепался на каждом углу о своём будущем богатстве, и правда открылась. Не было ни капитана, ни «Плавновёслого», ни груза – и, что важнее, ни звонкой монетки для Шэнка, с которой можно было бы скрыться. Вместо этого домовой получил порцию ругани и тумаков, когда явился завершить свою игру – несправедливо, конечно. Если бы хитрец успел отчалить с деньгами доверчивого покупателя, это преподало бы тому отличный урок.

Шэнк застонал, вновь прокручивая события в голове, хотя толку в этом уже не было, и сделал очередной глоток кислого варева. Его вкус напомнил брауни о пустоте кошелька. Корлис конечно же захочет оплаты за напиток, но у Шэнка ничего не осталось. Что ему нужно было больше всего, так это чтобы прямо сейчас в дверь вошёл кто-нибудь посостоятельней – но такое развитие событий было весьма маловероятно в столь убогом заведении.

- Слишком много веселья или слишком много выпивки? Или, может, и того и другого понемногу? – поинтересовался бодрый, высокий голосок с едва заметными нотками досады по поводу возможной пропущенной забавы.

Мэйв остановилась посреди мраморного зала, пойманная врасплох незримым собеседником. Впрочем, оставаться таковым было не так уж и сложно, учитывая глубокую тень между колоннами, а также тот факт, что голос доносился откуда-то с высоты её талии.

Внезапно за её спиной словно из ниоткуда материализовался полурослик, одетый хорошо, но настолько безвкусно, насколько придворный портной мог стерпеть. Его наряд был ярким примером вопиющего несоответствия – пёстрые рейтузы с красной шёлковой подвязкой и розово-бирюзовый узорчатый дублет из бархата, отделанный таким количеством кружев, которым не могла похвастаться даже скатерть банкетного стола. Всё это буквально кричало о том, что обладателю сего великолепия чуждо чувство стиля… пока наблюдатель не замечал, что это чувство было не единственным отсутствующим. Глаза маленького человечка закрывала широкая чёрная повязка, а в руках он держал короткую трость.

Мэйв готова была подпрыгнуть от неожиданности, когда осознала, что это всего-навсего Фейкаблук – а точнее, Почётный Лорд Дозора Сэр Фейкаблук Сметливый. (Король Пинч наградил своего приятеля-следопыта за преданную дружбу, поставив во главе городской стражи). Этот плут снова подкрался к ней незамеченным. За все те годы, что она знала его, волшебница так и не привыкла к его неслышной кошачьей поступи. Лишённый зрения всего-то двенадцать месяцев назад, полурослик всё также перемещался невероятно тихо и невесомо.

- Я бы предположил, - протянул Фей, слегка склонив голову и ориентируясь на звук шагов женщины, - что, когда ты закончила обмен любезностями с кучкой щёголей, начался твой «оспенный смех». Ты же не принялась опять за старое, а, Мэйв? Что по-твоему скажет король Пинч, если до него дойдут слухи о том, что его старая соратница накладывает проклятия на его же подопечных?

- Вероятно, он скажет, что у меня имелись на то причины – как и ты, - огрызнулась волшебница. – Они получили, на что напрашивались.

- Ну не все же! – стук трости участился, когда полурослик ускорился, стараясь держаться рядом. – Опять маги?

- Да, опять маги. – лицо Мэйв, покрытое лёгким пьяным румянцем, покраснело ещё больше. Она помчалась по залу – смерч из возмущения во плоти. – У них нет никакого права говорить все эти вещи обо мне – только не после всего, что я сделала для Анкапура. Ни один из них не был готов сражаться с Манфериком, или совершать другие подвиги. А я была – и ни единая душа не потешалась тогда надо мной. Проклятье оспы – меньшее из того, что они заслуживают.

- Конечно, Мэйв, ты права, - ответил Фейкаблук с циничностью, скрывающей под собой неподдельное сочувствие. – Всё же, если ты будешь проклинать людей направо и налево, начнутся вопросы. Может статься, они поверят, что началось поветрие.