Перед ними был узкий коридор, который впереди поворачивал под прямым углом. Фонарики зашарили по сырым кирпичным стенам, бетонному полу. Над головой раздавались шаги, шумела вода, прогрохотал лифт.

Глеб шел первым. За спиной громко дышал сантехник. Они свернули за угол и через несколько шагов вышли в просторное помещение. По стенам змеились трубы, на одиноком проводе с потолка свисала лампа. Зариб быстро нащупал выключатель. Лампа затеплилась, но слабый свет ее едва касался пола и, уж конечно, не способен был выгнать тьму из углов.

Запах стал гораздо ощутимее. Глеб присмотрелся к потолку, но никаких бурых разводов не заметил. Обычный бетон. Однако запах был. Тот самый смрад из кухни пятьдесят пятой квартиры на седьмом этаже. Его исторгали стены, он поднимался вместе с пылью при каждом шаге.

– А где мусороприемник? – тихо спросил Глеб.

– Прямо за стеной. Там раньше отдельный был выход, чтобы мусор удобнее выгребать. Но предыдущий начальник сказал – замуровать.

Глеб сразу вспомнил новую кладку рядом с дверью в подвал.

– Надо осмотреть.

– Зачем, Глеб Сергеич? Там заколочено все, – Зариб все чаще оглядывался на пятно дневного света, служащее для них тусклым ориентиром.

Глеб и сам не мог объяснить, зачем ему сдался мусороприемник. Но чувствовал: все дело в нем. А главное, он хотел понять, как это все связано с тошнотворным выварнем. Тут он вспомнил деда в трениках, как там его Лиза назвала, Трофим Иванович, кажется. Он, похоже, в курсе того, что происходит.

– Давайте я трубы быстренько гляну, и пойдем, а? Правда, я инструментов с собой и не взял. Вы сказали смотреть будем.

За стеной по правую руку раздался громкий шорох.

– Мать перемать, – выругался Глеб и тут же пожалел о своей несдержанности.

Зариб стал бледным, как кумыс. А шорох за стеной усиливался. Впечатление было такое, словно огромная туша пытается развернуться и трется боками о стены, ворочается. Стало не по себе.

И вот тут Глеб принял решение не искушать судьбу, а расспросить обо всем деда. Желательно за чашечкой валерьянки.

Зариб держался из последних сил, рот его приоткрылся и зубы выдавали дробь. За стеной заскребли когти. Глеб так сильно стиснул собственные челюсти, что от напряжения заломило мышцы.

– Так, ладно. Пошли отсюда.

Зариб пулей метнулся к тому месту, где коридор поворачивал, забыв выключить лампу и даже не взглянув на трубы. Глеб не стал тратить время на поиск выключателя, как-нибудь сама потухнет. Он настиг сантехника в несколько секунд, влетел тому в спину.

– Чего стоишь-то? – без церемоний спросил он.

И только тут осознал, что никакого бледного пятна на стене больше не было. Входная дверь в подвал закрылась.

Глеб отодвинул скулящего Зариба и приблизился к двери, приложил свободную ладонь, толкнул. Ничего. Толкнул еще раз, но сильнее. Ничего. Налег всем весом, но с тем же результатом.

И вот тут накатил ужас, холодный, как сами эти стены, липкий, как выварень чокнутой Олечки. Глеб судорожно шарил светом фонаря по железному полотну. Да как так-то? Кто мог ее закрыть? Да кто угодно, подсказало подсознание. Дворник мог, прохожий. Но разве не очевидно, что внутри люди?! Глеб закричал:

– Ээээййй!!

Забарабанил в дверь. От собственного надрывного голоса и грохота кулака по железу стало еще страшнее. А вдруг это услышит? Такая же мысль, видимо, посетила и Зариба. Сжавшись в комок у ног Глеба, он прошептал:

– Тише. Пожалуйста. А то оно придет сюда.

– Кто?

– Дурное.

Глеб до этого момента, до событий последних дней, в дурное не верил. Есть дурные люди, у них есть дурные мысли, дурные дела. Но сейчас он чувствовал: то, что таится за стеной, не человек. Люди для него слуги. Повара. Оно сводит их с ума, подчиняет себе, заставляет варить. И если они не выберутся из подвала, оно придет за ними. Оно уже учуяло их. Шорох и скрежет за стеной стали громче, отчетливее. Огромная жирная туша елозила где-то совсем близко. Закачалась полоска света от лампы, которую никто из них так и не потрудился погасить. Сначала раздавались шаги, потом скрежет, следом тот самый шорох, словно тащили толстенный канат. Или хвост.

Зариб молился на татарском, уткнув лицо в колени. Ладонями закрывал уши. Фонарик валялся рядом.

Глеб со всей силы боднул дверь плечом. Хрен там.

За поворотом засопело. В свете лампы появилась огромная тень. Спину покрывали щетины, как у дикобраза, узкая клыкастая морда загибалась, будто клюв… Глеб вжался в дверь. Зариб заплакал.

И тут, среди этого шороха, скрежета и сопения, среди рыданий и молчаливого отчаяния, заиграла знакомая мелодия. Глеб скосил глаза. Пальцы до сих пор судорожно сжимали телефон. Ну и идиоты. Могли же позвонить, позвать на помощь.

На экране высветился незнакомый номер. Глеб нажал на кнопку приема вызова и поднес смартфон к уху. Огромная тень затрепетала, раздалось грозное шипение.

– Глеб, добрый день. Извините, что беспокою. Могу я сейчас подойти к вам в офис?

– Лиза, – Глеб старался, чтобы слова не прерывались стуком зубов друг о друга. – Лиза, я в подвале.

– Где?

– В подвале, Лиза. Дверь захлопнулась. Я вас умоляю, Лиза, – он чуть было не всхлипнул.

– Я как раз рядом. Подождите-ка.

За изгибом коридора заклокотало, тень отпрянула. Тут же входная дверь распахнулась, и Глеб повалился спиной на ступени. Зариб одним прыжком оказался наверху и скрылся из виду.

Глеб уставился на Лизу. Та тоже смотрела на него, и на лице ее читалось искреннее недоумение.

– Тут не заперто. Наверное, сквозняком прикрыло.

– Закройте скорее! – взвизгнул он.

Лиза прижала дверь и всунула замок в обе пазухи. Защелкнула.

– А что вообще произошло? Мне звонила бабушка. С потолка снова капает. Давайте вместе к ним сходим?

Глеб кое-как поднялся. Колени предательски подогнулись, но все же он устоял. Дневной свет ослеплял. Запах проклятой черемухи истязал виски.

– Сначала к деду в трениках, – прохрипел он.

– К кому?

– К этому, к Иванычу, – сжавшимся от страха легким не хватало кислорода, голова кружилась, в горле саднило.

– Трофиму Ивановичу? – Лиза наклонилась к нему, заботливо положила руку на плечо.

– Ага, – от ее прикосновения полегчало. – Он знает про… – Глеб закашлялся на полуслове, махнул рукой на дверь, – про это все.

Трофим Иванович открыл быстро, словно караулил под дверью. Но Глебу было все равно, хоть бы и караулил.

– Дайте воды, – попросил он, как только вошел.

Лиза застенчиво осталась стоять в коридоре.

– На кухню давай, – дед махнул рукой. – Лизонька, и ты проходи.

В тесной кухоньке они расположились за столом. Трофим Иванович хлопотал между плитой и комодом, Лиза тихонько сидела на табурете в уголке, а Глеб пялился в стену. Видавшие виды обои в синий цветочек кое-где покрылись подтеками жира. Дверь на балкон шевелил сквозняк, он же приносил странное гулкое постукивание, словно сталкивали две пластиковые бутылки.

– Вот тебе чай. Пей, – дед поставил перед ним кружку пахнущего мятой чая и подпер балконную дверь табуреткой. Сел сверху.

Глеб залпом осушил кружку и спросил без обиняков, напрямую:

– Что за херня? – он искренне считал, что находится не в том состоянии, чтобы нежничать и любезничать.

Лиза изогнула ухоженные брови, но промолчала, пригубила из своей чашки.

– Ааа, ходил-таки в подвал. – Трофим Иванович прищурился. – Ну как тебе Мать?

– Обосраться.

Хозяин залился хриплым смехом.

– А ну как зазря ее Олечка откармливает?

Глеб заметил, что сегодня Трофим Иванович был мало похож на того хмурого, задумчивого деда в трениках. Старик был весел и болтлив, словно всю жизнь ждал, когда к нему ввалится такой вот Глеб.

– При чем тут мусоропровод?

– Так подвал закрыт, вот она и скидывает выварень по трубе.

– Зачем она это делает?

– Олечка? – Переспросил Трофим Иванович. – Так она с детства с головой не дружит. А три года назад у нее мать умерла. Весь дом тогда выдохнул. Ведьмой слыла, – дед понизил голос, наклонился. Волосы на его макушке смешно раскачивались, вторя сквозняку. – Ела крыс. Поговаривают, не только их. Бывало, пойдет дворник в подвал, а она там. Потом и ходить перестали.