– Герцогиня послала с нею надежную горничную, но для дамы нужен провожатый, а мы все чрезвычайно заняты своим делом, – сказал он мне и с многозначительной улыбкой отошел снова к своему королю.

Я поспешил подойти к Барбаре. Около нее неподвижно, как солдат на часах, стояла сильная, плотная женщина. Барбара была несколько бледна, но спокойна и довольно небрежно ответила на мой поклон. Знала ли она обо всем, что замышлялось против нее? Была ли ей известна моя роль во всем этом? Скоро я убедился, что она находится в полном неведении.

– Ветер благоприятен для нас, – начал я.

– Для нас? – удивилась мисс Кинтон. – Разве вы едете с нами?

Я взглянул на горничную, стоявшую около нее, как истукан.

– Она не знает английского, – сказала Барбара, поняв мой взгляд. – Вы можете говорить спокойно. Почему вы едете?

– Нет, но зачем едете вы?

– Герцогиня Йоркская едет ко французскому двору, и я должна для нее все приготовить, – как бы с оттенком недоверия ко мне проговорила Барбара.

Так вот под каким предлогом увозили ее! Правда, можно было и заставить ее, но добровольно, конечно, было удобнее.

– Вы в самом деле едете со мною? Не шутите, скажите правду!

– В самом деле еду. Разве это вам так неприятно?

– Но зачем? Зачем?

– Де Перренкур ответил на это одно, а я – другое.

Ее глаза смотрели вопросительно, но она промолчала, а затем слегка дрожащим голосом продолжала:

– Я рада уехать из этого города.

– Не один этот город опасен, – заметил я.

– Герцогиня обещала мне… – нерешительно начала она.

– А де Перренкур? – перебил я.

– Он? Он дал слово своей сестре, – тихо ответила Барбара и еще тише договорила: – Симон, Симон!

Я скорее угадал, чем услышал этот призыв, вызванный смутным страхом. Тем не менее я должен был предупредить ее.

– Мои услуги всегда в вашем распоряжении, – сказал я, – несмотря на то, что обещает де Перренкур.

– Я не понимаю… Что может он? Не поступаете же вы на службу ко мне? – рассмеялась Барбара, как будто довольная таким предположением.

– Де Перренкур предлагает мне служить вам и ему.

– Мне и ему? – с недоумением повторила она.

Я не знал, как сказать ей, мне было неловко. Однако время шло, и ей надо было знать это до отплытия в море.

– Так, куда мы едем, – сказал я, – слово де Перренкура – закон и его желание – все.

– Он обещал… герцогиня сказала мне, – запинаясь, проговорила девушка. – Ах, Симон! Ехать ли мне? Здесь мне будет не лучше.

– Ехать надо. Что мы можем поделать здесь? Я еду добровольно.

– Зачем?

– Служить вам, насколько это в моих силах; будете вы слушать меня?

– Говорите! Скорее!

– Изо всего, что он обещал вам, он ничего не сдержит, ничего. Тише, успокойтесь!

Я боялся, что она упадет, так она пошатнулась. Поддержать ее я не смел.

– Если он сделает вам странное предложение – соглашайтесь: это – единственный выход, – сказал я.

– Что он предложит?

– Он предложит вам мужа.

Барбара рванула тонкое кружево на шее, точно оно душило ее. Я пристально посмотрел на нее, и она покраснела под этим взглядом.

– Причину этого вы угадываете, – продолжал я, – иногда иметь мужа очень удобно.

Наконец я сказал это, но не мог дольше смотреть в глаза милой девушки.

– Я не поеду, – едва слышно прошептала она. – Я обращусь к защите нашего короля.

– Он только посмеется над вами, – горько сказал я.

– Я буду умолять де Перренкура.

– О, он будет очень вежлив, и только!

– Кто этот человек? – жестким и холодным тоном спросила Барбара, но не выдержала и, схватив меня за руку, горячо докончила: – Симон, есть у вас шпага?

– Да, она при мне.

– Тогда пустите ее в дело против этого человека.

– Этот человек – я.

– Вы, Симон?!

В этом коротком восклицании были и удивление, и надежда, и вздох облегчения. В нем мне почудилось еще что-то иное; глаза Барбары блеснули, но сейчас же скрылись под опущенными веками.

– Вот почему я еду, – проговорил я: – «С такой женой и моим покровительством можно подняться высоко!», – сказал мне сам де Перренкур.

– Вы! – снова прошептала она с краской на лице.

– Нам надо скрыться, прежде чем мы прибудем в Кале. Будьте дорогой поблизости от меня, может, представиться удобный случай. И, если будем в Кале, постарайтесь делать то же, пока можете.

– А если нам не удастся бежать?

На это я не сумел ей ответить, да если бы и сумел, то не имел бы на это времени: меня звал к себе Кольбер. Король в последний раз обнимал своего гостя, паруса были подняты, лоцман находился на месте. Кольбер указал мне на короля; я подошел к нему, преклонил колено и поцеловал протянутую мне руку. Король с улыбкой обратился ко мне:

– Вы – сильный человек, мистер Дэл, но судьба сильнее вас. И все-таки она, как женщина, благоволит к вам. Однако не испытывайте ее слишком много! Теперь она ждет вас с распростертыми объятиями. Не правда ли, брат мой?

– Вы совершенно правы, ваше величество, – ответил де Перренкур.

– Примете ли вы ее благоволение? – спросил меня король.

Я низко поклонился и, постаравшись любезно улыбнуться, ответил:

– Очень охотно!

– А как насчет ваших оговорок, мистер Дэл?

– С позволения вашего величества, эти оговорки не выдерживают воды.

– Отлично! Значит, мой брат счастливее меня в этом отношении. Господь с вами, мистер Дэл!

На это я опять улыбнулся: моя роль была не такова, чтобы призывать на нее благословение неба. Король понял мою мысль и тоже улыбнулся.

– Говоря с вами, надо выбирать слова, – нетерпеливо сказал он, жестом отпуская меня.

Я отошел и смотрел на него, пока он стоял на берегу, а лоцман выводил из гавани наше судно. Затем он повернулся и неторопливо пошел к городу.

Судно шло медленно. Прошло около часа. Я все это время был один на палубе, если не считать команды и лоцмана; остальные все сошли вниз. Когда же я хотел последовать за ними, Кольбер жестом остановил меня. Мной овладело горькое сознание своей беспомощности: когда пройдет во мне надобность, меня просто отошлют прочь, и дело с концом. Мне представлялось угадывать, что происходило внизу, и это ничуть не радовало меня. Я ожесточенно шагал взад и вперед по палубе, к большому соблазну команды, не понимавшей такого шатанья. Наконец я остановился на корме судна, где была привязана лодка лоцмана, бойко рассекавшая носом пенистые гребни волн. Мне на мгновение пришло желание броситься в нее и одному вырваться на свободу. Но странный тон восклицания: «Вы, Симон!» – остановил меня.

Свет был не мил мне в эту минуту; я пристально смотрел на морскую гладь, расстилавшуюся предо мною впереди и манившую к спокойствию своей прохладой и прозрачностью. Опасно смотреть в ясную ночь на эту синюю хрустальную глубину. Могучее искушение овладевает душой: эта гладь тянет и манит к мечтательному покою, к нирване. Оторвавшись от опасного созерцания, я заметил, что стремившаяся мимо вода вдруг остановилась и точно замерла на месте; густой белый туман спустился завесой над морем, паруса обвисли на реях. Прекратилось всякое движение, и судно остановилось на воде. Я облокотился на лафет пушки, чувствуя, как туман смачивает мое лицо, охватывая все кругом своими цепкими объятиями. Какой-то говор поднялся около; голос капитана успокаивал команду. Он говорил, что во время тумана нечего ждать ветра. Недовольные голоса мало-помалу затихли.

Остальное, происходившее в эту ночь, до сих пор кажется мне смутным, невероятным сном, который я с трудом восстанавливаю в своей памяти.

Я стоял, склонясь к борту, бесцельно следя, как лодка лоцмана лениво покачивалась на затихших струях и как тихо журчала под нею вода. За моей спиной послышались голоса. Я не двинулся с места: мне был знаком этот убедительный, вкрадчивый голос. Осторожно оглянувшись, я все-таки не мог рассмотреть подходивших. До меня долетело сдержанное рыдание, и, услышав его, я мгновенно выпрямился и схватился за шпагу.