Долго смотреть на море — «замутит, и опять повернулись к боцману.

Дурацкие вопросы задаешь, боцман.

— Кто пойдет, — недовольно сказал Шурка. — Призовая команда пойдет.

Больше некому. Что́ тут слова говорить.

Сработанная, злая команда, лучшая шлюпка бригады.

Вокруг, освещенный несмелым рассветом, желтыми пятнами фонарей, толпился, удерживаясь за ванты, народ. Вода стекала по лицам, и бессмысленно было ее отирать.

— …Не годится, — отрезал боцман. — Карла с Разиным надо оставить. На подаче буксира будут. Кто?

— А я? — с обидой сказал Женька. — Вовсе за человека не считаете?

Не было Женьки все лето, не греб он с ними, и в самом деле, забыли двужильного загребного.

— Загребным сядешь.

— Есть…

— Доронин средним.

— Есть, — серьезно сказал Иван.

— Семенов, как был, баковым.

— Конечно, — сказал рассеянно Сеня.

На левом борту загребным и средним садились Шурка и Кроха. Кто баковым?

Валька снял шапку, взъерошив немытые волосы. Внутри что-то дергалось — от предощущенья обиды. Старшины, ушедшие почти с корабля, которых вычеркнули даже из учений, решали серьезное дело, и его в это дело не брали. Брали Сеню, они его выверили давним, пропавшим за осенью летом. Сейчас они сядут, ворча и стуча сапогами, усядутся в шлюпку — и сгинут за первым же гребнем.

А он? Будет ждать на борту? Будет ждать…

И он умоляюще смотрел на Шуру, стараясь поймать его взгляд. Ну? Ну, Шура!..

Шура учил его заправлять рундук. Учил станции, учил работать на ней, штормовал вместе с ним в душном, наглухо задраенном закутке поста — а теперь смотрел отчужденно и неузнающе.

Не возьмет.

Осмотрел, непонятно и скучно, от торчащих вихров на макушке до растоптанных сапог.

— Шапку надень. — И повернулся к боцману. — Как, товарищ мичман? Пусть прогуляется.

Теперь боцман смотрел на Вальку, будто видел впервые. Долго смотрел, с непонятной гримасой.

— Можно. Доложи, Карл.

Карл осмотрительно побежал по скользкой палубе в нос, закарабкался вверх по трапам. Неуместной казалась на грязной рабочей канадке сине-белая повязка дежурного.

Маленький двухмачтовый кораблик взлетал и кренился на волне. По левому борту исчезали и появлялись качающиеся огни буксиров.

Снова, пыхнув, вылетела с мостика ракета, пошла, рассыпаясь, в дождь.

Ждали долго.

Лица от холода задубели и больше не чувствовали секущей воды. Наконец трансляция заскрипела, и низкий жестяной голос рассказал:

— Внимание личному составу. Экипаж дежурной шлюпки. Главный старшина Дунай. Старшина второй статьи Дьяченко. Старшина второй статьи Дымов. Старшина первой статьи Доронин. Старший матрос Семенов. Старший матрос Новиков. Командир шлюпки мичман Раевский.

Голос помолчал и, будто было непонятно, медленно и внятно, гремя на ветру, рассказал все сначала.

Снова стало тихо; ветер и вязкая синева, — но чувствовалось, что это уже ненадолго. И точно: секунд через тридцать Шишмарев закричал в рупор с мостика: «Боцмана на мостик!»

И сразу затрещали звонки, заговорили напряженно во всю ширь моря динамики:

— Баковым на бак, ютовым на ют! Подать питание на шпиль, кормовую лебедку! Буксирный трос к подаче изготовить! Проводник один, два, три к подаче изготовить. Дежурную шлюпку к спуску! Команде на спуск шестивесельного яла, правый борт…

Врассыпную пополз, цепляясь за разное, народ. Заворочались под палубами главные машины.

— Дунай! Ака-де-мические весла брать! Ком-плек-тацию!..

Отлетели железные стопора. Рывком отдали узлы, отвернулся под ветром тяжелый намокший чехол. Шлюпка взмокла под бьющим дождем.

Пели они, когда брались за длинные ручки своих топоров? Нет. Лесорубы, рубя, не поют, — но слышится, как они пели, принимаясь валить гордый розовый бук. Бук — гордец, и капризен, не вали его прежде, чем просохнет пропиленная сердцевина, не разделывай прежде,

Весла — 8.

чем высохнет крона. С медленной песней шли вкруг топоры; двухсотлетнее гордое дерево, синее небо Карпат… Древесина его тяжела и плотна, с розоватым отливом, лоснится. Бук в воде не гниет, от воды он только прочнеет. С медленной песней разрезали его,

Уключины со штертами — 7.

выгибали, готовя шпангоуты шлюпки. Двадцать пять крепких ребер молочного с розовым бука стройно держат обводы яла. Из корявого

Крюк отпорный 2,5 м со штертом — 1.

вятского дуба тесали не знающий слабости киль. Киль несет на себе всю шлюпку — и дубовые штевни, и груз, и рассерженных седоков. Набиравший силу сто лет, светло-бурый на срезе, дуб не знает гниения, вечен в воде. Лучшие вина воспитаны в бочках из дуба; крепость и дух его

Крюк отпорный 1,5 м со штертом — 1.

создали шлюпку. Киль и упрямый форштевень, транец и верхний обвод — из тяжелых дубовых брусьев; стерты дубовыми банками сотни тысяч матросских задов. Бурый и словно бы хмурый, просветляется дуб под лаком; чтоб проснулась его доброта, нужен нежный

Нагели — 2.

и трудный уход. Дуб и бук — вот основа шлюпки. В обшивку ложится сосна. Ее валили на севере, в облаке снежной пыли, чистой широкой зимой; смолистая, светолюбивая, она на распиле дает белизну и тающий солнечный свет. Доска за доской,

Якорь адмиралтейский — 1.

внакрой, пришита сосна к шпангоутам, сразу — борта и днище, то, что делает остов кораблем. От сосновой смолы в жаркий день

Якорный канат — 1.

шлюпка пахнет сосновым бором. Играет на солнце отделка из светлого волжского ясеня, пахнет лесом витая сибирская ель — белая,

Анкерок дубовый с ковшиком, остропкой и штертом — 2.

легкая, мягкая. Свитые в жгут волокна — это прочность, упругость мачты, развернувшегося рейка. Дерево ель музыкальное, резонирует и поет,

Ведро парусиновое — 1.

и мы знаем тонкое пение мачты на хорошем ветру. Мачта, в шесть метров почти высотой, встает в гнездо и зажимы, раскрепляется вантами, и можно тянуть вверх реек. Налегаешь руками, спиной, и

Воронка к анкеркам — 1.

ползет вверх реёк, разворачиваются с хлопаньем кливер и фок, просторные паруса, звонко звучат над российскими водами родные российским ванькам круглые слова: фока-фал, кливер-шкот, ракс-бугель… тишина на ходу под парусами, покой,

Лейка деревянная со штертом — 2.

только бьет и бурлит под обшивкой вода, чуть хлопочут под реем, на задней шкаторине фока флажки: Военно-Морской и флюгарка, указующая принадлежность кораблю, на наших шлюпках флюгарка такая: по синему полю бело-красная галка, чистые старые цвета. Вечерами в сиреневой, белой тени хорошо было

Мат шпигованный — 1.

выставить «бабочку» — развернуть паруса, чтоб схватить полный, давящий ветер и лететь по распахнутой бухте

Топор плотничий со штертом — 1.

к вечерним, с теплым блеском тяжелых бортов, кораблям; пело дерево, снасти, металл… Из каких мрачных нор

Нож такелажный с чехлом — 1.

в невеселых краях вырывали тяжелую медь, чтобы сплавить в тугую латунь, поднимали железо,

Свайка — 1.

чтобы выковать свайку, топор и отпорники; якорь ковали на медленном гудящем огне, загибали

Фонарная стойка — 1.

когтистые лапы, цепи ковали, уключины, рымы и обуха —

Кранец мягкий — 4.

все, что стальное на шлюпке, — ковано, вынуто в черных запеках из жаркого горна; где добывали

Фалинь носовой — 1.

белый упорный цинк, которым покрыты все шлюпочные поковки, цинк, не боящийся едкой воды

Фалинь кормовой — 1.

всех морей… На игрушечном стапеле, как полагается кораблям, строили эту игрушку, строили долго, всерьез, деревянный кораблик, собирали из сотен

Флагшток с фалом и чехлом — 1.

подогнанных точно деталей и сшивали горящей на срезах латунью — плотники, шлюпочные мастера, мастеровые флота. Весла —