– Она клялась, что ничего не слыхала, – сказал он. – Но чтобы быть в этом уверенным, я связал ей ноги и запер ее в погребе с углем, рядом с погребом, где находится король. Позже Иозеф присмотрит за ними обоими.

Тут я расхохотался; даже старый Зант мрачно улыбнулся.

– Мне кажется, – сказал он, – что когда Иозеф объявит им, что король уже уехал, они поймут, что мы почуяли ловушку. Можно поклясться, что Черный Майкл не ожидает его сегодня в Стрельзау!

Я надел шлем короля. Старик Зант подал мне саблю короля и осматривал меня долго и внимательно.

– Слава Богу, что он раньше сбрил бороду! – воскликнул он.

– А почему сбрил он ее? – спросил я.

– Потому что принцесса Флавия сказала, что она царапает ее щеку, когда ему приходит в голову мысль награждать ее братским поцелуем. Пойдем, нам пора ехать!

– Все ли здесь безопасно?

– Ничто нигде не безопасно, – сказал Зант; – но мы ничего поделать не можем!

Фриц присоединился к нам в мундире капитана того полка, к которому принадлежало и мое одеяние. В четыре минуты Зант облачился в свой мундир. Иозеф доложил, что лошади поданы. Мы вскочили на них и двинулись быстрой рысью. Представление началось. Каков будет конец?

Утренний воздух освежил мою голову, и я мог понять все то, что Зант говорил мне. Фриц едва говорил, ехал, как человек во сне, но Зант, не упоминая даже о короле, начал сразу объяснять мне самым подробным образом историю моей прошлой жизни, моей семьи, объяснять мои вкусы, стремления и слабости; говорил о друзьях, товарищах и слугах. Он сообщил об этикете при Руританском Дворе, обещая постоянно находиться у меня под рукой, чтобы указывать мне на тех, которых я должен знать и подсказывать мне, с какой степенью благосклонности я должен встречать их.

– Между прочим, – сказал он, – вы католик, надеюсь?

– Нет! – отвечал я.

– Господи, он еретик! – простонал Зант и немедленно начал краткое преподавание обычаев и обрядов римского вероисповедания.

– К счастью, – сказал он, – от вас не будут ждать больших познаний, потому что король известен своим равнодушием и нерадением к этим вопросам. Но вы должны быть, как можно любезнее с кардиналом. Мы надеемся перетянуть его на нашу сторону, потому что у него с Михаилом давнишняя ссора из-за первенствующего места.

Мы приближались к станции. Фриц настолько отрезвел, что мог объяснить пораженному начальнику станции, что король изменил свой план. Поезд задымил. Мы вошли в вагон первого класса, и Зант, откинувшись на подушки, продолжал свой урок. Я посмотрел на часы – на королевских часах было ровно восемь часов.

– Мне бы хотелось знать, явились ли уже за нами? – сказал я.

– Надеюсь, что они не найдут короля! – заметил Фриц нервно – и на этот раз пожал плечами Зант.

Поезд шел быстро, и в половине девятого, выглянув из окна, я увидел башни и здания большого города.

– Ваша столица, государь! – засмеялся старый Зант, делая движение рукой и, нагнувшись, положил палец на мой пульс. – Немного ускоренный! – сказал он своим ворчливым тоном.

– Я не каменный! – воскликнул я.

– Ничего! Вы годитесь, – отвечал он, кивнул головой. – Мы скажем, что Фриц заболел лихорадкой. Осуши свою фляжку, Фриц, ради Бога!

Фриц исполнил его совет.

– Мы приехали на час раньше, – сказал Зант. – Пошлем вперед объявить о приезде Вашего Величества, так как никогда не будет, чтобы встретить нас. А пока…

– Пока, – сказал я, – король охотно бы позавтракал!

Старик Зант засмеялся и протянул руку.

– Вы Эльфберг, чистокровный Эльфберг! – возразил он. Потом, помолчав и посмотрев на нас, сказал тихо:

– Дай Бог, чтобы сегодня вечером мы были живы!

– Аминь! – отвечал Фриц фон Тарленгейм.

Поезд остановился. Фриц и Зант выскочили из вагона с обнаженными головами и придержали дверь для меня. Я подавил какое-то волнение, поднимавшееся в горле, поправил шлем и (не стыжусь признаться) вознес к Богу короткую молитву. Потом я вышел на платформу Стрельзауской станции.

Через минуту все превратилось в суету и волнение: прибегали люди с шапками в руках и убегали снова; меня проводили к буфету, посланные поспешно скакали к казармам, к собору, к местопребыванию герцога Майкла. Едва я проглотил последнюю каплю кофе, колокола во всем городе разразились веселым звоном, и звуки военной музыки и клики солдат поразили мой слух.

Король Рудольф Пятый вернулся в свой добрый град Стрельзау! И они кричали: «Боже! Храни короля!»

Рот старика Занта сморщился в улыбку.

– Пусть Бог хранит обоих! – прошептал он. – Смелей, мой милый! – и я почувствовал, как его рука пожала мое колено.

С Фрицем фон Тарленгеймом и полковником Зантом, не отстающими от меня, я вышел из буфета на платформу. Последним моим движением было пощупать, под рукой ли револьвер, и легко ли сабля ходит в ножнах. Пестрая группа офицеров и важных сановников стояла в ожидании меня, а во главе их высокий старик с военной осанкой, весь в орденах. На нем была желто-красная лента Алой Розы Руритании, которая, между прочим, украшала и мою недостойную грудь. – Маршал Страконц! – прошептал Зант, и я понял, что нахожусь в присутствии самого знаменитого ветерана Руританской армии.

За маршалом стоял невысокий худой человек, в широком облачении черного и пунцового цветов.

– Канцлер королевства! – прошептал Зант.

Маршал приветствовал меня немногими искренними словами и затем передал извинения от имени герцога Стрельзауского. Герцог, по-видимому, внезапно занемог, что сделало невозможным явиться на станцию, и попросил разрешения ожидать Его Величество в соборе. Я выразил свое соболезнование, отвечал на извинения маршала очень любезно и принял поздравления многих высокопоставленных особ. Никто не выказал ни малейшего подозрения, и я почувствовал, что успокаиваюсь и что взволнованное биение сердца усмиряется. Но Фриц был все также бледен, и его рука дрожала, как лист, когда он протянул ее маршалу.

Понемногу шествие образовалось, и мы направились к дверям вокзала. Я сел на лошадь, пока маршал держал мое стремя. Гражданские чины направились к своим экипажам, и я двинулся, чтобы проехать по улицам, имея маршала по правую, а Занта (которому, как моему главному адъютанту, это место принадлежало) по левую руку. Город Стрельзау складывается из старого и нового. Широкие современные бульвары и большие дома окружают и огибают узкие, извилистые и живописные улицы прежнего города. В центральных кругах живут люди высшего общества; в средних находятся магазины, а за их богатыми фасадами скрываются пестро населенные, но жалкие кварталы и переулки, наполненные бедным, беспокойным и большей частью преступным людом. Эти социальные и топографические деления совпадали, как я знал из рассказов Занта, с другим делением, более важным для меня. Новый город был за короля; но для старого города Майкл Стрельзауский был надеждой, героем и баловнем.

Зрелище было очень красиво, когда мы, миновав Большой бульвар, направились к широкой площади, где стоит королевский замок. Здесь я находился в среде своих преданных приверженцев. Каждый дом был увешан красной материей и украшен флагами и надписями. По обеим сторонам улиц были поставлены скамьи, и я проезжал между ними, кланяясь направо и налево, под градом криков, благословений и маханья платков. Балконы были покрыты нарядно одетыми дамами, которые хлопали в ладоши, кланялись и кидали на меня самые веселые взгляды. Поток красных роз свалился на меня; один цветок запутался в гриве моей лошади, и я, взяв его, засунул в петлицу мундира. Маршал мрачно улыбался. Я украдкой несколько раз взглядывал на него, но он слишком хорошо владел собой, чтобы показать, был ли он расположен ко мне или нет.

– Алая Роза за Эльфбергов, маршал! – сказал я весело, и он кивнул головой.

Я написал «весело», и это слово должно казаться странным. Но, сказать правду, я был пьян от возбуждения. В это время я верил, – я почти верил, что я воистину король; и со смеющимся, торжествующим взглядом, снова поднял глаза на покрытые красавицами балконы… и вздрогнул. Смотря вниз на меня, со своим красивым лицом и гордой улыбкой, сидела дама, бывшая моя спутница – Антуанета де-Мобан; я видел, что она также вздрогнула, ее губы задвигались, и она, нагнувшись, еще пристальнее стала смотреть на меня. Но я овладел собой, встретил прямо и открыто ее взгляд, хотя снова ощупал свой револьвер. А вдруг бы она громко закричала: – Это не король!