Литмир - Электронная Библиотека

«Вот что мне нравится в Пятачке, так его интуиция и здравие. С моей порывистостью, похоже, это неплохо сочетается», – понимаю я и, закрыв обе двери, завалившись на кровать в качестве пробы, тут же растекаюсь.

Об истинных особенностях мексиканских и, в частности, именно этих апартаментов под странным названием «Психозис», я еще не просто не подозреваю, и пока по мере растекания на поверхности постельки не могу отделаться от ощущения, что на моих простынях кто-то спал.

В Мексике редко используют пододеяльники. Нет такой традиции. Спят сразу под одеялами и стирают сразу полностью все одеяло после употребления. Так у них принято.

Непонятно, почему они считают, что стирать одеяла легче, чем пододеяльники, но именно таким образом это практикуется в частных домах, по каким-то причинам это кажется им гигиеничнее. Одеяло у меня белое с голубыми волнами. Мягкое, уютное, но тоже мятое какое-то. Вроде даже с запашком. Пытаюсь убедить себя, что это мерещится, «не могут они дойти до такого безобразия» грязное белье гостям оставлять. На всякий случай выползаю из постельки, заглядываю в хоромы Пятачка и озабоченно втягиваю в свои сомнения друга:

– Люда! Слушай, у тебя как с бельем? Свежее?

– Так вроде нормально, – Пятачок явно не напрягся по этому поводу.

– А у меня чего-то не то. По-моему, забыли сменить. Дай твое посмотреть.

Мы вскрываем Людмилину постель с коралловыми простынями. Нет, мне тоже не нравится.

– И у тебя забыли, – делаю вывод я.

Да? Думаешь?.. – мой друг, похоже, об этом не догадывался, но я ему открыла глаза.

– Да! – преисполненная решимостью бороться с разгильдяйством я грожу: – Вот придет Джефф, все спрошу, и скажу – пусть меняют.

Наш юный друг, однако, как почувствовав, домой сегодня еще не возвращался, видимо по молодому делу просто загулял. Потому как завтра выходной. И что он, дурак, что ли?

Тогда решив оставить выяснение до утра, я говорю:

Спокойной ночи, приятных снов!

Спокойной ночи!

Но если все поменяют, то остаемся.

Само собой.

Вспомнив канкунский опыт, и что в Мексике, «где бы вы не спали, даже в приличном отеле за приличные деньги, все равно будет шумно или очень шумно» я вновь проверяю обе двери на предмет плотности закрытия. Затем подстилаю свой флисовый плед под общее одеяло вместо пододеяльника, а голубенький застиранный палантин вместо простыни и немного поерзав, прекращаю принюхиваться, решав, что одну ночь как-нибудь перетерплю. И начинаю основательно знакомиться с очень удобной, не очень чистой кроватью, которая, не смотря на мою некоторую брезгливость, вполне дружелюбно принимает меня в свои объятия.

Немного понаслаждавшись полусонным расслаблением от принятия горизонтального положения, я предполагаю, что надо немного почитать что-нибудь наше, эзотерическое. При тускловатом свете настольной лампы хватает меня минуты на три, после чего морфей начинает недвусмысленно заявлять свои права, путая буквы и накладывая строчки.

Спать, спать. Я сладко потягиваюсь, одновременно замечая свое шевеление в черном боковом зеркале. Темное отраженное пространство комнаты за стеклом мерцает глубиной и немного пугает. Мне неуютно смотреть туда. Повинуясь неожиданному импульсу, вскакиваю и быстро набрасываю на зеркало свой огромный тонкой шерсти платок, с черными кистями по краям, вытащенный на всякий случай вместе с пледиком про запас для перестилки постели.

– Вот совсем другое дело, – удовлетворенно думаю я, – Зачем мне виртуальное помещение.

И, вырубив свет, утрамбовываюсь в мягком нутре матраса. Сон приходит моментально. Правда, как оказывается, на несколько минут.

Через очень короткое время я очухиваюсь, почувствовав легкую вибрацию, как будто слабые потоки электричества начинают проходить через меня. Не очень приятное ощущение. Ерзаю, морщусь, потираю руки и виски, напрягаю-расслабляю мыщцы. Вроде подотпустило. Хрень какая-то.

Поскольку после марш-бросковая усталость была приличной, я все равно решаю усиленно спать дальше – мало ли чего с устатку покажется, и намереваюсь проснуться утром в здравии и отдохнувшей.

Выныриваю из сна я примерно через час. От сильной дрожи. Меня тупо трясет. Твою мать! Это что такое?

Ночь, кажется, имеет намерение превратиться в кошмар наяву, причину которого я понять пока не в состоянии. Нормальное сознание, ничего не болит, но по телу идут вибрации. Их отчетливо видно по трясущимся пальцам рук, когда я смотрю время на телефоне.

Причем спросонья кажется, что эти ночные спазмы разной интенсивности, и они то сжимают, то перекатываются, то отпускают. Будто кто-то меня к разнополярному источнику подключил и балуется, сволочь, над пленным русским, пропуская электрический ток. Чего выпытать-то хотят? Где партизаны? Так я не скажу.

Пытаюсь идентифицировать состояние: ощущение крайне противное, будто твое тело испугано, и ты не можешь с этим совладать.

«Психопатический приступ? Или посторонняя сила оказывает воздействие, – пытаюсь здраво рассуждать я, – Нет… какая здесь может быть посторонняя сила, чушь. Это просто перенапряжение. Спи, завтра елка! К утру все пройдет.»

Усилием воли я заставляю себя закрыть глаза и продолжать спать, назло всем немцам, потому что спать хочу реально. И у меня получается, я втягиваюсь в забытье.

Кошмар возвращается, но теперь я уже не могу проснуться. Я и сплю, и не сплю. Смутно улавливается шуршание теней, доносится глухой разговор с обрывками быстрых фраз, какие-то возгласы и вскрик. Концентрация тревоги в воздухе мизерного пространства нарастает с бешеной скоростью. Трясущееся состояние усиливается, и кажется, начинает сводить с ума. Что это?

Дыхание становится рваным, изнутри и снаружи хлещет метание, метание меня, метание электрического жужжания прямо над моей тушкой, корчащейся в судорогах на кровати. Мне кажется, я вижу себя сверху. Смертельный ужас накрывает все тело и с дикой неумолимостью внедряется в каждую клетку. Я хочу убежать и не могу, я цепляюсь обеими руками за край кровати, хочу сбросить одеяло, чтобы уползти, но бордовый ужас настигает меня и втягивает обратно за ноги. Кажется, я беззвучно кричу, не слушаются руки, я ничего не могу сделать, потому что панический страх перед надвигающимся ужасом, заливший грудь и живот, съел мои силы, я медленно лечу куда-то вниз и знаю, что липкая тень сейчас меня сожрет.

Тонкий вопль последнего усилия выходит из меня, и, ухватившись за него, я остатками воли успеваю «зацепить» здравую мысль, что все-таки это сон, пусть реальный, но сон! И не пошли бы все эти кошмары подальше! Я вспоминаю, что просто нужно дать команду, чтоб это прекратилось, громко послать все на мороз или к монаху.

Собравшись с силой, я, разъярившись на себя и на этих, непонятно кого, кто нагло влез в мою долгожданную ночь, оглушительным, как мне кажется, голосом кричу: «Убирайтесь вон! Да сколько-можно-то! Вон!». На самом деле мой отчаянный вопль был едва слышным свистящим хрипом, вырвавшимся из горла, но он меня умудряется реально разбудить, чем дает возможность вырваться из лап морока, и несмотря на то, что трясучка не прекращается, оторваться от ложа, рвануть дверь и вывалиться, не разбирая дороги, с одеялом на серые плитки холла.

Наверно, около пяти. Еще не рассвело. Еще потряхивает.

«Ни хрена себе, это ж сколько я в плену была? Чего делать будем?» – спрашиваю я возвращающегося, ура, сознания.

Помоечный с пятнами на обивке диван, тот что под окном справа, и который был побольше, чем слева, и на который днем не особо тянуло садиться, сейчас кажется мне оазисом, обещающем защиту и спасение измученному и перепуганному путнику. Степень его пригодности неизмеримо возрастает в моих глазах по сравнению с предыдущими сутками, особенно если постелить сначала пледик, а потом, завернувшись в одеяло, пусть полусидя, но спать. Такой мягкий и вместительный.

Вот ведь интересный момент. Трясучка была обратно пропорциональна расстоянию от комнаты. Чем дальше от комнаты отходишь, тем ее амплитуда сужается.

29
{"b":"830403","o":1}