«Смейся, смейся, моя красавица? Я люблю ту, которая посмеется над тобой, когда придет ее очередь».

Герцог продолжал свои излияния, а Кэрфорд смотрел на это со спокойствием, странным для претендента на руку девушки. Но теперь Барбара казалась смущенной и с беспокойством осматривалась кругом. Герцог не обращал на это никакого внимания. Я тихонько подошел к Кэрфорду и шепнул ему:

– Милорд, его высочество слишком отличает мисс Барбару. Не попробуете ли вы отвлечь его?

Он удивленно посмотрел на меня и, нахмурившись, спросил:

– Не хотите ли вы еще раз поучить меня, как себя вести?… Вы полагаете, что можно вмешиваться в разговор принцев?

– Принцев? – переспросил я.

– Герцог Монмут, конечно…

– Сын короля, милорд, – перебил я его и со шляпой в руке подошел к Барбаре и герцогу. Она признательно посмотрела на меня. – Ваше высочество не отменит моей аудиенции у короля? – спросил я, остановившись в почтительной позе.

Герцог бросил на меня гневный взгляд, очевидно, не зная, объяснить ли мой поступок наивностью провинциала, или слишком большой дерзостью с моей стороны, и натянуто рассмеялся.

Барбара воспользовалась случаем с поклоном отойти от нас. Герцог не последовал за нею, но взял под руку меня, пристально глядя мне в лицо. Я уже несколько научился самообладанию, и теперь только женский взгляд мог заставить меня покраснеть. Мое лицо было неподвижно.

– Вы осмелились перебить меня, – сказал он.

– Увы, ваше высочество, вам известно, какой я плохой придворный и как мало знаю…

– Мало! – перебил он. – Не слишком ли много, напротив? Я начинаю думать, что вы не так просты, как кажетесь, милейший Симон Дэл. Ну, не будем ссориться. Не правда ли, она – очаровательнейшее существо в мире?

– И лорд Кэрфорд находит это, ваше высочество.

– Однако не лорд Кэрфорд торопил меня идти к королю. Ну, а вы как находите ее?

– Я так ослеплен всеми прекрасными дамами двора, что не могу оценить каждую в отдельности.

– Да, мы все любим то, чего не хватает нам самим, – рассмеялся он, – герцог Йоркский обожает правду, герцог Букингэмский – скромность и смирение, Арлингтон – искренность, а я, Симон, боготворю благоразумие.

– Боюсь, что не могу им похвастать, ваше высочество.

– Меньше хвастайте, но больше выказывайте его, Симон. Вот и король!

Герцог поспешил вперед, по-видимому, очень довольный самим собою и мною и, должно быть, не потерял времени: когда я догнал его, оттесненный толпою придворных, расступавшихся перед ним, но не предо мною, он успел наполовину рассказать королю мою историю с герцогом Йоркским, так что помешать этому было поздно.

«Ну, теперь я пропал окончательно», – подумал я, однако, стиснув зубы, не выказывал ни малейшего волнения.

Король был один в эту минуту; он держал на коленях маленькую собачку с длинными ушами и гладил ее. Он невозмутимо выслушал рассказ своего сына и потом, взглянув на меня, спросил:

– Что это за свободы, которые вам так дороги?

Мой язык уже наделал мне довольно бед в этот день, и я, решив не давать ему воли, смиренно ответил:

– Те, какие хранятся и почитаются вашим высочеством!

Герцог Монмут рассмеялся и ударил меня по плечу.

– А реформатская церковь, какую вы ставите превыше моих приказаний?

– Вера, государь, та, какая находится под вашей защитой.

– Знаете, мистер Дэл, – угрюмо заметил король, – если бы вы говорили с моим братом так же осторожно, как со мною, ему не за что было бы сердиться.

– Но, когда я говорил с его высочеством герцогом Йоркским, надо было говорить правду, – не знаю, как у меня вырвалась эта неловкая фраза, вызванная лишь желанием оправдаться в моем столкновении с герцогом, но я поздно понял всю ее неуместность.

Герцог Монмут громко расхохотался; его примеру, минуту спустя, последовал и король.

– Верю, мистер Дэл, – сказал он, когда его смех утих, – так как я – король, то никто не обязан говорить мне правду. Но зато в этом мое утешение: не скажу ее и я ни одному человеку.

– И ни одной женщине, – рассеянно глядя в потолок, произнес герцог Монмут.

– Ни даже и одному мальчугану, – прибавил король, лукаво взглянув на своего сына. – Ну, мистер Дэл, значит, вы готовы служить мне и ваша совесть также?

– Без всякого сомнения, ваше величество, – ответил я.

– Король представляет собою совесть подданного, – сказал король.

– Что же тогда будет совестью для короля? – спросил герцог Монмут.

– Сознание того зла, какое он может принести, если не будет осторожен.

Герцог Джеймс Монмут понял замечание и принял его очень мило, нагнувшись, поцеловал руку отца.

– Трудно служить двум господам, мистер Дэл, – снова обратился ко мне король.

– Ваше величество – мой единственный господин, – начал было я, но король весело перебил меня восклицанием:

– А все-таки хотел бы я взглянуть в то время на своего братца!

– Позвольте Дэлу служить мне, – воскликнул герцог Джеймс. – Ведь я-то глубоко предан и этим свободам, и реформатской церкви.

– Это я знаю, знаю, Джеймс, – согласился король, – но очень печально, что ты говоришь так, как будто не предан им твой дядя, – и он лукаво улыбнулся молодому герцогу.

Тот вспыхнул до ушей, а затем, оправившись, спросил:

– Так что мистер Дэл может ехать со мною в Дувр?

Мое сердце замерло. Все только и говорили о веселье, предстоявшем в Дувре, и о скуке в Лондоне, когда король уедет встречать герцогиню Орлеанскую. Мне пламенно хотелось ехать туда, и я надеялся только на покровительство Дарелла; но – увы! – оно теперь было потеряно для меня. Я тревожно следил за выражением королевского лица. Казалось, эта просьба чем-то позабавила короля; он стал гладить свою собачку, желая скрыть веселую улыбку, и спросил:

– Почему же нет? И в Дувре мистер Дэл может так же служить и тебе, и мне, и своим принципам не хуже, чем в Лондоне.

Я склонился на колено и поцеловал руку короля, а потом и руку его сына, принявшего это выражение преданности очень милостиво.

Король смотрел на нас обоих задумчивым взглядом.

– А теперь идите, мальчуганы, – сказал он, точно мы были школьниками из городской школы, – оба вы еще зелены и глупы. Пользуйтесь своей молодостью, и да хранит вас Бог!

Он с доброй и усталой улыбкой откинулся на спинку кресла и снова стал ласкать свою собачку. Несмотря на все, что я знал о нем, мое сердце стремилось к нему, и, преклонив колено, я с глубоким чувством сказал:

– Да хранит Господь ваше величество!

– Господь всемогущ, – грустно заметил он. – Благодарю вас, мистер Дэл.

Отпущенные королем, мы оба отошли от него, и я хотел откланяться герцогу, но он обернулся ко мне и с улыбкой произнес:

– Королева посылает навстречу герцогине Орлеанской одну из фрейлин.

– Конечно, ваше высочество, как оно и следует.

– И герцогиня тоже. Если бы вам пришлось выбирать среди фрейлин герцогини – конечно, ни один разумный малый не выбрал бы из фрейлин королевы, – кого бы выбрали вы, мистер Дэл?

– Не мне это решать, ваше высочество, – ответил я.

– Ну, а я выбрал бы Барбару Кинтон, – и герцог Джеймс, громко рассмеявшись, последовал за дамой, бросившей ему кокетливый взгляд.

Оставшись один в прекрасном настроении, которого не испортила последняя шутка герцога, я стал осматриваться кругом. На сцене началось представление, но никто не обращал на него внимания. Все ходили взад и вперед, говорили, спорили, флиртовали. Вот прошел блистающий нарядом герцог Букингэмский. Герцог Йоркский проследовал с Гудльстоном, не ответив на мой поклон. За ними прошел Клиффорд, небрежно кивнувший мне головой. Минуту спустя около меня оказался Дарелл. Очевидно, его недовольство мною улеглось; он с комическим отчаянием всплеснул руками:

– Симон, Симон! Чем я могу вам помочь? Придется мне ехать в Дувр без вас, мой друг. Не могли вы придержать свой язык?

– Он не сделал мне никакого вреда, – спокойно сказал я, – и в Дувр вы поедете со мною.